Из тварей здесь собрались не только гарпии, но и полчища ехидн, горгон, минотавров, гидр, ламий, василисков, горгулий и керберов. Встречались даже гиганты-кекропы, метатели валунов — вот от них урона было как от осадных башен. Хорошо хоть, колдовство их было почти безвредно, а мороки не сводили с ума, как у каких северных туатов. И ночных нападений больше не случалось.
В боях их все также ставили в дальний от основных схваток фланг, потому демонов замечать удавалось разве что издалека, едва различимыми всполохами аур. Микаш старался каждый день отлавливать хотя бы одному мелкому демону, чтобы парни могли тренироваться в бою. Гарпии, ехидны, горгоны, горгульи, даже одного кербера удалось притащить. Конечно, для этого порой приходилось нарушать прямой приказ и покидать позицию, чтобы оказаться поближе к месту яростных боев. Парни поначалу сильно трусили, заставлять, угрожать, кричать — Микаш терпеть этого не мог, ну не создан он для наставничества. Не его это работа. А Збидень вообще ничего не делал, только наблюдал да журил, что Микаш приказы нарушает и лезет, куда не следует. Уже хотелось плюнуть на все и высказаться. Почему он должен возиться с этими сосунками? То внушение заставлять добивать полудохлых демонов, то и вовсе направлять их руки собственными, как будто они барышни кисейные! Однажды утром Оле и Реут не явились на построение. Не нашли в лагере их вещей и лошадей. Сбежали… Кажется, грустил о них только Микаш, остальным и дела не было. Постепенно они обвыкались, заражались азартом битвы и жаждой крови. Больше всех старался Келман, будто доказать хотел, что сможет сражаться наравне со всеми, всегда первым лез, если предлагалось самим вызваться на бой. Приходилось его прикрывать. На ночевках он громко хвалился у костра, что уложил больше всех тварей. И постепенно словно сам себе верил, становился ловчее и уверенней, а в ударе чувствовалось гораздо больше силы. Микаш даже выделил его перед всеми, похвалил, когда Збидень собирал их для утреннего построения.
— Хорошо, если они готовы к бою и нет больше желающих сбежать к мамкам-нянькам, то сегодня мы будем биться на передовой, — заложив руки за спину, Збидень расхаживал вдоль строя. Парни как будто по команде тревожно вытаращились. Только Микаш оставался внутренне спокоен. Когда-то это должно было случиться. — Мы подменим выбившееся из сил звено.
Он принялся распределять задания. Микаш внимательно вслушивался, пытаясь представить в уме картинку и составить план действий.
— А ты, как победивший больше всего демонов, сразишься с минотавром, — Здибень широко улыбнулся стоявшему как всегда по левую руку от Микаша Келману.
Тот счастливо облизнулся в ответ и закивал.
— Минотавр?! — выдохнул Микаш прежде, чем Збидень успел перейти к нему. — Да вы что! Поставьте лучше меня, я готов.
— Нет, ты пойдешь против гарпий вместе с Дидье и Кашталем. Ты же именно по ним мастер, — бескомпромиссно отмахнулся Збидень.
Микаш приподнял одну бровь. Что значит это показное презрение?!
— Они обойдутся и без меня. А на минотавра надо вдвоем, а то и втроем идти. Один даже самый лучший не справится, — не сдавался Микаш.
— Маршал Комри просил напомнить: приказы командиров не обсуждают, их выполняют без лишних слов, — не повышая голоса, укорил его Збидень. — Еще слово, и пойдешь домой.
— Да! Не надо у меня славу отбирать, — глупо хорохорился Келман. — У тебя уже есть трофей — коса пересмешницы. А у меня будет голова минотавра. И не стоит так открыто завидовать.
Микаш промолчал. Лучше бы и до этого молчал. Молчание — золото. Все сделает сам, как и раньше. Справится или сдохнет — уж без разницы. Он нашел среди вещей мешок с ядом и отнес его Келману.
— Минотавры перед нападением всегда ревут. Широко разевают пасть и… Ты должен закинуть туда это. Одна попытка — больше не будет. Потом отстреливайся. Не вступай в рукопашную, пока он не ослабеет, а лучше и вовсе дождись меня. Управлюсь с гарпиями — и тотчас к тебе, — подбирал доходчивые слова Микаш, пока Келман смотрел на него сверху вниз с седла своего кашлатого, грязно-серого мерина.
