Времена изменились. Центр теперь понятие не столько геометрическое или географическое, сколько отражающее концентрацию аномалий и, соответственно, опасность для прохождения. И сейчас Центром называют кварталы на левобережье, стиснутые между Невой и Мойкой, плюс несколько островов невской дельты.
Пеленгатор впервые с начала похода начал барахлить. В общем, меня предупреждали, что все ухищрения разработчиков внутри Зоны могут оказаться бесполезны… Но так хотелось надеяться на лучшее. Да и сокровища, ушедшие в оплату за уникальный прибор, обошлись мне недешево: несколько лет трудов, несколько спутников, навсегда оставшихся в Зоне… Тефлоновый сустав, опять же, – он ведь тоже стал составной частью оплаты… Кто никогда не жил с имплантированным суставом, тот не поймет, как мне хотелось, чтобы эта жертва не оказалась напрасной.
Но судьба мало интересуется нашими хотениями: луч пеленга не заслуживал названия луча… указывал не направление, а скорее сектор. Неслабый такой сектор для слепых поисков – от Египетского моста до Стрелки.
– И что теперь? – спросил майор, скептически наблюдавший за моими потугами.
– Теперь неплохо бы присмотреть место для ночлега… Утро вечера мудренее.
– А если и утром пеленг не появится? Что тогда? – не отставал майор.
– Тогда и будем ломать голову… Если приблизимся к Триггеру на расстояние… я не могу назвать точную цифру, оценочно от километра до трех… так вот, на такой дистанции заработает другая система пеленгации, основанная на других физических принципах.
– Заработает или может заработать?
– Голову на плаху не положу… Но есть и другие способы отыскать Триггер. Более опасные и трудоемкие, но есть.
– Темнишь, Лорд…
– Темню, – не стал спорить я. – Ты бы предпочел, чтобы я выдал тебе пошаговую инструкцию в письменном виде? И все сокровища мира в придачу?
– Мне хватило бы одной инструкции, – дипломатично сказал майор.
Выбрать место для ночлега в этом секторе Зоны – задача не самая легкая. Даже на вокзале, неплохо изученном, на ночь оставаться мало кто рискует, а рискнувшие зачастую становятся главными персонажами легенд-страшилок.
Жилой фонд в этих местах тоже давненько стал непригодным для житья, даже временного. Лучший вариант – ночевка под открытым небом и на открытой со всех сторон местности. Но здесь, в густой застройке, такие удобные точки наперечет…
Помедитировав над картой, я остановился на местечке, известном как Овсянниковский сад. Придется отступить на несколько кварталов, но не беда – завтра покроем расстояние до Центра одним марш-броском.
Небо над Знаменской площадью – только над ней – было чистое, ни следа низкой облачности, а понизу не стелился туман. Редкость для здешних мест. Пятно чистого неба, зависшее над нами, со всех сторон окружали облака.
Закатное солнце не виднелось, но его лучи, проходя через сероватую небесную пелену, приобрели неприятный желтый оттенок и как-то передавали его всему, на что попадали. Неуловимая желтизна примешивалась ко всем окружающим краскам.
Казалось, что мир снят камерой с установленным светофильтром – и все мы смотрим сейчас кино. Немое кино – звуки в этой странной желтизне вязли не менее странным образом. Смолкли звуки шагов, словно и не наша пятерка грохотала только что бравой гвардейской поступью. Смолк динамик, не добитый майором, хотя совсем недавно мы слышали, как он выдает обрывки гимнов вперемежку с обрывками объявлений по вокзалу… Голоса в желтоватом мире тоже звучали странно и глухо.
Хотелось взять УОК и выпустить в небеса длинную очередь, просто так, никуда не целясь, единственно чтобы разорвать на куски липкую желтую тишину…
Я даже поглядел вверх, словно присматривая цель, способную оправдать для остальных неурочную пальбу… Цель, как ни странно, в небесах обнаружилась. Над нами опять кружил беспилотник. Далеко же они залетают, даже не ждал… Тратить патроны на механическую пташку не стал. Высоковато, да и вреда от нее никакого. К тому же все равно скоро сама свалится…
Не мешкая, мы приступили к выполнению задуманного мною маневра – ушли с площади, выбрались на Суворовский проспект.
