– …А я, Влас Палыч, продолжаю утверждать, что эти ваши доильные роботы русскому человеку без надобности. Где это видано, чтобы коров роботы доили?!
– В Голландии, дорогой мой Яков Семенович, – возражал седовласый, в котором Морган и Сотник сразу признали Яриго. – В Голландии коров доят именно роботы. Сканируют буренок, проводят химический анализ молока, а при необходимости даже помещают в карантин.
– А цена? – Хлебников хлопнул себя ладонью по лысине. – Да не окупятся ваши роботы ни в жизнь!
– Посмотрим, – сказал Яриго успокаивающим тоном и тут же улыбнулся замершим в ожидании гостям: – Друзья, простите великодушно за опоздание! Дела, будь они неладны! – он покаянно покачал головой. – Но готов искупить. Приложу к этому все усилия.
– Да вы и не опоздали вовсе, Влас. – Улыбка Агаты сделалась ослепительной, пашмина, словно невзначай, соскользнула с точеных плеч. – Но мы уже начали скучать, – добавила она как-то по-особенному интимно.
– Преступление! – Яриго порывисто шагнул ей навстречу, склонился в поцелуе над протянутой ручкой. – Такая прелестная дама не должна скучать. Агата, вы божественны!
– А вы, как обычно, весьма галантны. – Агата хотела было еще что-то добавить, но Яриго уже переключился на других гостей: пожал руку Глебу, по-свойски кивнул Савельеву и Борейше, а потом всем корпусом развернулся к ним с Сотником.
– До чего же приятно видеть в бизнесе молодых и хватких! – его холеное, загорелое лицо расплылось в радушной улыбке. – Всегда говорил и не устану повторять: будущее за молодыми, а мы, старые зубры, если хотим удержаться на плаву, должны брать с них пример. Приветствую, ребята! – Его рукопожатие было по-медвежьи сильным, как будто таким образом он проверял их на крепость. Наверное, первый тест они прошли, потому что Яриго удовлетворенно кивнул, по-отечески похлопал каждого из них по плечу и тут же отмахнулся от благодарственной речи Сотника:
– Не нужно, Алексей! У нас тут все по-домашнему. Узкий круг, все свои. Без официоза и никому не нужного пафоса. Сегодня отдыхаем и веселимся, отринув все заботы. Считайте это моей стариковской блажью. А вот завтра, – он окинул их с Сотником испытывающим взглядом, – а вот завтра вам предстоит увидеть мою темную сторону.
– Влас, разве же у вас есть темная сторона? – спросила Агата очень серьезно, без доли женского кокетства.
– У каждого человека есть темная сторона, моя прекрасная Агата. Человеческая душа – это бездонный колодец. Никогда не узнать ни меры ее добродетели, ни меры ее подлости.
– Что-то вас на философию потянуло, Влас Палыч, – усмехнулся Хлебников. – Уж не с голодухи ли? – Он обвел страждущим взглядом накрытый стол. – Не пора ли нам наконец отдать должное таланту вашей Валентины?
Прежде чем ответить, Яриго на секунду задумался.
– Не хватает еще одной нимфы, – сказал с улыбкой.
– А эту нимфу вечно приходится догонять и ловить, – усмехнулся в усы Хлебников. – Такая вся деловая, фу-ты ну-ты! Особенно после вашего подарочка.
– Так это же не персонально ей подарочек, а всему коллективу.
– Ой, не смешите меня, Влас Палыч! Там того коллектива – три калеки. Марьяна одна за всех пашет.
– Вот потому, что одна за всех, я и принял такое решение. Участок у нее большой, пешком не находишься, – Яриго развел руками.
Морган с Сотником переглянулись. Вот, значит, какую нимфу ожидает хозяин вечеринки. Вот, значит, откуда у нее мотоцикл. Миллионер и меценат облагодетельствовал.
– А форма одежды у нее теперь какая из-за этого вашего подарочка? – продолжал бубнить Хлебников. – Я так понимаю, медичка должна быть как на картинке: халатик беленький, шапочка накрахмаленная, туфельки-чулочки. А Марьяна наша что? А Марьяна наша как пацанка: джинсы, куртка, боты на тракторном ходу. Бандит с большой дороги, а не доктор.
– А вот тут, Яков Семенович, я с вами не соглашусь. – Яриго смотрел поверх головы Хлебникова на дорожку, и улыбка у него сделалась что у того Чеширского кота. – Не всегда боты на тракторном ходу. Отнюдь…
Морган обернулся, уже зная, кого увидит.
