Эльф от души посмеялся, проследив всю эпопею с дурными девчонками и их порванными в зарослях храмовника платьями. Он с улыбкой снял с одной из веток обрывок голубого сарафана, коснулся пальцами влажного пня, где недолго стояла вторая девчонка. Убедился, что здоровенный гаррканец потащил обеих в сторону лагеря, а затем с растущим интересом и каким-то необъяснимым азартом пошел по второму следу, уходящему в прямо противоположную сторону. Похоже, мальчишка не воспользовался случаем и не отправился провожать перепуганных девиц? Что ж, правильное решение: хорош бы он был, если бы собственноручно привел к отцу бледных, исцарапанных, нещадно потрепанных красоток, у одной из которых от подола осталась только половина, а вторая и вовсе оставила среди коварных колючек свой левый рукав.
Таррэн буквально впился глазами в легкие, неуловимые отпечатки сапог. Они были почти невесомы, и он отчего-то побоялся их потерять, хотя теперь наверняка знал, что с ловким пацаном все в полном порядке. Можно не беспокоиться и с чувством выполненного долга возвращаться. Но гордость успешного охотника не позволила оставить это дело так просто, и он упорно преследовал юнца, уже предвкушая, каких подзатыльников надает, когда поймает. За Танариса, как просили. За выразительные взгляды обозленных караванщиков. За испуганные глаза человеческих девчонок. За собственное неподобающее ситуации беспокойство. За бессонную ночь и, наконец, эту странную погоню, которая совершенно неожиданно захватила его, как столетнего сорванца.
Темный эльф бесшумно вынырнул на очередную полянку и с нескрываемой досадой уткнулся в прозрачную водную гладь, перед которой обрывался его загадочный след. Слева красовалась абсолютно гладкая поверхность небольшой скалы, справа - непролазные дебри все того же храмовника. Назад ходу не было - на единственной тропке они бы ни за что с мальчишкой не разминулись. Да и следы вели только в одну сторону. Получает... с'сош! Неужели переплыл?! И чего ему только там понадобилось? Здесь места мало? Совсем спятил мальчишка?!
Таррэн тихо вздохнул и укоризненно покачал головой, искренне сожалея о незаконченном деле, но бросаться, очертя голову, в бурную протоку было крайне неразумно. Тем более, ради глупого смертного, вздумавшего рисковать шкурой из-за совершеннейшего пустяка. Что ж, похоже, придется надавать ему по шее утром. Когда вернется. А, заодно, и спросить, где его носило.
Эльф снова вздохнул и уже повернулся, чтобы уйти, но чуть ли не нос к носу столкнулся с бешено горящими желтыми глазами и инстинктивно отшатнулся, машинально выхватывая мечи. В ответ донесся гневный всхрап и тяжелый удар копыта о твердую землю.
- Иррадэ! - глухо ругнулся эльф, запоздало сообразив, что угольно черный гаррканец, совершенно незаметный в темноте, каким-то образом сумел подкрасться абсолютно неслышно. И теперь стоит всего в двух шагах, сверля его ненормально разумными глазами, в которых светится искренняя неприязнь и неприкрытая готовность к нападению.
- Тихо, тихо... все хорошо. Я тебе не враг. Успокойся. Не надо сердиться...
Карраш снова всхрапнул, одновременно опустив голову к земле и прижав уши, будто хищник перед прыжком. Ничуть не смутившись мягким, обволакивающим голосом, способным убаюкать даже демона Черных Земель, он чуть присел, неистово нахлестывая воздух пышным хвостом, и нехорошо приподнял верхнюю губу, показав крупные, совсем не лошадиные зубы.
До медленно отступающего эльфа донеслось отчетливое рычание.
- Ша, Карраш. Не тронь, - властно потребовали откуда-то сверху.
Гаррканец заворчал громче, но послушно отступил на шаг, а напряженный до предела эльф смог, наконец-то, кинуть быстрый взгляд на верхушку скалы, откуда донесся знакомый голос, и наглядно убедиться: Белик тоже был здесь. Стоял, невозмутимо скрестив руки на груди, смотрел на него с высоты полутора человеческих ростов и нехорошо улыбался.
- Чего надо, ушастый? Кого вынюхиваешь?
Таррэн на всякий случай отошел еще на шаг, краем глаза стараясь удерживать в поле зрения и гневно раздувающего ноздри гаррканца, и его молодого хозяина, упруго спрыгнувшего со скалы, а затем вставшего напротив с крайне неприветливым видом. В левой руке пацан держал свой дурацкий сверток, но пальцами правой недвусмысленно поглаживал рукояти метательных ножей.
