Я с удивлением оглядел своего неказистого телохранителя. Шлем-мисюрка немного сбит набок. Лицо и доспехи перемазаны грязью, а на сабле определенно кровь. Похоже, Мишка сражался всерьез.
В других местах бой проходил с переменным успехом. Стрельцы Пушкарева, хотя и с трудом удержались на польских укреплениях, наскоро возведенных на месте пролома, и ждали подмоги, чтобы продолжить наступление. Казаков на Шейновом валу, хотя и с трудом, но опять отбили. И в этот момент в Смоленск, сквозь открытые Михальским ворота, ворвалась его хоругвь под командованием Панина. Скачущие, с дикими криками и свистом по улицам ратники, со всей отчетливостью показали осажденным, что сегодняшний бой проигран. Хотя гусары стремительной атакой отогнали легких всадников Корнилия, но в открытые ворота уже входили рейтары Вельяминова. Гусарская хоругвь еще несколько раз атаковала, но всем было понятно, что это уже агония. Мекленбуржцы, стрельцы и рейтары все плотнее стягивали кольцо у собора, вокруг которого группировались уцелевшие.
- Государь, садись на коня! - прокричал мне прорвавшийся наконец ко мне Михальский.
- Благодарствую, - усмехнулся я, вскакивая в седло трофейного жеребца, - ты как здесь оказался?
- Да бывал я здесь раньше, - скупо улыбнулся литвин, - дорогу знаю.
- Раз знаешь - хорошо! Помнишь где Храповицкий жил? Пошли туда людей, чтобы охранять, если потребуется...
- Уже, - перебил меня бывший лисовчик.
- Ну что я могу сказать? Молодец! Кстати, для Мишки коня найдете?
- За него пусть приятель переживает, - проговорил Корнилий, показывая на Панина.
Поляки еще несколько раз пытались атаковать, но стрельцы и мушкетеры всякий раз встречали их залпами и те, оставляя павших товарищей на улочках Смоленска, откатывались.
- Сдавайся, Глебович! - Закричал я, увидев богато снаряженного пана, командовавшего остальными, - сдавайся или эта кровь будет на твоей совести!
- Вы и так обещали нас перебить! - огрызнулся тот.
- Обещать не значит жениться, - парировал я его, - крови пролилось уже довольно, проявите, наконец, благоразумие!
- Вы сохраните жизнь нашим людям? - спросил бьющийся рядом с воеводой шляхтич.
- Святая пятница! А я чем занимаюсь, если не спасением ваших, трижды никчемных, жизней? Если хотите, чтобы я удержал своих людей - бросайте оружие без всяких условий!
Шляхтич переглянулся с воеводой и сделал шаг в мою сторону. Десяток стволов был немедля направлен в его грудь, но тот с поклоном протянул в мою сторону саблю.
- Я смоленский каштелян, Иван Мелешко, - представился он, - и я сдаюсь.
Следом свою саблю протянул Глебович, а за ними и остальные защитники стали сдаваться на милость победителя. Кое-где еще продолжались яростные схватки, но большинство поляков и литвин не стали искушать судьбу. Пленных тут же разоружали и выводили из крепости, а я направился к Успенскому собору, где по моим прикидкам должны были находиться ксендз Калиновский и опекаемые им женщины и дети.
Подойдя к главному храма Смоленска, я остановился в изумлении. В прошлое мое посещение у меня не было времени осмотреть его. Все что я знал это то, что когда поляки ворвались в город, немногие оставшиеся в живых защитники закрылись в соборе и, не желая сдаваться, взорвали его вместе с собой. Похоже, зданию действительно досталось, однако взрыв вызвал лишь обрушение купола, а сами стены уцелели. Времени и возможностей восстановить столь величественное сооружение у победителей не было, но они, расчистив развалины, установили деревянный верх, взамен рухнувшего и устроили в нем костел. Однако даже в таком виде собор поражал воображение. Войдя внутрь, я некоторое время удивленно осматривался, пока не наткнулся на ксендза и его подопечных. Тех и других действительно было немного, и они со страхом смотрели на меня и моих спутников, вошедших внутрь смоленской святыни. Сняв шлем, я по православному перекрестился на алтарь и вопросительно посмотрел на жмущиеся к священнику фигуры. Лишь одна из них, прекрасная как мраморное изваяние пани Марыся, стояла отдельно с горечью, хотя и без вражды, взирая на меня.