По дорожке стремительным шагом, ловко балансируя на высоких каблуках, шла их давешняя знакомая, Марьяна Васильевна. И одета она была вовсе не в джинсы, а в элегантное коктейльное платье. И хвост свой распустила, и веснушки запудрила, а губы, наоборот, накрасила. Пожалуй, доведись им встретиться при других обстоятельствах, Морган не преминул бы за ней приударить, но в памяти еще был свеж недавний инцидент, и должного впечатления эта сельская красотка на него не произвела.
– Добрый вечер! – Марьяна помахала рукой, приветствуя сразу всю честную компанию. – Извините за опоздание.
Как успел заметить Морган, на ее появление все отреагировали по-разному. Глеб, до этого расслабленно-ленивый, подобрался, как тигр перед прыжком. Даже во взгляде его появилось что-то звериное. Его маменька появление еще одной нимфы проигнорировала. Оно и понятно: две нимфы на одной вечеринке – это уже явный дисбаланс. Савельев по-дружески улыбался, а Борейша смотрел на гостью с приветливым любопытством. И только Хлебников продолжал хмурить кустистые брови, но было очевидно, что неудовольствие его напускное, скорее для проформы и острастки.
– Прошу прощения, – Марьяна тем временем ступила на лужайку. – Попросила Ивана подвезти, а у него, как назло, «уазик» заглох на въезде в поселок. Пришлось дальше пешком…
Ишь, цаца какая! Пешком ей, видите ли, пришлось добираться. А не нужно было каблучищи такие надевать!
Не то чтобы Морган злился, скорее так… злорадствовал. Кстати, интересно, кто такой этот Иван, у которого сломался «уазик»?
– Иван Полевкин, местный участковый, – Савельев словно прочел его мысли. – Славный, в общем-то, малый, но из этих… буквоедов. Очень педантичный. Я бы даже сказал, раздражающе педантичный.
– Это вы, Марьяна Васильевна, так деликатно намекаете, что Ивану пора менять транспортное средство? – усмехнулся Яриго, обнимая докторшу за плечи.
– Это я так деликатно намекаю, – Марьяна стрельнула взглядом в Хлебникова, – что дороги на Правом берегу такие, что даже «УАЗы» ломаются.
– Дороги! – простонал Хлебников. – А бюджет у меня, между прочим, не резиновый! Где я грошей наберусь на все ваши «хочу» и «надо»?! В детском саду вон крыша течет, а в школе мыши пол съели. Вот это проблемы почище ваших дорог. Я по ним, между прочим, тоже езжу, и ничего, жив, как видите! Дороги… – он еще раз раздраженно хмыкнул, поправил свой портфель.
– Господа, давайте не будем о грустном! – вмешался в разговор Борейша. – Давайте же наконец воздадим должное кулинарному гению нашей прекрасной Валентины.
– А и то верно! Прошу к столу, господа! – Яриго обвел лужайку широким жестом.
Рассаживались долго. Моргану показалось, что почти каждый из гостей норовил оказаться поближе к хозяину. В итоге по правую руку Яриго уселся Хлебников, по левую – Агата. Глеб занял место рядом с матерью. Борейша пристроился возле Хлебникова, а Савельев, Марьяна и они с Сотником оказались на противоположном конце стола.
Позабыв о недавней размолвке, как истинный джентльмен, Морган придвинул Марьяне стул. Она вежливо кивнула в ответ, скользнула удивленным взглядом по забинтованной руке.
– Еще кого-то пытались научить Правилам дорожного движения? – спросила она не без ехидства.
– Поцарапался. – Он отвернулся, открещиваясь от дальнейших расспросов.
Ему повезло, Марьяна оказалась не из любопытных, потеряв к нему всякий интерес, она принялась за ужин. Аппетит у нее, надо сказать, был отменный. В отличие от Агаты, которая вяло жевала листик салата, Марьяна нажимала на мясо, чем вызвала явное одобрение Сотника, который терпеть не мог помешанных на диетах и фитнесе девиц.
– Любо-дорого посмотреть, – сказал он, с благостной улыбкой наблюдая, как девица разделывается со вторым по счету бифштексом.
– Вы об этом? – Марьяна поймала его взгляд, легонько постучала ножом по краю тарелки. – С утра во рту маковой росинки не было, даже кофе попить не успела.
– Вы такой трудоголик? – вежливо поинтересовался Морган.