- Люди сильно беспокоятся. Особенно твой опекун, потому что не знает, куда ты делся, - спокойно сообщил эльф, всем нутром ощутив, что у сопляка хватит умения ими воспользоваться. - Тебе стоило предупредить его об уходе.
- Ого! А ты, значит, тоже волновался?
Таррэн пропустил откровенную издевку мимо ушей: все еще помнил предостережение короля Мирдаиса - быть терпеливым.
- Нет. Просто в лагере тревожатся. Вернись.
- Потрясающе! - вдруг в полный в голос расхохотался мальчишка. - Вежливый эльф! Да еще и Темный! С ума сойти! Мама, роди меня обратно! Нет, малыш, ты слышал? Он до меня сни-зо-шел! Куда бы записать, а то никто не поверит?!
Второго оскорбления Перворожденный уже не стерпел: быстрее молнии метнулся вперед, намереваясь ухватить дерзкого сопляка за ворот, а затем хорошенько встряхнуть, чтобы впредь следил за языком, уже почти схватил и... едва успел отдернуть пальцы. КЛАЦ! Перед глазами мелькнуло белое, сухо щелкнули острые зубы, что-то яростно заворчало, а Карраш разочарованно фыркнул - ушел, мерзавец! Он низко пригнул голову и уже почти прыгнул на ощетинившегося эльфа, как в тот же миг маленькая рука властно дернула его за черное ухо и стальной голос сухо произнес:
- Я сказал, нет! Не сейчас.
Гаррканец досадливо дернул хвостом, но перечить не осмелился: когда Белик говорит таким тоном, лучше подчиниться, иначе в ход пойдет не только кастет, но и кое-что посильнее. То, от чего не спасет даже его дубленая шкура. Хозяин, хоть и молодой, умел быть жестким, поэтому Карраш лишь многообещающе покосился на ушастого урода, от которого было столько беспокойства, а затем, почувствовав твердую ладонь на холке, послушно пригнулся.
Мальчишка ловко вскинул себя на конскую спину и без единого звука развернул скакуна в сторону лагеря, оставив раздраженного эльфа в гордом одиночестве. Тот секунду колебался между страстным желанием выбить из сопляка всю дурь сейчас же и разумным решением обождать с этим хотя бы до утра, но потом все-таки решил не торопить события. Не то как бы люди не оказались правы насчет кровожадности Темных и не получили подтверждение своим самым страшным догадкам. Ладно, пусть идет, стервец. Еще будет возможность уладить этот вопрос: не миром, так розгами. А пока...
- Ничего, малыш, - вдруг донесся из темноты преувеличенно ласковый голос Белика. - Вот вернемся домой, тогда и цапнешь его от всей души. Куда понравится, я тебе обещаю. Знаю, что он мерзкий, чернявый и отвратительно пахнет, но, боюсь, Дядько нам обоим уши оборвет, если только сцепимся с этим Темным. Шансов у него, конечно, так и так не будет, но все равно обидно пристукнуть его тут по-тихому, когда никто не видит. Понимаешь? Вот и славно. Тогда пойдем обратно, а то наши уже наверняка решили, что он нас сожрал... столько слухов про этих ушастых монстров ходит, что прямо сам начинаешь верить... и откуда только берутся? Гм, пожалуй, мне стоит придумать парочку новых...
После чего послышался тихий свист, незаметно сложившийся в знакомый до боли мотив "Откровений лесной нимфы", при первых звуках которого любого расслышавшего его эльфа сперва повергало в ледяной ступор, а потом начинало буквально трясти от бешенства. А чтобы стало понятно, почему, стоит пояснить, что напевный рассказ велся от лица лесной красавицы, делящейся впечатлением о бурных ночах, проведенных с Перворожденными. Иными словами, песня была на редкость непристойной, откровенно пошлой и полной гнусных намеков насчет данного интимного действа. Но это еще полбеды, потому что ближе к концу юная прелестница начинала сравнивать свои впечатления от общения с мужчинами разных рас, и вот тут-то ушастым доставалось по полной программе: острый язычок маленькой ведьмы не раз проходился по поводу длины их... м-м-м... ушей, неоднократно намекал на нетрадиционные вкусы, а в довершении всего славил, как самых нудных, нерасторопных и весьма посредственных партнеров... короче, исполнять вслух это произведение народного искусства было чревато большими неприятностями. Тем более, рядом с раздраженным эльфом.