— Да хватит тебе уже кудахтать, как старая мамаша, — беспечно отмахнулся Келман и погнал коня в начало строя.
Микаш взобрался на Беркута и поспешил следом. У линии фронта все разговоры стихли. Напряжение стало густым и вязким, почти осязаемым в сыром, промозглом воздухе. Лошади хрипели, грызли удила, перебирали ногами с непривычки. И люди также жались к их гривам, побаиваясь первого боя. Серые утренние сумерки рассеивались, в прореху между облаками заглянул алый глаз солнца. Запели боевые горны, закричали командиры, загрохотали по мерзлой земле кованные копыта. Реяли пестрые знамена ветру, плотным строем, нога в ногу неслись лошади, в такт стучали сердца. А впереди круговертью всполохов от разноцветных аур надвигалась орда демонов. У них тоже был свой строй, свой порядок и свои цели.
Микаш закрыл глаза, полностью доверившись жеребцу. Выискивал там в вышине, за облаками. Достал из колчана стрелу и наложил на титеву. Прицелился и ждал. Когда запоют боевые горны во второй раз, предвещая начало атаки. Микаш открыл глаза. Уже близко. У передних с сотню шагов до линии столкновения. Он снова зажмурился и принялся считать про себя, не отрывая внутреннего взора от целей в небе. Пятьдесят, двадцать, десять, три, два… Первая стрела пронзила облака одновременно с трубным гласом горнов повсюду. Микаш уже накладывал на тетиву вторую. Быстрее! Быстрее! Он должен разобраться с гарпиями до появления минотавра.
Микаш не смотрел, что Дидье с Кашталем замерли в растерянности. Не смотрел, как Стражи сшибались с черной лавиной демонов на линии фронта. Лишь краем глаза наблюдал за Келманом. Он тоже замер, под защитой передних, закованных в железо рядов рыцарей, об которые, словно об утесы, разбивались черный волны. Ждал своего противника, не бросался в схватку, молодец.
Микаш продолжал стрелять. Каждая стрела находила свою цель, он знал. Одна туша упала на землю, вторая. Дидье спешился и принялся добивать. Кашталь так и сидел истуканом. Третья, четвертая гарпия. Надо быстрее. В самое сердце, чтобы с одного выстрела. На выдохе. Они падали, как снег, грязными серыми хлопьями. Но меньше не становилось. Сгущались тучи. Он вихрем метался по полю, Беркут словно мысли его читал — безо всяких команд занимал нужную позицию, то несся, то замирал, позволяя сделать верный выстрел. Кашталь тоже спешился, видно поняв, что на земле он нужнее. Гарпии снижались качающейся тучей, хлопали мощные крылья.
И Микаш уже чувствовал, затылком ощущал приближение другой, гораздо более мощной ауры. Он отстреливался до последнего, колчан стремительно пустел, и гарпии были уже на расстоянии вытянутой руки. Беркут взвился на дыбы и отбросил одну из подлетевших слишком близко тварей. Микаш теперь отбивался длинным кистенем. Твари окружали со всех сторон, стало темно, как ночью. Но сквозь кожистые крылья, как сквозь слепоту, он видел приближение яростно-бордовой ауры и испуганные сверкания маленькой коричневой ауры звероуста. Быстрее, быстрее, быстрее! Микаш повергал тварей на землю, даже не особо разбираясь, сколько их. Лишь бы пробить брешь, лишь бы успеть. Сквозь хлопки крыльев донесся трубный бычий рев. За последним взмахом крыльев гарпии мелькнула прореха. За мгновение, пока она была свободна, Микаш успел разглядеть, как Келман швыряет мешок с ядом в распахнутую пасть чудища ростом в сажень. «Молодец! Отстреливайся! Не подходи близко! Жди!» — мысленно обращался к товарищу Микаш, скидывая с плеч очередную гарпию. Бился из последних сил. И Келман, хвала богам, не лез на рожон — его слабенькая аура не сближалась с яростно-бордовой, посверкивающей вспышками боли от арбалетных болтов. Минотавр ревел, гарпии с шипением кидались со всех сторон. Но вроде меньше, вроде легче, и вот он Келман с минотавром как на ладони. Здоров, гад! Плечистый, весь покрытый густой рыжей шерстью, на руках когти размером с ножи. Голова бычья, с поставленными вперед внушительными рогами. Из ноздрей пар, словно огнем дышит.