– Я не трудоголик, я единственный на всю округу врач. И рабочий день у меня, к сожалению, ненормированный. Бывает, с утра до вечера просидишь в амбулатории, поплевывая в потолок, а бывает, и не присядешь до ночи.
На его, в общем-то, ехидный вопрос она отвечала так серьезно и так обстоятельно, что сразу стало понятно: работа для нее – святое. И Моргану в который уже раз за этот день стало неловко.
А разговоры за столом тем временем крутились вокруг местных проблем. Беседовали все больше Яриго и Хлебников, остальные слушали, кто внимательно, кто не очень. Морган старался не упустить ни одного сказанного слова. В неформальной беседе всегда можно узнать для себя что-нибудь полезное. Тем более что после спора о голландских роботах Яриго с Хлебниковым переключились на разговор о строительстве животноводческого комплекса. Чуть позже, после четвертого или пятого бокала виски речь зашла о менее интересных объектах, и Морган позволил себе слегка расслабиться.
– А что там у нас с новым зданием под больницу? – Яриго, сытый и слегка захмелевший, вальяжно откинулся на спинку стула.
– Отделочные работы идут полным ходом. – Хлебников нацепил на вилку маринованный огурчик, полюбовался им секунду-другую и сунул в рот. – Строители работают не покладая рук.
– Строители работают не покладая рук на даче у Тарпищева. – Марьяна, которая до этого не вмешивалась в разговор старших, отложила вилку, с вызовом посмотрела на переставшего жевать Хлебникова. – Я заезжаю в новое здание каждый день, там только видимость работы. До обеда строители режутся в карты, а после обеда едут халтурить на Левый берег.
– Позвольте! – Яриго нахмурил брови, требовательно посмотрел на Хлебникова. – Как это понимать, Яков Семенович?
Прежде чем ответить, Хлебников бросил на Марьяну быстрый взгляд. И взгляд этот не предвещал ей ничего хорошего.
– Факты не проверены, – сказал он мрачно. – Тебе, Марьяна Васильевна, привиделось что-то.
– Ничего мне не привиделось! – Марьяна упрямо мотнула головой. – Бригадир этот ваш – настоящий призрак.
– Почему призрак? – удивился Яриго.
– Потому что неуловимый. Я уже устала за ним по всем берегам гоняться.
– А тебе, голуба моя, и не нужно за ним гоняться, – сказал Хлебников ласково. – Это не входит в твои обязанности. В твои обязанности входит уколы ставить и горчичники лепить. С бригадиром я как-нибудь сам разберусь, без сопливых…
– Яков Семенович! – Марьяна уперлась локтями в стол. – Старое здание уже несколько лет на ладан дышит!
– Ну, несколько лет дышало и еще немного подышит!
– Сквозняки, сырость и грибок, – Марьяна говорила тихо, но твердо. – Проводка никудышная, того и гляди, случится пожар. Пол прогнил, с потолка прямо на головы пациентам сыплются куски штукатурки. Если к осени больница не переедет в новое здание, то ее можно закрывать. Я вообще не понимаю, куда смотрит районная санстанция…
– Марьяна Васильевна! – Лицо Хлебникова налилось нездоровым багрянцем. – Нашла ты время…
– А для таких серьезных вещей всякое время сгодится. – Яриго легонько хлопнул ладонью по столу. – Яков Семенович, мы такие деньги вкладываем в модернизацию больницы, а нашу работу, оказывается, саботируют.
– Да никто ничего не саботирует! – отмахнулся Хлебников. – Просто некоторые, – он бросил еще один хмурый взгляд на Марьяну, – лезут в дела, в которых ни черта не смыслят.
Марьяна хотела было что-то возразить, но в последний момент удержалась, лишь досадливо сжала под столом кулаки. Морган ее даже пожалел. Горячая голова, лезет в пекло поперек батьки, за что наверняка и получает от начальства.
– Возможно, Марьяна Васильевна и в самом деле не все правильно поняла, – сказал Яриго уже другим, более спокойным тоном. – Но с бригадиром вы все-таки побеседуйте, Яков Семенович.
– А какого же года старая больница? – спросил Морган, отвлекая внимание спорщиков на себя.
– А старая больница, – было видно, что и Хлебников рад сменить тему, – конца девятнадцатого века. – Бывшая усадьба графа Лемешева.
– Что-то мы не заметили никакой усадьбы, – оживился Сотник.
– А это потому, что усадьба находится не в самой деревне, а в яблоневом саду, – пояснил Савельев.