- Вы пришли сообщить, что в очередной раз сделали меня вдовой? - раздался под сводами собора звонкий голос.
- В очередной раз? - несколько удивленно переспросил я.
- Конечно, это ведь встречи с вами не пережил бедный пан Мариан!
- Ну, скорее пан Мариан не пережил нашего расставания, - возразил я ей, - впрочем, к его смерти я похоже, действительно имею некоторое отношение. Но вот что касается пана Якуба, то вы ко мне не справедливы.
- Ну, конечно, - немного саркастически воскликнула она, - вы теперь царь московитов и можете не марать рук лично.
- Пани Марыся! - громко и торжественно проговорил я, - клянусь этим святым местом, в котором мы находимся, не далее как сегодня утром, я видел вашего мужа живым, хотя и нельзя сказать, чтобы здоровым. Впрочем, его рана, насколько я понимаю, не опасна и он идет на поправку.
- Это правда? - воскликнула, широко открыв глаза, гордая полячка.
- Клянусь! Впрочем, если за прошедшее время с паном Храповицким что-нибудь случилось, то я обязуюсь возместить вам ущерб.
- Каким образом? - удивленно спросила меня она.
- Ну, сам я женат, но торжественно обещаю, что прикажу жениться на вас любому моему придворному, имеющему счастье приглянуться вам!
Ответом мне было ошеломленное молчание.
- Кстати, обратите внимание на этого молодого человека, - продолжил я, немного понизив голос, - рекомендую, стольник Михаил Романов. Его отец почти патриарх, а матушка - монахиня. Так что прелестей жизни со свекровью вы не узнаете. К тому же он весьма знатен. Его даже чуть не выбрали на престол вместо меня.
- Как вам не стыдно! - воскликнула пани Марыся, сообразив, что я шучу.
- Ужасно стыдно, моя дорогая пани, но что поделать, если вы мне не верите.
- Вы позволите мне увидеться с мужем?
- Более того, я категорически настаиваю на этом!
- Кхм, - прочистил горло, пытаясь обратить на себя внимание, пан Калиновский, - пан герцог, тут еще есть...
- Ах, да, вы тоже тут, падре. Что же объявите этим прекрасным пани и их милым детям, что они находятся под моей защитой. Пока оставайтесь здесь, а я распоряжусь об охране. Позднее они смогут вернуться в свои жилища, если, конечно, их дома не пострадали при штурме. А пока разрешите откланяться.
Выйдя из собора, я наткнулся на Вельминова, тот был крайне возбужден и буквально налетел на меня как вихрь.
- Да что же это, государь, - прогудел он густым басом, - тебя на минуту одного нельзя оставить! Сказывали мне, опять в сечу полез. Ну, разве мало у тебя слуг верных?
- Слуг много, - кротко согласился с ним я, - верных мало! А, уж, умелых и того меньше. Ничего без меня не можете. Все сам! Все сам!
- Грех тебе так говорить надежа! Ведь взяли же Смоленск. И Анисим со стрельцами прорвался и мне Корнилий ворота открыл...
- Ну чего уж тут..., - примирительно заговорил я, видя, что его пыл угасает, - познакомься, кстати, супруга пленника нашего пана Якуба Храповицкого, пани Марыся.
Мой кравчий со всем вежеством, на какое только был способен, изобразил поклон в сторону полячки, на что она ответила ему с непринужденной грацией.
- Распорядись-ка, чтобы ее к мужу отправили, я ему обещал давеча.
- А меня? - пискнула откуда-то из-за спины служанка пани Марыси.
- О, это ты Эйжбета, - усмехнулся я, - ну куда же без тебя. Все, отправляйтесь, а ты Никита собирай воевод, да полковников. Надобно потолковать.
Через час воеводы и прочие начальные люди собрались в архиепископских хоромах, где я решил остановиться. У всех было приподнятое настроение, все же удачный штурм не каждый день бывает. Никита успел приволочь откуда-то изрядный бочонок вина, и мы ради удачного дня наполнили кубки.
- Государю Иоанну Федоровичу многая лета! - Хором провозгласили собравшиеся и дружно выпили.