«Еще немного продержись!» — пытался докричаться Микаш до Келмана. И тот будто не понял, будто его это только подстегнуло. Отбросил арбалет, спрыгнул с коня, выхватил меч и пошел в рукопашную. Микаш опрокинул на землю одним ударом сразу трех гарпий. Оглянулся на Дидье с Кашталем — те рубили в капусту барахтавшихся в пыли тварей. В небе осталось с десяток. Микаш сбил еще несколько — с остальными сами как-нибудь.
Выставил копье и со всей мочи всадил пятки в бока Беркута. Конь подскочил с места и помчался к минотавру. Но слишком поздно. Они уже сошлись. Некудышный мечик разлетелся на осколки от первого же удара об выставленные вперед когти. Келман отступил на шаг. Минотавр ударил рукой наотмашь, по лицу. Брызнула во все стороны кровь. Келман рухнул на землю как подкошенный. Микаш со всей силы колотил коня пятками, гикал, орал, подгоняя. Минотавр вскинул голову и снова заревел. На всем скаку Микаш всадил копье в грудь твари, но та даже не пошатнулась. Минотавр обхватил древко руками, вырвал из себя острие и резко дернул копье. Микаша выбило из седла. Голова врезалась в твердую, как камень землю. В глазах потемнело. Во рту явственно ощущался привкус крови. Микаш силой удержал себя в сознании и распахнул веки. Голова Келмана покоилась рядом. Невидяще смотрели выпученные в испуге глаза. Из глубоких борозд сочилась кровь. Кусок черепа был срезан, как крышка и оттуда вытекало что-то белое. Минотавр снова заревел. Микаш отыскал его взглядом. Тело занемело от страха. Даже мысленно никого на помощь позвать не удавалось. На грудь словно глыба навалилась. По коже волнами пробегали мурашки. Минотавр приближался медленно — неповоротливая туша. Вытягивал вперед черные когти. Замахнулся. Микаш приготовился распластаться также как Келман, с раскроенным черепом. Но вдруг когти как будто на стеклянную преграду наткнулись. Протянулись по ней с жутким скрежетом, не в силах пробиться и достать до жертвы. Вспыхнул голубоватой дымкой защитный полог. Силовой щит?! Минотавр попытался пробиться еще раз, но не вышло.
Будто с небес на землю спустился поджарый белый конь. Не скакал — неслышно летел над землей, не приминая даже пожухлую траву. Вился на ветру черный плащ. Кренился набок обнаживший клинок небесный всадник. Голубоватая дымка окутывала его, точно повторяя силуэт и сгущалась вокруг лезвия. Минотавр тоже замер, завороженный. Казалось, замерло все вокруг. Двигался только белый конь. Все ближе. Копыта замерли совсем рядом. Сверкающий голубоватыми всполохами клинок опустился на голову минотавра. Она легко отделилась от толстой шеи и покатилась по земле. Тело еще стояло. А всадник удалялся к линии фронта. И черная туча спешно отступала при его виде. Где-то вдалеке запели боевые горны, призывая к отступлению. Дидье и Кашталь, потрепанные, но живые, подбежали и подхватили Микаша с двух сторон.
— Ты как? — спросил до безобразия конопатый Кашталь.
— Всех перебили! — побадривающе подмигнул коренастый чернявый Дидье.
Микаш вырвался и подхватил тело Келмана. Перекинул его через холку взмыленного, но невредимого Беркута и сам залез в седло следом. Отступали, едва волоча ноги, тащили за собой мертвых и раненых.
В лагере было сумеречно тихо, тишина до боли вживалась в кости, сдавливала и без того звенящую голову. Микаш оставил Келмана с остальными мертвыми, где их готовили к погребению. Еще один рыцарь из отряда пал, невозмутимый Аттош во время боя с горгонами получил отравленный укус горгоны, его не успели доставить в лазарет — околел в дороге. Микаш долго вглядывался-в его почерневшее от яда лицо с выступившей из уголков губ смрадной пеной.
Возвращаться не хотелось. Збидень отыскал его сам:
— Что мертвецов тревожишь? Никак не можешь рук свои дело отпустить? Ну и правильно, виноват. Потому что приказы не слушал? Какого демона на минотавра полез?
— Келман бы не справился. Я хотел помочь, — безрадостно вздохнул в ответ Микаш.