– Сад мы тоже проезжали.
– Ага, значит, уже успели напитаться впечатлениями? Граф Лемешев, говорят, был чудаковатым, любил уединение. Потому дом построил на отшибе и засадил все вокруг яблоневыми деревьями.
– Это те самые яблони? – удивился Морган.
– Конечно, нет! – взмахнул рукой Савельев. – Старые деревья постепенно умирали, их вырубали, а на их место сажали новые.
– Какой-то круговорот яблок в природе, – усмехнулся Сотник.
– Дань традициям. Раньше всех все устраивало, а как сейчас, не знаю. – Савельев вопросительно посмотрел на Хлебникова.
– Я пока тоже не знаю, – тот пожал плечами. – Есть кое-какие наметки, но нужно сначала разобраться с более масштабными проектами. Сад постоит.
– Вот так он и стоит больше ста лет. – Савельев пригубил шампанское. – И знаете, что я вам скажу: пусть бы и еще сто лет стоял. Есть в нем что-то особенное, какая-то мрачная, готическая красота.
– На красоте нынче деньги не сделаешь, дорогой мой ученый муж. – Хлебников, уже окончательно пришедший в себя, покровительственно улыбнулся. – Да и какая там, к чертям собачьим, красота?! Один колодец чего стоит! Головная боль, а не красота.
– А что там с колодцем? – Морган украдкой посмотрел на свою забинтованную руку. – Мы видели его сегодня. Даже пытались из него напиться.
– Напиться? – Марьяна посмотрела на него с жалостью, как на дурачка.
– А какие проблемы, уважаемая? – Морган поморщился. – Насколько мне известно, колодцы как раз для этой цели и предназначены.
– Другие колодцы возможно, но не этот. – Если Марьяна и услышала сарказм в его голосе, то виду не подала. – В этом колодце вода не артезианская, а озерная.
– Все правильно, – поддержал ее Савельев, которому разговор про архитектурные достопримечательности старой усадьбы, похоже, нравился гораздо больше предыдущих полуделовых бесед. – Граф Лемешев выкопал его почти сразу после постройки дома. Предполагается, что для полива будущего сада. Видели, он не совсем обычный, большого диаметра, довольно глубокий. Когда-то его закрывала очень красивая кованая решетка.
– А вот эта решетка и есть моя главная головная боль. – Хлебников промокнул блестящую от пота лысину льняной салфеткой. – Больше века продержалась, а потом, поди ж ты, понадобилась одному умнику.
– А зачем вообще нужна решетка? – спросил Морган.
– Для безопасности. – Хлебников отложил салфетку. – Я же говорю, сплошная морока с этим колодцем. Точно медом он намазан для всяких психически неуравновешенных личностей. Не было года, чтобы кто-нибудь не пытался в колодец сигануть. И ведь сигали! – Он поднял указательный палец. – Кто от неразделенной любви, кто по пьяни, кто еще из-за какой дури. Вот ты, Марьяна Васильевна, не знаешь, наверное. – Он посмотрел на докторшу. – Задолго до твоего приезда это случилось, если мне не изменяет память, лет шесть-семь назад. Девчонка молодая в колодец упала. Митрич услыхал посреди ночи женский крик, да пока оделся, пока из подсобки выбежал… Ничего не заметил. А ночью в саду хоть глаз выколи, такая темень. Решил, что молодежь шалит. Любят наши ребятишки это дело…
– Митрич – это кто? – спросил Савельев.
– Бывший больничный сторож, – пояснила Марьяна. В сгущающихся сумерках ее бледное лицо показалось Моргану гипсовой маской. И тут же, словно ответом на его мысли, на улице зажглись фонари, разгоняя тени и тьму. – Говорят, он уехал в том же году.
– А теперь вот вернулся, – хмыкнул Хлебников. – Покуролесил на чужбине сокол сизокрылый и вернулся. Месяц уже как. Я вообще диву даюсь, чего его черт дернул сорваться с насиженного места. Ведь жил же при больнице на всем готовом: и крыша над головой, и еда казенная, и сто граммов чистейшего спиртику наливал бывший врач-то. Он же своего за душой ничего не имел, потому как хоть и работящий, но пропойца горький. А тут, помню, раз – и в одночасье исчез в неизвестном направлении. Ищи-свищи… – Хлебников помолчал, а потом добавил с непонятной злостью: – Сейчас снова начнет байки свои рассказывать… про колодец.