Больше она не прятала своего лица и не пригибалась к земле, как несколько минут назад. Пенеола смотрела на забор, возвышающийся вдалеке, и со всех ног неслась к нему. Впереди, откуда ни возьмись, появился ребенок. Маленькая ручка схватила Пенеолу за платье и потянула в сторону, уводя на узкую тропинку вдоль которой стояли шатры. Голова ребенка была замотана в какую-то грязную тряпку, и невозможно было понять, кто это: мальчик или девочка.
Виляя по многочисленным узким проходам, ребенок вывел Пенеолу на окраину поселения прямо к забору.
— Кто ты? — пытаясь отдышаться, спросила Пенеола.
Ребенок обернулся и указал пальцем на один из шатров, стоящих поодаль от остальных. Пенеола зашагала к укрытию и остановилась у входа, пропуская спасителя вперед.
Внутри было просторно и светло. На полу настелены какие-то матрацы, на них — покрывала. Несколько сбитых деревянных ящиков у стен и тумба с металлической подставкой в центре. Свет пробивался в это помещение сквозь мелкие дыры в потолке и становилось понятно, что люди, живущие здесь, не в фаворитах у совета старейшин. Ребенок, тем временем, снял с головы тряпку и встал напротив Пенеолы.
Девочка, лет двенадцати, наверное. Волосы чернявые, сбитые в клочья, глаза раскосые, ярко синие, заостренные скулы, щеки впалые, носик маленький, аккуратный, и расщелина у самого рта, которую невозможно не заметить.
— Нам нельзя показывать лицо окружающим, — на чистом югуанском произнесла девочка. — И нельзя бродить по улицам днем. За это тебя могут забить камнями. Разве мужчина, с которым ты пришла, не рассказал тебе об этом?
— О камнях он ничего не говорил.
— Меня зовут Отта. А тебя как звать?
— Пенеола.
— Пенеола… Не югуанское имя. Ты сайкаирянка?
— Да. А ты деревийка?
— Нет. Я такая же местная, как и все они.
— Ты хорошо владеешь югуанским.
— За шесть лет рабства только дурак не научиться правильно говорить на вашем языке.
— Рабства?
— Ты пришла с праведником, но ничего о нас не знаешь. Странно, конечно, но ничего. Через пару недель войдешь в курс дела и разберешься, что здесь к чему. Ты не стой, присаживайся. Сейчас воды принесу.
Девчушка накинула на голову свою тряпку и выскочила наружу. Вернулась она через несколько минут и протянула Пенеоле большую глиняную кружку, наполненную водой.
— Спасибо, — улыбнулась Пенеола и осушила ее до дна.
— Говорю же, не стой. Если праведник захочет тебя вернуть, он это сделает.
— В смысле, «захочет меня вернуть»?
— Ну… — замялась Отта. — Он же оставил тебя одну в омовенной. То есть, бросил…
— Он просто ушел первым, вот и все, — улыбнулась Пенеола, пожимая плечами.
— Как же, — засмеялась Отта. — Праведник был зол. А у злости праведников всегда есть основания.
— Мы немного повздорили.
— Все равно он не имел права оставлять тебя одну.
— Это наказание такое. За мое поведение.
— Сильно же ты его задела! — рассмеялась Отта и плюхнулась на один из матрацев на полу. — Хочешь, я отведу тебя к нему?
Пенеола подумала несколько секунд и отрицательно покачала головой.
— Правильно. Унижаться перед ним не стоит, — согласилась Отта.
Пенеола присела рядом с девочкой и подперла голову рукой.
— И что мне теперь делать?
— Спать ложись, — пожала плечами Отта. — Вечером вернутся наши. Тогда и поедим.
— А много их, этих «наших»?
— Пять человек. Со мной — шесть. А с тобой теперь семь.
— И кто мы такие?
— Мы? Мы грязные пятна на чистом платье старейшин этого поселения: и вывести нас нельзя и смотреть тошно.
— А родители твои где?
— Они на другом конце поселения живут вместе с братом моим и сестрами. Раз в неделю заходят проведать. Еду приносят. Иногда одежду.
— А почему ты с ними не живешь?