Проспект выглядел странно… Домов вдоль него не осталось, по крайней мере в целом виде. Дома лежали грудами, холмами, спрессованными из суглинка, битого кирпича и бетона, еще каких-то мелких строительных обломков, словно кто-то неимоверно огромный взял неимоверно огромную лопату и выкопал здания, как сорняки из грядки, выкопал вместе с фундаментами и окружавшей их почвой… Выкопал, перевернул и утрамбовал сверху лопатой. Как мог выглядеть в реальности катаклизм, случившийся на Суворовском, не хотелось даже представлять.
Холмы частично перекрывали проезжую часть, но шагалось по ним легко – под ногами действительно был монолит, никакая растительность даже не пыталась сквозь него пробиться…
Разумеется, сталкеры этот район своим вниманием не баловали. Легкой добычи нет, и кому охота тратить время и силы, затевая раскопки домов-курганов… Возможно, годы спустя, когда другие доступные сокровища Зоны иссякнут, сюда тоже доберутся неугомонные любители хабара. И займутся археологией, прокладывая взрывчаткой путь к погребенным богатствам. Но пока тут тихо, как на кладбище…
Едва я так подумал, услышал звук. Негромкий и чрезвычайно противный – гвоздь, скребущий по стеклу, был бы подарком для ушей в сравнении с этим звуком. Больше всего напоминал он вой, в котором средняя часть акустического спектра напрочь отсутствовала, и остались только ноты, граничащие с ультразвуком и инфразвуком.
Хотелось заткнуть уши или бежать куда глаза глядят… или сделать что-то еще, лишь бы оказаться подальше от источника звука.
Мои спутники остановились. Ильза страдальчески наморщила лицо и потянулась к коробочке с ушными тампонами, заботливо протянутой майором. Это она зря… Беруши – всего лишь комки волокон хлопка, призванные гасить акустические волны… А этот звук бьет прямиком в мозг, минуя слуховые нервы.
«Космонавты» впервые продемонстрировали, что не все порожденные Зоной феномены им безразличны… Один мотал своей кастрюлей, украшавшей голову, словно стараясь избавиться от навязчивого воя. Другой возился с аудиодатчиком шлема.
Я ощутил нечто вроде легкого злорадства, хотя и сам готов был зарыться в землю, лишь бы ничего не слышать. Но я хотя бы знал, что сделать ничего нельзя, можно только ждать, когда все прекратится…
Сколько длилась акустическая атака, трудно сказать. Чувство времени напрочь утратилось, а засечь время я не успел. Судя по ощущениям, длилось все вечность, не меньше… Судя же по тому, что сумерки не успели сгуститься, прошло не более четверти часа, когда звук исчез – не ослабевал, не терял постепенно силу, просто прекратил звучать.
Чувство было как после завершения сильнейшего приступа зубной боли… Блаженство, если сформулировать одним словом.
– Что это было? – спросила Ильза.
– Понятия не имею, – ответил я. – Сталкивался с таким несколько раз, каждый раз все начиналось спонтанно и совершенно непредсказуемо. Неопознанный акустический феномен Зоны. Если хочешь, можешь заняться его изучением и даже дать ему свое имя…
– Я, пожалуй, попробую увековечить свою память каким-нибудь другим способом.
– Есть еще один… Некоторым ловушкам Зоны, существующим в единственном числе, дают имена людей, первыми в них погибших.
– Тоже не годится… Есть опасение, что нашу общую фамилию первым увековечишь в Зоне ты.
– Никогда не понимал, отчего ты ее сохранила.
– Ты хочешь услышать честный ответ? Или то, что говорю всем? Или же вариант, льстящий твоему мужскому самолюбию…
– У меня его нет, самолюбия… Кануло в Зоне. Однако выбор варианта ответа богатый… Давай попробуем для интереса честный ответ.
– Хорошо, вот тебе как на духу: я оставила твою фамилию, потому что не хотела, поленилась идти в ЗАГС за новым паспортом, а потом менять все остальные многочисленные документы, от водительских прав до институтских пропусков. Представила зримо всю беготню – и решила, что дешевле жить Ильзой Заславской.