Заслышав мерзкую мелодию, Таррэн глухо зарычал, едва позорно не сорвавшись и не ринувшись следом. Вот паршивец! Еще и издевается! Просто нарывается на неприятности! Но тягаться в скорости с гаррканцем было глупо, убивать эту агрессивную скотину, чтобы добраться до мелкого поганца - неразумно, а бежать следом и выкрикивать ответные оскорбления - недостойно потомка древнего рода. Лишь поэтому взбешенный до крайности эльф сдержался. Он до скрипа сжал кулаки, процедил сквозь зубы страшное проклятие и мысленно поклялся, что вскоре найдет способ надрать наглому сопляку тощую задницу так, чтобы тот навсегда зарекся дерзить. И даже Страж его не спасет. Видит Владыка, Таррэн не хотел этого, старательно игнорировал досадную мелочь вроде чужой неприязни, милосердно молчал и пропускал мимо ушей грязные намеки, потому что его родичи в свое время действительно попортили смертным немало крови. Но всякому терпению есть предел. Всякому пониманию когда-то приходит конец, а мальчишка давно напрашивается на увесистый тумак. Что ж, пусть будет так, если хорошего отношения не понимает. Пусть...
И да поможет ему неведомый человеческий бог.
Весь следующий день в караване с тревогой ждали грядущей бури. Седовласый, накануне отвесивший звучный подзатыльник дорогому племянничку, из-за которого полночи глаз не сомкнул, сегодня держался к нему подозрительно близко. Внимательные глаза Гаррона тоже то и дело поворачивались в сторону невозмутимых эльфов, но там было неестественно тихо: ни один из Перворожденных ни словом, ничем не намекнул на вчерашнее, хотя взгляды, которыми они одарили вернувшегося сорванца, были весьма далеки от благодушных. А уж на Темного было просто страшно смотреть - он появился в лагере лишь к утру, злой, как демон, с бешено горящими глазами и опасно спокойным лицом. Только раз взглянул на дерзко помахавшего ему ручкой сопляка, и бывалые воины мгновенно сообразили: что-то снова случилось. Причем такое, что теперь придется караулить нахального юнца день и ночь, ни на минуту не оставляя поблизости от обозленного эльфа, которого пацан всего за пару дней успел достать до самых печенок.
Вот они, не сговариваясь, и решили следить.
Через несколько часов после рассвета бдительного Гаррона сменил Весельчак, к полудню на место наблюдателя заступил Аркан, которому бойкий на язык мальчишка тоже неожиданно понравился. За обедом молчаливую вахту от соратников принял Молот. После обеда - Ирбис, который после вчерашнего сокрушительного поражения от Урантара считал себя кое в чем обязанным суровому Стражу... иными словами, участвовали почти все. Возницы, отлично понимая причину такого внимания, опасливо притихли, боясь раздражать остроухих еще больше. Герр Хатор постоянно хмурился, гадая про себя, как бы поделикатнее выкрутиться из щекотливой ситуации. Даже купеческие дочки подметили неладное и за весь день хорошо, если пару раз рискнули высунуть наружу нос, боясь послужить причиной нового конфликта.
Один лишь Белик, как ни странно, оставался беззаботен, радостен и по-прежнему неудержимо весел, словно сгустившееся над остальными напряжение его нисколько не затронуло.
Ближе к вечеру он вдруг сорвался с места, без предупреждения ткнув Карраша пятками и что-то шепнув в длинное ухо. Тот негромко фыркнул и, проигнорировав сердитый окрик Дядько, всего в несколько огромных прыжков скрылся из виду. Правда, ненадолго. А когда вернулся - слегка запыхавшийся, но отчего-то ужасно довольный, то с гордым видом прогарцевал перед строем скрипучих повозок и остановился точно перед повозкой с Илимой и Лильки, к чьим испуганным лицам прилагалось настороженное ворчание суровой поварихи и крайне недовольная физиономия купца.
Белик шутливо поклонился дамам, в который раз поразив их своими манерами, а затем, будто ничего не случилось, с преувеличенным почтением передал изумленным хозяйкам крупного зайца - толстого, упитанного, ушастого. Только почему-то черного цвета.
- Это вам, красавицы. В знак моего искреннего расположения.
- Какой он славный! - немедленно умилилась Лилька, принимая подарок.
- Ушастый! - буркнула Ивет, демонстративно отвернувшись. - И вонючий, к тому же. Фу!
- В чем-то вы обе правы, - елейным голоском согласился пацан. - Но в вареном виде, можете мне поверить, он будет очень даже ничего. Тихий, смирный, молчаливый...