— Помог? А из-за тебя пяток гарпий ушли и Дидье с Кашталем едва не погибли, когда для Келмана ты бы ничего сделать не смог. Он сам выбрал свой путь и выбрал правильно — слушать командира. Потому что мы делаем общее дело. И если одна рука пытается работать отдельно, ее следует отсечь, какой бы сильной она ни была.
Микаш вглядывался в его взбешенные щелки глаз и понимал свою неизбежную участь. Возможно, Збидень и прав. Сражаться еще не значит уметь подчиняться и делать общее дело. Для армии второе важнее.
— Прошу, позвольте мне остаться на погребение.
— Ступай с докладом к маршалу, — Збидень отвернулся. — Пускай он сам решает твою судьбу.
Спорить не было смысла. Он зашагал вдоль скорбно притихшего лагеря к большому шатру главнокомандующего в центре, над которым реял красный флаг. Еще свеж был в памяти взгляд пронзительных синих глаз, неукротимый дух битвы в них, несокрушимый, прекрасный в своей гордой силе. В своих детских мечтах Микаш видел себя таким, но сегодня впервые осознал их тщетность. Не из-за происхождения или несправедливости, а потому что сам слаб и недотягивает.
Стражники перегородили путь скрещенными алебардами. Микаш показал им знак от Збиденя, и его пропустили внутрь.
За пологом находилась небольшая прихожая, отделенная от остального шатра занавеской. За ней можно было разглядеть в пламени костра с дюжину силуэтов. Командиры собрались на военный совет. Микаш замер в нерешительности. Страшно отвлекать и невыносимо любопытно услышать.
— Да, потери были значительные, но основные цели мы взяли, посему не вижу смысла отступать в шаге от победы, — не терпящим возражений голосом вещал Гэвин. Остальные молчали. — Вначале нужно снять соглядатаев с воздуха. Гарпий у противника почти не осталось благодаря доблести наших солдат, а горгульи не могут подниматься так высоко и значительно слабее. Для завершения задачи будем использовать мелкие летучие отряды.
Основной бой на этот раз поведем по левому флангу и постараемся завести его в тыл противника на эти скалы, чтобы лишить его свежих сил, — его силуэт склонился над столом, на котором наверняка лежал подробный план местности. — Здесь понадобятся пирокинетики и телекинетики. Иллюзионисты пойдут в правом фланге вместе с подсадными утками, чтобы отвлечь и деморализовать противника. Остальные в центре маршем двинутся через эту расщелину и постараются загнать основные силы врага под огонь. Вопросы или возражения?
Все молчали и даже шелохнуться боялись. Микаш выглянул из-за занавеси и прошел вперед к столу с картой, на противоположной стороне которого стоял Гэвин.
— Это слишком рискованно — разделяться и оставлять собственный тыл неприкрытым, — высказался Микаш, изучая позиции войск, отмеченные маленькими деревянными фигурами.
Один из командиров одернул его за плечо, остальные принялись упрекать громким шепотом:
— Кто таков? Как посмел заговорить на совете и возражать самому маршалу? Как посмел усомниться в его уме и суждениях? Почему вообще пробрался на совет эдакий голодранец? Кто его пустил? Уж не лазутчик ли?
Микаш понурился. Ну да, молчание — золото, как он мог забыть? Хотя чего уж теперь, все равно выгонят. А там… выпорют-не выпорют, да пускай хоть вздернут на ближайшем суку — без разницы.
Поток возмущения прервал громкий раскатистый смех. Все мигом замолкли и уставились на Гэвина на другом краю стола.
— Ну вы и трусы, господа. Один безземельный паренек свое мнение высказать не побоялся.
— Это не смелость, это глупость, — попытался отговориться Микаш. Лучше бы Гэвин его запугал, а так… как будто все лицо кипятком ошпарило. Горит! И глаза даже поднять боязно, взгляд все бродит по позициям, а в мыслях уже рисуется картина следующего боя.
— А пойдите-ка все вон! — зычно крикнул Гэвин и хлопнул в ладоши.
Опешившие командиры нехотя разворачивались и, осыпая Микаша негодующими взглядами, покидали шатер.
Микаш замешкался, не зная, стоит ли докладывать о своей провинности сейчас или уйти вместе со всеми от греха подальше. В конце концов здравый смысл возобладал, и Микаш развернулся к выходу.