– Ответ зачетный. Принимаю, – кивнул я.
И в самом деле, такое решение вполне в стиле благоверной. Лишних движений она нигде и никогда не любила, даже в супружеской постели предпочитала обходиться без долгих прелюдий.
2
Раз уж у нас с Ильзой пошел такой откровенный разговор и даже предусматривающий в качестве одной из опций правдивые ответы, я решил кое-что разузнать. И заодно сделать рекламу своим знакомым, переживавшим сейчас не лучшие времена.
– Скажи, ты поддерживаешь контакты с людьми, занимающимися в вашей конторе авиаразведкой? У меня есть для них очень интересное предложение… Но сама понимаешь, если послать его по официальным каналам, канет в бюрократической трясине. Угодит на стол начальника службы безопасности, а оттуда в бумагорезку. Нужно обращаться на неформальном уровне. На личном.
Во взгляде Ильзы вновь появились подозрительность и настороженность, совсем как давеча, возле сбитого беспилотника. Но мой расчет оказался точен: ломать сейчас, в двух шагах от Триггера, едва наметившееся взаимное доверие она не захотела.
– Должна открыть тебе тайну, – произнесла Ильза именно таким тоном, каким принято открывать тайны. – Не хотелось бы, но должна.
– Заинтриговала… Открывай… Хотя не надо, попробую угадать. Ты готовишься к операции по перемене пола, и все мои надежды на возврат прежних отношений тщетны и беспочвенны?
– Не юродствуй… Это всего лишь служебная тайна. Или даже информация под грифом ДСП – то, о чем вне стен института болтать не рекомендовано.
– Польщен. Готов внимательно слушать.
– Так вот, группа аэроразведки – «господа альбатросы», как мы их называли, – ушла из института. Почти в полном составе, три года назад.
Действительно, любопытная информация… Особенно если учесть, что беспилотники стали активно летать над Зоной лишь в последние два сезона.
– Разочаровались в госфинансировании? – спросил я. – Подались на вольные хлеба?
– Теперь они работают на Черного.
– На Черного Властелина?
– Смешно. Похоже, твое чувство юмора кануло там же, где самолюбие. Они работают на профессора Черного, и не делай вид, что никогда не слышал эту фамилию.
Кто же не слышал… Авантюрист от науки, этакий академик Лысенко двадцать первого века – пробивной, со связями в верхах, умеющий изыскивать средства для самых, казалось бы, безумных проектов.
Насколько я знал, в последние годы профессор очень плотно интересовался Зоной. Именно и исключительно нашей Зоной, Питерской. Но тут коса нашла на камень, слишком уж жирная оказалась кормушка. К Зоне профессора Черного и структуры, связанные с его именем, попросту не подпускали.
А теперь, получается, в лесу что-то сдохло… Что-то изменилось на Олимпе, где в горних высях пребывают светила науки, и силовики в больших чинах, и чиновники высших рангов… короче, все, кто курирует Зону. Вернее, они считают, что курируют.
– В общем, это направление изъяли из нашего подчинения, – подвела Ильза итог моим раздумьям. – Но кое-какие личные связи, как ты догадываешься, пока остаются… Если ты способен предложить что-то действительно интересное, я могу посодействовать, чтобы тебя услышали.
– Есть у меня на примете люди, изготавливающие легкие летательные аппараты куда более качественно, чем ваши «альбатросы». И я почти уверен, труды моих знакомых обойдутся в итоге дешевле. Если, конечно, «господа альбатросы» не используют в своих поделках ворованные детали…
– Боюсь, тут все поделено и расписано, людям со стороны к кормушке не пробиться. А в чем твой интерес? Подрабатываешь рекламным агентом за долю малую?
– Всего лишь хочу помочь хорошим людям…
– Трогательно… Альтруизм в твоем исполнении так умиляет.
Не поверила… Да я сам порой удивлялся себе: отчего так прикипел душой к странным людям, запускавшим птеродактилей в небо над Ижорой?