— Мало того, что я «красавицей» у них родилась, так еще и в служках у заблудших побывала. Я их не виню. Если они заберут меня к себе, всю семью будут изгоями считать. После войны, а она была около года назад, я получила свободу. Могла остаться жить с праведниками в большом городе, но, как видишь, вернулась сюда. Думала, по-другому все будет. Потом поняла, что ошиблась, но уходить было поздно. Одна до города не доберусь, а провожатых для меня не найдется. Вот и живу здесь с такими же убогими, как и я.
На улице послышался крик.
— Пенеола! Пенеола, ты здесь?
— Пошел ты… — прошипела Пенеола и тут же осеклась, глядя на молодую девчушку.
— Да, ладно тебе, — рассмеялась Отта. — Сейчас мы его выпроводим…
Отта не спеша поднялась с матраца и, замотав лицо тряпкой, вышла наружу.
— Доброе утро! — услышала Пенеола певчий голосок Отты.
— Eitue genomi duele hovei?
— Я хорошо владею югуанским, господин.
— Райвен.
— Господин Райвен.
— Hei genomi, Пенеола, duele hovei?
— Да, она здесь. Но она не желает говорить с Вами, господин.
— Пенеола! Выходи немедленно!
В ответ на раздраженный тон «господина Райвена» Пенеола тихо рассмеялась.
— Госпожа Пенеола, Вы желаете поговорить с господином Райвеном? — громко спросила Отта.
— Нет, не желаю! — прокричала Пенеола, едва сдерживая свой смех.
— Извините, господин Райвен, но я не вправе заставить женщину, оскорбленную Вашим поведением, смилостивиться и принять Вас. Возможно, позже пламя ее обиды погаснет и тогда у Вас появится возможность поговорить с ней.
* * *
Брови Райвена медленно поползли вверх.
— Сколько тебе лет? — спросил он, глядя на ребенка с платком на лице
— Тринадцать…
— Далеко пойдешь, девочка, — ответил Райвен и протянул ей свой белый плащ. — Передай это ей. Если что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти.
— Конечно, господин Райвен.
Он знал, что в этом шатре Айрин ничто не угрожает. Тем не менее, он испытывал странное чувство тревоги, которому не был рад. Когда Айрин находилась в поле его зрения, ему было гораздо спокойнее.
* * *
Отта вернулась в шатер и протянула Пенеоле белый плащ.
— Спасибо, — ответила Пенеола, сворачивая его в руках.
— Он беспокоится.
— Обеспокоенный Райвен! Очень интересно…
Пенеола осеклась, потому как впервые назвала этого человека по имени. Это получилось спонтанно и бессознательно, но Пенеола оказалась к этому не готова. Заменяя его имя словами «югуанин» или «зрячий» она обезличивала его персону, ограждая себя от тягостных мыслей и ненужных эмоций. Этот «Райвен» был реальным, живым… Как будто, Райвен Осбри и просто «Райвен» были совершенно разными людьми. Пенеола продолжала улыбаться, глядя на Отту, но внутри что-то становилось не так…
— А он довольно быстро тебя нашел, — нарушила тишину Отта.
— Наверняка следил за нами все это время.
Отта прищурилась, но говорить ничего не стала. Неприятный внутренний дискомфорт Пенеолы лишь усиливался. Она вспомнила тот момент, когда Райвен Осбри застал ее врасплох. Это странное чувство, скорее всего, называлось стыдом. Пенеола не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала его. По мере того, как Отта продолжала молчать, наигранная веселость стала покидать Пенеолу, сменяясь более привычным ощущением собственной «грешности». Стремление Пенеолы совершать правильные, с ее точки зрения, поступки всегда оправдывало средства, которыми она достигала своих целей. И стыда за действия, которыми нормальный человек вряд ли бы стал гордиться, у Пенеолы никогда не возникало. Да, она могла утаить важную информацию от своих подопечных, полагая, что неведение приведет их к успеху, даже если шансы на удачную развязку весьма призрачны. Пенеола могла устроить обыск на корабле и изъять всю «травку», с помощью которой снимали стресс ее сослуживцы. Все потому, что бой в космосе мог начаться в любой момент, а после групповой «прокурки» внимание людей улетучивалось вместе с едким дымом. Она жертвовала жизнями других людей, хотя, Юга свидетель, если бы была возможность их спасти, она бы сделала это. И теперь, глядя в ярко-синие глаза уже не маленькой, но все еще не взрослой Отты, Пенеола испытывала стыд и сожаление за то, что смогла ударить спящего Райвена по груди, представляя, как вонзает нож в его тело. Опять она назвала его по имени… Жар греха прилил к щекам Пенеолы, а ком, застрявший поперек горла, стало невозможно сглотнуть.
