Изучать особо было нечего. Кусок мыла. Котелок. Кружка. Пару грязных тряпок. Немного пожухлого лука, четвертинка жаренной на костре птички, ложка, спички, и пожалуй и все…Кабы не кожаная планшетка с затертыми до дыр картами. Вот в карты я и углубился. И очень вспоминал и жалел, что рядом нет всезнающего Хаймовича. И если первая для меня была темный лес, то вторая…Во второй мне и без Хаймовича удалось опознать по названиям улиц родной город. Правда, он карте прошлого соответствовал поскольку постольку. Не было уже домов и целых районов нарисованных здесь. Как не было и вокзала, и всей промзоны по ту сторону железной дороги. Не высилась в центре телебашня. Ржавые ребра, которой до сих пор валяются, придавив здание мединститута. А вот памятный мне институт с пятиэтажным подвалом на карте был. И был помечен крестиком. Что меня несколько напрягло. А когда на третей карте я обнаружил, что…Ах, черт! Это был план подвальных помещений с росписью всех этажей. Так вот. На плане их было шесть! Под пятью мне известными находился еще один. И обозначен он был как нулевой. Энергетический! Вот где собака порылась! Вот откуда ток идет!
Когда я это уразумел. Мне стало не по себе и сильно под ложечкой засосало. Предчувствие, что меня помимо моей воли опять впутывают в какую-то авантюру и пытаются использовать втемную. Нах, мне эти авантюры! Мне своих найти надо. Ощущение чужой воли толкающей меня на определенные шаги и поступки стало на миг настолько сильной, что я оглянулся, словно пытаясь увидеть эти незримые морды. Словно стоят они сейчас за моей спиной и уже знают, что я буду завтра делать. Я не знаю, а Они знают. Бесило меня это до невозможности. Просто дым из ушей повалил. На миг захотелось порвать эти карты и выкинуть в болото, прирезать Сивуча, находящегося в отключке, и пойти своей дорогой. Но моя дорога как не странно к этому треклятому подвалу и вела. Именно там я надеялся обнаружить Розу со всей честной компанией. От сознания неизбежного пути, стало муторно на душе и в желудке, словно лягушонка проглотил. Вот те, на! Получалось, что ничего я по большому счету изменить то и не могу. Не знаю, как изменить. Кто-то застонал. Сивуч очухался. Наверное сон плохой приснился.
– Чего тебе? Сердечный? – склонился я над связанным.
– А тебе?
– Мне ничего.
– Связал зачем?
– Да, вот не решил еще, что с тобой делать.
– Тугодум. Решай быстрей. Или убей, или развяжи.
– Помереть торопишься?
– Не очень, а вот нужду справить есть необходимость.
– А мне торопится некуда. Если хочешь, так брошу, и пойду дальше. Ты мне не нужен.
– Сволочь.
– А спасибо где?
– За что спасибо?
– За спасение от волков.
– Зачем тебе мое спасибо,- скривился Сивуч.
– Мне незачем, к слову пришлось. Знаешь Сивуч, – сказал я, и по дрогнувшему лицу незнакомцу понял, что с именем угадал, – Я тебя пожалуй отпущу, если ты мне ответишь на один вопрос. Только честно.
– А как ты узнаешь, честно я отвечу, или нет?
– Есть у меня на этот счет кое-какие догадки.
– А если я ответа не знаю?
– Знаешь.
– Спрашивай. Отвечу.
– Зачем тебе понадобился институт генной инженерии? Лицо Сивуча вытянулось, словно я на его глазах в медведя превратился.
– А ты откуда про него знаешь?
– Вопрос я задаю. Помнишь? А ты отвечаешь.
– Хорошо. Взорвать его к чертовой матери. Развязывай, терпение на исходе.
Вытащив нож, я прошелся им по веревке стягивающей локти Сивуча за спиной. И пока он опорожнялся. В моей голове созрел план. Сотня Сивуча против банды Джокера. Силы примерно равны. Что незнакомец не последний боец в своей команде у меня сомнений не было. Что-то типа Хаймовича, раз карты при нем. Да и командовать он любит, это однозначно. Стало быть моя задача стравить его людей с Джокером, если они там уже не сами не сцепились. Дед-шатун говорил с месяц прошло.