3
С Василием Михайловичем и небольшой компанией его единомышленников я познакомился несколько лет назад. Вернее, сначала свел знакомство с одним их питомцем… Знакомство произошло не в Зоне, километрах в двадцати южнее Периметра, там, где речка Ижора протекает неподалеку от Павловска. Сейчас уж и не вспомнить, зачем я в тот раз оказался на берегу… была, наверное, причина, казавшаяся в тот момент веской.
Место было мирным, спокойным… Но рефлексы, помогающие выживать в Зоне, вбиты в подкорку навечно, и когда над головой метнулся стремительный силуэт, чересчур крупный для птицы, я отреагировал рефлекторно – бросился на землю и перекатился под прикрытие ближайшего валуна, на ходу выдергивая пистолет из кобуры.
В результате испортил костюм, не предназначенный для лихих каскадерских трюков, и увидел, что над Ижорой парит птеродактиль – здоровенный, с размахом крыльев не менее десяти метров.
В первый момент воздушный гигант показался живым, до того естественны были все его движения, и я даже успел поломать голову, генный материал каких существ использовали биоконструкторы, чтобы вырастить этакую пташку… Крылья мало напоминали крылья летучей мыши, а других крупных летунов, не покрытых перьями, я с ходу вспомнить не смог.
Ижору в том месте перегораживала бетонная плотина, птеродактиль пикировал к ее водосбросу и касался воды в том месте, где она кипела белопенными струями, и снова взмывал вверх – уже с большой серебристой рыбиной, трепыхающейся в клюве.
Присмотревшись, я понял, что передо мной не живое существо, но искусная имитация. Полет происходил по замкнутому циклу, повторяясь в мельчайших деталях. Да и реальная охота не могла бы стать такой баснословно удачной, неоткуда взяться в Ижоре такому количеству крупных рыбин. Приглядевшись еще внимательнее к броску летуна за добычей, я наконец заметил, что рыбу он не выхватывает из пенных струй – та вываливается в клюв обратно из глотки…
Лишь после того я заметил фигурку человека, стоявшего в отдалении на другом берегу. Вернее, я видел его и раньше, но не обращал внимания, посчитав за местного рыболова.
А теперь понял – движения руки человека как-то очень синхронны с фазами полета птеродактиля. Полет был управляемым. Разочарование имело место, но не стало чересчур сильным: больно уж завораживающим зрелищем оказалась охота птеродактиля над пригородной речушкой, можно было любоваться часами. Я и любовался, напрочь позабыв о своих делах, – до тех пор, пока человек не пошагал к домику, видневшемуся вдали, а воздушный летун не последовал за ним, паря в вышине.
Пошел туда и я, перебравшись через реку по плотине.
На подходе к домику меня встречало другое искусственное создание, на сей раз человекообразное. Маша, персонаж известного мультфильма, – деревенская девочка с круглым лицом, облаченная в сарафан и обутая в довольно-таки щегольские лапоточки.
Маша несла ведра с водой, вернее, вода была только в одном, оно перевешивало, клонило девушку набок, и та падала. Но вода в ведре тоже была не настоящая и каким-то образом не расплескивалась вокруг, а оказывалась в другом ведре, центр тяжести смещался, и Маша, проделав сальто и дрыгнув в воздухе лаптями, вновь оказывалась на ногах, чтобы начать крениться уже в другую сторону с тем же результатом… И так все продолжалось и продолжалось по замкнутому кругу.
Засмотревшись на ее кульбиты, я обратил мало внимания на третье существо, маячившее неподалеку. Было оно птицеобразное, не то цыпленок, не то индюшонок размером с доброго страуса. Цыпленок-индюшонок тоже что-то вытворял и тоже по замкнутому циклу, но я не вглядывался, увлеченный акробатикой затейницы Маши.
Потом подошел к строению – как следовало из рекламного щита, там квартировала фирма, производившая эти игрушки.
Даже не заходя внутрь, было видно, что фирма переживает не лучшие свои дни. Здание древнее, из унылого серого пенобетона, оно вызывало желание немедленно что-то сделать – или косметический ремонт, или вызвать бульдозеры, снести и не мучиться. Мне доводилось здесь бывать, и еще год назад никаких квартирантов в унылом строении не было, надо полагать, что фирма перебралась сюда, в безлюдные места, не из-за увеличившегося торгового оборота.