— Если уродство — это наказание за грехи, — произнесла Пенеола, — насколько же велик мой грех в глазах твоего народа?
Отта отвела глаза и отвернулась.
— Разве, имеет значение, насколько велик твой грех в глазах окружающих?
— Если окружающие отворачиваются от тебя, имеет, — пожала плечами Пенеола.
— Не нужно верить в их законы, чтобы научиться по ним жить. Поймешь это — сохранишь разум. Не поймешь — утратишь либо себя, либо свою жизнь.
— Странно слышать подобные высказывания от ребенка.
— Дети взрослеют тогда, когда их покидает детство. Меня детство покинуло давно.
Пенеола опустила глаза и взглянула на свои руки. Отрава, под названием «стыд» окрасила их в багровый оттенок, раздувая прямо на глазах изумленной Отты. Вот-вот, и кожа на руках Пенеолы лопнет, а ее ядовитая кровь испачкает скверной жилище этих незнакомых ей людей.
— Пенеола? — словно издалека позвала ее Отта. — Пенеола!
* * *
После странной беседы с маленькой девочкой, Райвен не спешил возвращаться в шатер. Наказание должно соответствовать проступку. Однако, судя по реакции Айрин, она этого не поняла. Райвену казалось, что она справилась со своей ненавистью к нему и подавила ее. Однако, ее мысли и поступки свидетельствовали об обратном. Изумление, которое он испытал, открыв свои глаза, вывело его из состояния внутреннего равновесия и примирения с самим собой. Неужели только темные мысли о возможности лишить его жизни способны сотворить невозможное и вернуть Айрин ее прежний облик? Перед взором Райвена то и дело возникала картина, как Айрин, спохватившись, смотрит на него и не замечает, что больше не уродлива. А потом поднимается на ноги и по мере того, как ищет оправдание своему поступку, начинает вновь покрываться рубцами, возвращая себе свой прежний устрашающий облик. Загадки Пире всегда отличались изощренностью. Что может быть остроумнее и проще, чем закодировать оболочку, внушив ей ненависть к человеку, которого она никогда не сможет убить? Очевидно, его смерть от руки Пенеолы и есть ключ к воспоминаниям Айрин Белови. А это значит, что Пенеола Кайдис никогда не сможет стать Айрин Белови. Никогда…
— Господин! Господин Райвен!!!
Райвен обернулся к коренной девчушке, бегущей за ним следом со всех ног.
— Что-то случилось? — безучастно, произнес он и тут же спохватился, поворачивая назад и переходя на бег. — Твою мать! Что опять с тобой не так?!
* * *
Пенеоле было трудно дышать. Взгляд сфокусировался на дырявом куполе шатра, а слух пронзал свист, доносящийся из ее собственной груди. Она вцепилась в свое платье, сминая его набухшими пальцами, на которых появились волдыри. Такой сильной реакции своей кожи на ультрафиолет Пенеола не могла припомнить. И, что более странно, она развилась на несколько часов позже обычного.
В шатер кто-то вошел. Взгляд Пенеолы на доли секунды метнулся к вошедшим и вновь прилип к потолку.
* * *
— Давно это началось? — спросил Райвен у Отты, разглядывая сидящую на матрасе Айрин.
— Минут пятнадцать назад. Я сразу за Вами побежала, но в шатре Вас не было. Кто-то сказал, что Вы отправились в сторону омовенной. По дороге к ней я и нагнала Вас.
— И что это такое? — произнес Райвен, приседая напротив Айрин и вслушиваясь в свист, с которым та пыталась вдохнуть.
— Я не…
— Я не у тебя спрашиваю, — перебил Отту Райвен, наклоняясь к губам Айрин.
— А… Алле…
— Аллергия?
— Да.
— На что?
— Со… Сол…
— Солнце?
— Да.
— У тебя аллергия на ультрафиолет?
— Да.
Райвен отвернулся от Айрин и посмотрел на Отту.
— Беги за знахарем.
Отта уставилась на Райвена и прижала ладонь ко рту.
— Знахарь к ней не пойдет. Она его осквернит.
Райвен сжал свои челюсти и попытался взять Айрин на руки, но она начала отбиваться.
— Успокойся!!! Ты ребенка пугаешь!