***
К ночи глубина колодца достигла 10 метров. Земля пошла сальная, жирная, хоть на хлеб намазывай. Влажная. В полной темноте колодца, хоть сверху и подсвечивали факелом, бойцы напряженно ждали воды. Вглядывались под ноги. Ждали, что засочится, закапает со стены, захлюпает под ногами. Ожидания были тщетны. Андрей был крайне раздосадован и раздражен. Норму воды копальщикам пришлось выдать полную, вместо половинной. Иначе было нельзя.
– Всем спать. Отбой бойцы. Завтра докопаем, – устало скомандовал Сивуч, и отправился к себе. Бока пролеживать на ненавистном топчане, и предаваться невеселым думам. Рядом присев на корточки пристроился Опраксин. Прапорщик Опраксин всегда крутился возле Сивуча старшего, за что младший Сивуч его, мягко говоря, недолюбливал. Был даже однажды у Андрея крупный разговор с отцом. Тогда Андрей прямо в лоб отцу и высказал все что думает:
"Опраксин человек вздорный, подхалим и лизоблюд, вечно суетится, лебезит, только, что в жопу полковника не целует. В подразделении авторитетом не пользуется, поскольку глуп, и все это видят. Мало того считают, что звания своего он недостоин. Прапорщиком и своим замом полковник мог назначить любого сержанта. Взять того же Курбана. Немногословного и добросовестного."
Сивуч старший ответствовал так же прямо: " Что у кого-то молоко на губах не обсохло, его учить. Подрастешь – поймешь. Словом не его собачье дело".
На этом инцидент был исчерпан. Андрей дулся на отца примерно неделю. Со временем они помирились, но осадок и непонимание остались. Стану полковником, разжалую Опраксина в рядовые тут же, решил Андрей про себя. Став же в одночасье полковником он не то, чтобы забыл о своем обещании, тогда в болоте было не до кадровых перестановок. А позже вдруг с ужасом обнаружил, что Опраксин незаменим. Именно Опраксин, был тем винтиком, благодаря которому все крутилось. Именно он бегал и доводил приказы, именно он следил за их исполнением и докладывал полковнику обстановку. Именно на него вымещали свое недовольство подчиненные, а полковник всегда оставался прав и мудр. Поскольку если случались ошибки – виноватым был Опраксин, а слава победителю доставалась Сивучу. И для Андрея выбор бойца на должность прапорщика стал очевиден: Опраксин и только Опраксин. Любить, или хотя бы хорошо относится к Опраксину после открывшейся истины, Андрей не стал. Он так же едва терпел своего зама, но признавая его нужность, гнать от себя передумал.
– Слышь, полковник,- обратился шепотом Опраксин. Его лицо с извечно подобострастным выражением Андрей не видел. После отбоя свечи все затушили. Только у входа у часовых тлел один огарок. Чтобы человек спросонья мог сориентироваться, куда идти по нужде. В обязанность часовых Андрей вменил сопровождать выходящих. Поскольку если гадить где живешь, то недолго в это самое и превратится. А сопровождать, поскольку тварь какая поблизости оказаться может. В подвале царила почти полная темнота. Не смотря на команду отбой, гул голосов не смолкал. Кто-то переговаривался, где-то плакал проснувшийся ребенок. Где-то доносились приглушенные стоны. Но это не раненые стонали…В общем, жизнь продолжалась. Но шум стоял такой, что Опраксин почти не шептал, а говорил нормальным голосом, иначе полковник бы его не услышал.
– Ну?
– Тут такое дело…Бучя зреет. Народ говорит, что если завтра воды не будет, уходить назад в леса надо.
– А кто им разрешит?
– Да, если честно сбежать хотят.
– Кто говорит? Кто бежать собрался? – с металлом в голосе спросил Андрей. Он лежал на топчане, уставившись невидящим взглядом в потолок, и услышав новость, даже головы не повернул. Чего-то подобного он уже ждал.
– Курбан зачинщик. Он первый своих бойцов и подбивает. Завтра к обеду если воды не найдут, хотят со своими семьями назад в лес пробиваться.
– И что? Кто с ним согласен? Опраксин замялся.
– Да все согласны. Трисеев тот же, Давлетияров молчит, но его бойцы на взводе. Говорят, что лучше с боем пробиваться в лес, чем здесь от голода издохнуть.