В этот момент грызун, оказавшийся не мертвым, а всего лишь оглушенным, буквально подпрыгнул на месте, истошно заверещал и под слаженный визг перепугавшихся от неожиданности девушек сиганул с повозки. Да так шустро, что даже настороженных с самого утра "караульных" поневоле разобрал смех.
Караванщики с восторгом хохотнули, а кто-то даже засвистел вслед отчаянно петляющему зверьку, который со всей доступной скоростью ринулся к спасительным зарослям. Совершив поистине сумасшедший зигзаг и заложив крутой вираж на повороте, он почти добрался до обочины, но тут один из эльфов вдруг обернулся, неуловимым движением вскинув лук. Никто и ахнуть не успел, как пронзенный насквозь грызун упал на густую траву и, вяло дрыгнув лапками, испустил дух.
В воцарившейся неловкой тишине Элиар неторопливо приблизился и прямо с седла подцепил упитанную тушку зайца.
- Отличный выстрел, прямо в сердце! - громко похвалил его Белик. - Туда ему и дорога, ушастому. Вот уж правду люди говорят: "не знаешь, где найдешь, где потеряешь". Кому-то сегодня крупно не повезло нарваться на такого превосходного стрелка, как наш уважаемый "посол", а кому-то, напротив, светит вкусный ужин в теплой компании, рядом с веселым костром и прекрасными девушками.
Светлый пренебрежительно фыркнул, но ответить не соизволил - подвесил добычу к седлу, неторопливо развернулся и снова присоединился к сородичам.
- Ой... ну, зачем он?! Пусть бы себе бежал, - расстроилась Лилька. - У нас же хватает припасов.
- Ничего. Не переживай, - донесся до бессмертных увещевающий голос Белика. - Все равно он был старым и некрасивым... ну, где ты видела такую шкуру у зайца посреди лета? Наверняка больной. Зато теперь он уже не черный, а красный... кровь ведь у всех одинакова. И она смывает различия в поле, возрасте, форме ушей и даже цвете глаз. А зайчику и подавно все равно. К тому же, наш уважаемый посол избавил его от страшного позора и позволил сохранить чистоту породы, потому что он сейчас совсем не темный, а очень даже ничего. Правда, воняет изрядно, как верно заметила многоуважаемая Ивет. Но и это не беда - отмоем, отчистим, приведем в приличный вид. А длинные уши можно просто обрезать, чтобы не мешали в котле, хотя с ними как-то привычнее...
Гаррон сильно вздрогнул и неверяще обернулся: Торк, да что же творит этот ненормальный пацан?! На что он намекал, когда упомянул про длинные уши?! Да еще обозвал забитого кроля во всеуслышание "темным"... о-о-о, нет! Не может быть! Он не может быть настолько сумасшедшим!! Нет, такого не бывает, я сплю! Просто сплю, и все это мне снится!
Таррэн обернулся, как-то очень спокойно посмотрев на умничающего юнца, на мгновение пересекся взглядом с неистово горящими голубыми глазами, потом чуть кивнул, показывая, что все правильно понял, и так же спокойно отвернулся.
Дядько быстро покосился на упрямо набычившегося племянника, всмотрелся в его окаменевшее лицо и внезапно помрачнел. Затем молча придержал своего флегматичного скакуна, дождался мальчишки, с самым невинным видом едущего в окружении напрягшихся наемников, и коротким знаком велел ему спешиться. Белик, пожав плечами, так же молча повиновался.
Никто не слышал, о чем они говорили, пока тяжело катящиеся повозки грохотали мимо. Не разобрали слов сурового дядьки. Ни один из настороженно озирающихся караванщиков не сумел разглядеть его лица, но им с лихвой хватило и того выражения, что на мгновение проступило на всегда веселой физиономии маленького сорванца - это была такая жгучая ненависть, такая бешеная злоба и поистине ледяное презрение, от которых становилось просто физически плохо. Губы сами собой немели, а сердце невольно замирало от ожидания чего-то нехорошего даже у опытных и закаленных воинов. Потому что было в этом неподвижном взгляде что-то действительно страшное. Дьявольское. Какая-то мертвая злоба, иссушающая душу и убивающая все живое на своем пути. Однако вместе с тем, в голубых глазах, неотрывно следящих за удаляющимися спинами бессмертных, стояла и боль. Старая, давняя, но оттого не менее сильная боль, которую не смогло приглушить даже время. А еще - холодное презрение к собственной судьбе, какое бывает только у приговоренных к мучительной смерти. И смутная тень предвидения, что это случится очень и очень скоро.