Сработало. Райвен подхватил Айрин на руки и кивнул в сторону своего плаща, лежащего рядом. Отта накрыла Айрин с головой и поплелась следом.
— Не беги за нами.
— Но…
— Я запрещаю тебе за нами идти. Все поняла?
— А она… Вы же не оставите ее…
— С чего ты вообще взяла, что я могу ее оставить?
— Но, Вы же бросили ее в омовенной.
— Если она меня не видела, это еще не значит, что меня не было рядом с ней.
* * *
«Если она меня не видела, это еще не значит, что меня не было рядом с ней». «Если она меня не видела, это еще не значит, что меня не было рядом с ней». Как поврежденная аудиозапись, эти слова прокручивались в голове Пенеолы до тех пор, пока Райвен не усадил ее на пол в их шатре. Расстелив на полу свой плащ, он раздраженным тоном приказал:
— Ложись!
— Нет, — прошептала Пенеола, продолжая сидеть, схватившись за свою грудь.
— Ложись, я сказал!
— Нет. Хуже… Лежа… Хуже…
Тем временем, пузыри на багровом лице и шее Пенеолы слились в один общий, покрывая всю ее кожу.
— Я знаю много способов самонаказания, но этот вижу впервые, — произнес Райвен. — Ты не в состоянии контролировать свои эмоции, свою оболочку и пребываешь в постоянном хаусе, который принимаешь за порядок. Аллергия — это болезнь тела. В данном случае — оболочки. Твоя оболочка отрицает саму себя и убивает.
Пенеола не вслушивалась в его монолог. Его голос остался где-то в стороне, слабым эхом пробираясь к ее сознанию, но так и не достигая его.
Осознав это, Райвен тяжело вздохнул и сел на пол за ее спиной. Раскинув ноги по сторонам, он вплотную приблизился к ней и обнял скрещенные на груди руки, прижимая ее спину к своей груди.
— Закрой глаза и попытайся расслабиться.
— Не… Не могу…
— Закрой глаза и дыши, как можешь. Скоро станет легче.
Айрин так и не выполнила его просьбу. Ее веки остались открытыми. Райвен провел по ним ладонью и опустил вниз вместо нее. Удерживая обмякшее тело Айрин в своих руках на протяжении тридцати минут, он сам, в конце концов, отключился и упал на спину, увлекая ее за собой.
В своей прошлой жизни он никогда никого не лечил. Большие потери энергии восстанавливаются слишком медленно, и занимает этот процесс не дни, а недели. Прискорбно другое: он накачивал ее своей энергией уже в третий раз, а в качестве благодарности ему светил только подлый удар в грудь, если она, конечно, очнется первой.
* * *
Пенеола открыла глаза и застонала. Ей жутко хотелось в туалет. Поджав свои ноги, она уперлась руками в низ живота и напряглась, пытаясь сдержать позыв и не обмочиться.
— Ведро в прихожей, — промямлил Райвен, лежа рядом с ней.
Пенеола бросилась к заветному «горшку» и, задрав платье, застонала от облегчения.
— Когда закончишь, прикрой крышкой. Позже, я покажу, куда его вынести.
Пенеола не сразу вернулась к реальности. Мгновения в ее жизни, когда она испытывала облегчение и удовлетворение одновременно были крайне редки. Пожалуй, импровизированный горшок привнес в ее бытие гораздо больше позитива, чем череда чудесных спасений, объяснить которые Пенеола до сей поры даже не пыталась…
Она открыла глаза и прикоснулась руками к своему лицу.
— Если можешь лечить, почему уродство мое не исправил? А, подожди… Ты слишком много сил затратил на собственное омоложение, поэтому на корректировку моей физиономии их попросту не хватило! Знаешь что? Пошел ты, зрячий! Пошел ты на хрен со своей ограниченной добродетелью!!!
Райвен скинул с себя плед и поднялся с пола. Осмотревшись по сторонам, он остановил взгляд на Айрин, восседающей на ведре с задранным платьем, и сжал свои челюсти. Словно королева на троне, она вздернула свой подбородок и смотрела на него с презрением, коим не раз одаривала в своей прошлой жизни. Ни капли благодарности, ни грамма уважения. Хотел ли он найти все это в ней? Как человек, спасший ее шкуру ценой собственного благополучия, очень хотел. Но, что толку искать, если женщина, смотрящая на него, судя по всему, просто не способна все это испытывать?