Андрей сглотнул. Комок в горле был шершавый и горький, словно осиновая кора. Надо же, все те на кого он готов был положиться, с кем дружил с детства его предали. Впрочем, окраиной сознания он понимал, что женщины мужиками крутят. От них ветер дует. Оно и понятно. Семья, дети. Кто за свое чадо жизнь не отдаст? То-то и оно…Все уже люди семейные. Один Андрей бобылем ходит. Не нашлась ему жена по сердцу. Думал в походе какую в плен возьмут…Но не было среди встреченных людей. Не было. Это он знал точно, как и Сивуч старший. Поскольку…Словом был у них такой талант, передающийся по отцовской линии – людей от мутантов отличать. Особенность эту свою они скрывали, понимая, что обычному человеку она не свойственна. И как не крути они тоже своего рода мутанты…
***
– Ты я вижу человек слова…
В.А.Сивуч стоял напротив меня. Я промолчал, вглядываясь в этого человека, и размышляя, стоит ли его брать с собой, заключить с ним договор, да и вообще поворачиваться к нему спиной.
– Значит так, если дашь слово, что в спину не ударишь, отдам тебе твой тесак и лук. Вместе пойдем.
Виктор удивленно покачал головой, потирая ноющую рану на бедре
– Смел ты Максим, смел.
– Даешь слово?
– Даю. Ты меня в беде не бросил, и я тебя выручу, А ведь я самого начала предлагал вместе идти, – с этими словами седой Виктор протянул мне свою ладонь, широко и открыто улыбаясь. Коснувшись его руки, меня словно током прошило. Имел я такой опыт, когда в бункере в розетку гвоздь сунул, чтобы электричество посмотреть. Посмотрел. Косой долго ржал, а у меня красные пятна в глазах бродили. Хаймович орал чего-то по своему обыкновению и обзывался нехорошими словами. А тут подобное ощущение было. Словно в душу мне Сивуч заглянул. Не хорошо посмотрел так, пристально. И, кажется, успел что-то внутри меня увидеть, и не только увидеть, но и удивится. Длилось это какое-то мгновение и тут же прошло. Словно не было ничего. Померещилось? Нет. Своим ощущениям я верил. Они мне не раз жизнь спасали. Будем держать ухо востро.
– Пошли, – буркнул я,- Солнце встало, до вечера надо из болота выбраться. Если тут волки, значит твердая земля рядом. Не бегают волки по болоту.
– Ты так думаешь? Ну-ну. И куда пойдем?
– Как куда? Солнце за спиной, значит нам прямо. И будем целый день его по левому боку держать. Прямо и выйдем.
– Значит вон к той чахлой березе двинем? – спросил Сивуч, и было в его простом вопросе столько скрытой иронии и поддевки, что я насторожился. Подвох. Только в чем? Трясина? Это мы сейчас проверим.
– Ну, давай Виктор иди вперед, ты я вижу, уже все тут знаешь.
Тот кивнул, и мы двинулись, осторожно ступая на зыбкую, предательскую землю. От Виктора ощутимо воняло болотом, этим противным вонючим газом, что поднимался с липкого дна черными пузырями. Скорее всего, и я так вонял. Только почему-то свой запах кажется всегда естественным и нормальным. Так же как и свои поступки.
До чахлой березы было шагов триста. Протопали мы больше половины, когда вдруг березки не стало. Упустил я ее на миг из виду, и нет ее. Не понял? Обернулся, а березка сзади. Задумался что ли, и прошагал машинально? Стоп! А какого рожна солнце в глаза светит?
– Ты какого хрена назад повернул?!
– Ничего я не поворачивал…
– Разворачивай оглобли, прем до березы!
Не дожидаясь пока Сивуч повернет, я обошел его и первым устремился до березки на островке. Рванул что было сил, только брызги в стороны. Раз-два-три-четыре-десять-двадцать шагов, и опять мне в морду светит солнце. На фоне солнца чернеет силуэт Сивуча и хоть его против солнца не разглядеть, но печенкой чую, что он рот раскрыл до ушей. Треснула его морда от улыбки.
– И что сразу сказать не мог?
– А ты бы поверил? Думаешь, почему я тут месяц брожу?
Я промолчал. Говорить было нечего. А то, что просилось сорваться с языка, было сплошной руганью. Пенить же сейчас перед Сивучем, слабость свою показывать.