- Докладывайте воеводы, - приказал я, отодвигая чуть пригубленную чашу, - каковы потери, каковы прибытки.
- Скажешь тоже, государь, - довольно проговорил Черкасский, - невелики потери. Больше всего немцев потеряли, да казаков. Если бы ляхи и дальше драться стали, то и потерь бы куда как более было! А так, что же бога гневить?
- Невелики, это сколько?
Как выяснилось, точной цифры не знал никто, но в первом приближении потери составляли примерно полторы-две тысячи человек. Собственно убитых, включая не дождавшихся никакой помощи, было примерна половина, да еще сотни три тяжелоранеными, которых при нынешнем состоянии медицины, скорее всего тоже потеряем, хотя на все божья воля. Остальные, скорее всего, выздоровеют, но с той же оговоркой. Легко раненых никто толком не считал, да и они были заняты не столько получением помощи, сколько поисками чем бы поживиться в только что взятом городе. Потом докладывал Ван Дейк, и со слов его выходило, что пороха у нас осталось едва ли треть от первоначального запаса. Потерь в пушках и пушкарях нет, что надобно считать большой удачей, ибо пушечные разрывы в нынешнее время совсем не редки. Что касается состояния захваченной крепости, то оно весьма удручающее. Три пролома в стене и отсутствие доброй половины штатной артиллерии, а в некоторых местах и двух третей. Если нежданно-негаданно наскочит король Сигизмунд с войском, оборонятся в крепости невозможно. Следующим докладчиком был походный казначей дьяк Лаптев и вести его тоже были неутешительны. Денег в казне осталось - кот наплакал, и взять их покуда негде. Вообще, на лице дьяка было написано, что при штурме потерять можно было и больше. Тогда-бы, глядишь и выкрутились, а так...
- А что в Смоленске никакой казны не захватили? - поинтересовался я.
- Какое там, государь, жолнежам третий месяц не плачено, - удручено вздохнул Лаптев.
- Ну, вы все же поищите, а то у поляков так бывает. Жолнежам нечем, а денежка водится.
- Поищем, милостивец, поищем.
- Что с прочими припасами?
- С голоду не помрем, государь, а в Вязьме изрядный запас продовольствия и порох имеется. Не пропадем, а скоро из набега царевич Арслан воротится, все одно чего-нибудь да притащит, басурманин!
- Хорошо, но надобно о нуждах наших думу боярскую и собор известить, ну, и о победе, конечно. Я собору обещался Смоленск отбить, а теперь пусть они свои обещания сдержат.
- Известим, государь, как не известить, - довольным голосом прогудел Черкасский, - не каждый день таковая радость случается.
- Погоди радоваться, князь, расскажи лучше много ли пленных взяли?
-Живых да легко пораненных близко семи сотен. Все больше, литва да ляхи, но есть немного немцев скотских*, да фряжских**. Фряжские пушкари, кстати, совсем без боя сдались и просятся на службу.
- Ну, еще бы, как их после такого штурма сразу не поубивали, - хмыкнул я, - итак, судя по донесениям лазутчиков, гарнизон был примерно в тысячу двести человек ратных. Это получается пятьсот побитых у ляхов?
- Да кто же их считал, кормилец?
- Так посчитайте, а то может еще где, супостаты прячутся.
- Если и прячутся, так найдем!
- Ну-ну. Теперь, следующее, давайте думать, что дальше делать будем?
- Как чего делать?
- Ну, смотрите, поляков мы побили, город взяли. Только ведь сил Сигизмунда еще много, и война покуда не закончена. А ну как он соберет войско, да навалится на нас? Так может не станем ждать, да сами навалимся?
- Дозволь слово молвить, государь, - вышел вперед Пушкарев.
- Говори Анисим.
- Прости, царь-батюшка, и вы бояре высокородные, если что не так скажу. Оно конечно мне не по чину, да не по отечеству вперед вас говорить...
- Не тяни кота за хвост, говори дело!