– Почему не поверил, поверил. Встречал я уже нечто подобное…
– Где?
– В городе.
Тут я конечно соврал. Да. Было на одной улице гиблое место…Но там был другой случай. Птицы, пролетая над определенным участком улицы гибли, деревья сохли не успев вырости. Человек пройдя вдоль по улице метров…уж не знаю сколько шагов, оставался там навсегда. Только кости белели. И ведь не нападал никто, не было ни плесени, ни лихоманки, ни торков, ни самоходок, ни стаи диких собак. Все живое сторонилось этого участка. Просто впадал там человек в оцепенение, словно статуя стоял. И стоял так, пока не умирал от голода. Лень было идти и невозможно выйти. Никто толком не знал, что там происходило. Это Хаймович такую теорию выдвинул, когда я рассказал ему как ворона, пролетая над улицей, вдруг сложила крылья и безвольным камнем упала вниз. Я смотрел на нее и видел по бусинкам глаз, что она еще жива. Она не разбилась. Крылья были неестественно раскинуты. Но она не сделала, ни одной попытки трепыхнуться, двинутся с места. Лишь глаза не мигая, смотрели на меня. А я стоял метрах в двух от границы проклятого места и смотрел на нее. Хаймович сказал тогда, что по каким-то причинам все живое, попавшее туда утрачивает самый главный инстинкт – волю к жизни. Оно просто не хочет жить. Ему безразлично, жить или умереть. Вот уж засада, так засада. Один раз мы на свой страх и риск пересекли эту улицу. Но пересекать ее можно, только поперек и бегом, не останавливаясь, ни на миг. И то нам помог Душман. А так, ее можно было обойти, если бы мы не торопились, обошли бы. По траве жухлой и засохшим деревьям, если присмотреться на километр аномалия простиралась, а потом все в норму приходило. Вот и здесь. Должен быть проход. Должен.
***
– Вот и пришло время поговорить Максим, – сказал Сивуч, помешивая в котелке ложкой.
– Тебя ведь, правда, Максим зовут?
– А тебя Сивуч?
– Полковник Сивуч Виктор Андреевич, – представился седой таким тоном, словно он пуп земли.
– Полковник так полковник. И что ты хотел спросить? Про часть? Да, я из части. Отсутствовал какое-то время. Вернулся, а наших нет. Решил, что они в город подались, вот и пошел следом.
– Дело в том Максим, что я сам из части. Именно этой части.
– Каким это образом? Там после катаклизма людей не осталось?
Вот уж чего я не ожидал, так это того, что Сивуч рассмеется на мои слова.
– Я тоже так думал, пока не встретил тебя. Было мнение, что ее стерло с лица земли. Во время…,- он замялся, – войны.
– Ее не стерло. Часть была пуста. Мы жили в ней. А вы откуда пришли?
– Учения проходили под Н-ском, когда это случилось. И те, кто выжил возвращаться не стали.
– А Н-ск, это где?
– Примерно в тысяче километров отсюда.
Я покачал головой.
– Такая глухомань. И что вас сюда понесло?
– От города идет зараза. Его нужно уничтожить, – произнес Сивуч каким-то заученным заунывным тоном, не терпящим возражений, что мурашки по коже. Словно не живой человек это говорит, а кукла безмозглая, которая только рот открывает, а решают и говорят за нее другие. Ябеда! Мама дорогая?! Сравнение с Ябедой мне не понравилось, поскольку казалось очевидным. Да и сам похоже я был не лучше того же Ябеды и полковника. Хотя, что за бред? Лучше, не иду я никого взрывать, а просто своих близких ищу.
– И долго вы сюда шли? Год?
– Четыре.
– Понятно. Женщины, дети?
– А ты откуда знаешь?
– Слышал. Значит, в часть не заходили?
– Нет. Да и что думаю там, на пепелище делать?
– Тоже верно.
– А теперь Максим я хотел бы подробно от тебя про институт услышать, – произнес Виктор, слегка откинувшись назад от костра, отчего его лицо стало совсем не видно. " Хочу тебя огорчить полковник. Нет там никакой заразы. Было пара мутантов в подвале, да и тех мы истребили." Чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя вспомнил про свой план и сказал совсем другое.