- Дело так дело, - не стал перечить Пушкарев, - ты, государь, спрашиваешь, что делать? Так я так скажу, не надо ничего делать! Ты, я знаю, молод, горяч и в войне удачлив, только сейчас бы не воевать, а поберечь силы. Их у нас мало, а врагов много. Вот, к примеру, если пока мы с ляхами воюем, налетят на нас крымцы, тогда как? Дворяне, особенно у которых поместья в тех местах, непременно ведь разбегутся. Опять же со свеями не понятно что. Оно конечно ты с королем Густавом Адольфом родня, а только у государей бывает и с родными братьями ратятся, не то что с зятьями. Сейчас, войско наше ляхов побило, да крепость, какую они три года осаждали, первым приступом взяло. Самое время с ними о мире потолковать, потому как, ляхи свеев не раз бивали. Оно может и не моего ума дело, а только худой мир лучше доброй ссоры.
- Ты смотри, как ты разумно рассудил, - усмехнулся я, - тебе бы не в стрельцах, а в посольских дьяках служить. Что скажете, воеводы?
- Верно стрелецкий полуголова толкует, - решительно заявил Черкасский, - нет у нас сейчас сил воевать. Намедни, боярский сын Ножин приехал из Вязьмы, сказывал слышно, что атаман Баловень, прослышал что ты, государь, в поход ушел и озорует под Москвой.
- Ты мне этого не говорил, - заметил я в ответ.
- Так к штурму готовились, - пожал плечами князь, - не стал отвлекать.
- Понятно. Что еще ты мне рассказывал, чтобы не отвлекать?
- Видит бог, государь...
- Ладно - ладно, кто еще чего думает?
- Дозволь слово молвить, государь, - обратился молчавший до сих пор князь Мезецкий.
- Говори.
- Князь Дмитрий Мамстрюкович и полуголова стрелецкий верно говорят, что врагов у нас много, а сил мало. Только давать ляхам передых не след! Ты царевича Арслана в набег послал. Да только что он со своими татарами один сделает? Надобно на Литву крепче ударить, да позорить, как следует, чтобы они не о походе не нас думали, а о том, чтобы свои земли защитить. Всем войском, конечно, идти не след, а если казаки да дворяне сходят, то будет и врагу урон и нам передышка. Тем временем, можно и Смоленск укрепить, и на Баловня войско послать.
- Ясно. Ну а ты, кравчий, чего скажешь? - обратился я к Вельяминову.
- Как повелишь, государь так и сделаем, - отозвался Никита, - а только и я за то, чтобы сперва в Смоленске закрепиться, а потом дальше думать. Может король Жигимонт и не захочет более воевать, особливо если ты с королем Густавом замиришься. А что до Баловня, так Москва я чаю не совсем голая осталась. Должен с ним князь Дмитрий Михайлович сладить. Тем паче его казаки хоть и побаиваются, но любят. А вот на южную границу войско послать, самое бы время, а то, неровен час, налетят татары, так беда будет!
- Ну, хорошо, - отозвался я, поразмыслив, - на том и порешим. - Князь Черкасский будет в Смоленске воеводой с половиной войска. Пусть чинит стены, да город в порядок приводит. Князь Мезецкий с казаками пойдет на Литву в набег, там, я чаю Арслан не все еще разорил. Ну, а я со своим полком покуда тут побуду, а там поглядим, может сразу в Новгород, а может еще куда.
На следующее утро я решил навестить Храповицкого. Несмотря ни что пан Якуб и, особенно пани Марыся, были глубоко симпатичны мне. В конце концов, война не продлится вечно и значит, мы не будем вечно врагами. Приказав седлать лошадей, я вышел из архиепископского дворца, ставшего моей резиденцией, и наткнулся на своего постельничего князя Буйносова. Сей доблестный муж был занят тем, что выговаривал что-то старшему из моих рынд Василию Лыкову. Тот в ответ только усмехался, но в чем дело было решительно не понятно. Увидев меня оба поклонились, и уставились, изобразив внимание.
- Здорово болезный, - поприветствовал я Ваську, - как хворь твоя, не прошла ли?
- Какая хворь, государь, - изумился тот.
- А что не было никакой болезни?
- Господь миловал...
- А если миловал, то где ты в бою был, любезнейший?
- Так, там, где ты меня с прочими рындами и поддатнями оставил, у наряда осадного.
- То есть, царь твой с врагами бился, а ты, значит, пушки охранял?
- Государь, так откуда мне знать было, что ты на приступ кинешься? - изумился Лыков, - сроду такого не бывало, чтобы царь впереди войска в бой шел. Ты нас, там оставил, а потом пропал неведомо куда, а мы без твоего повеления разве...