- То есть вины, ты, курицын сын, за собою никакой не чуешь?
- Да какая же вина? Государь, мы твои холопы, и на все твоя воля! Хочешь опалу возложить за то, что мы твой наказ исполняли, так наложи, но какая же вина в том?
- Какой наказ?
- Ну, ты же сам сказал, дескать, постойте тут покуда...
На какой-то момент наивность великовозрастного балбеса меня обезоружила. Перед самым штурмом ко мне приходил Вельяминов с докладом, что среди рынд ведутся крамольные разговоры и что заводчик их князь Лыков. На что я, зная Василия, только посмеялся. Молодец сей был невеликого ума, и голова ему была нужна, похоже, исключительно, чтобы есть, и носить шапку. Но кто же мог подумать, чтобы настолько!
- Н-да, грехи мои тяжкие, и это цвет московского дворянства, - пробормотал я, проходя мимо, - как же ты убогий догадался-то уйти оттуда? Кстати, Мишка Романов где?
- Да ты же сам, государь, велел ему пленного и бабу его охранять.
- А черт, забыл совсем... Эй, кто там, - крикнул я конюхам, где конь мой?
Вскочив на подведенного слугами Волчка, я тронул его бока шпорами и двинулся в сторону дома Храповицкого. Следом за мной потянулся эскорт из кирасир во главе с фон Гершовым. Выезжая со двора, я по какому-то наитию обернулся и встретился глазами с Лыковым. Тот сразу склонился в поклоне, но вот выражение его лица мне очень не понравилось. Идиоты так не смотрят.
В знакомом доме меня никто не встретил, пан Якуб был еще слаб, а прекрасная пани Марыся была занята тем, что распекала свою служанку. Увидев меня, пани Храповицкая смутилась и присела в реверансе.
- Ах, ваше королевское высочество, мне не доложили о вашем прибытии, а то бы я встретила вас более подобающе...
- Полно, пани, мы ведь друзья, оставьте эти церемонии до другого раза. А в чем провинилась эта милая девушка?
- О, право, это не стоит вашего внимания.
- Не стоит, так не стоит. Однако я в долгу перед вашей славной Эйжбетой, и потому смиренно прошу у вас милости для нее.
- В долгу? Ах, да, вы верно о той ужасной ночи, что случилась, когда мы только прибыли в Смоленск.
- Именно.
- Ну что же, в таком случае, вы можете сами проявить к ней милость!
- Не премину, а в чем дело?
- Дело в ваших придворных, которых вы приставили чтобы, якобы, охранять нас!
- Да, а в чем, собственно, дело, они плохо справились?
- Боюсь, что слишком хорошо!
Честно сказать, я не совершенно не понял в чем дело, но в этот момент откуда-то, как черти из табакерки, выскочили неразлучные, в последнее время, Мишка с Федькой. Внимательно посмотрев на них и отметив несколько растрепанный вид своих рынд, я перевел глаза на служанку пани Марыси. Та, похоже, тоже одевалась впопыхах.
- Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? - поинтересовался я.
- Задайте этот вопрос вашим людям, - немедленно ответила мне Храповицкая.
- Кайтесь грешники! - обратился я к друзьям.
- Не ведаем за собой никакого греха, - решительно заявил Панин, преданно смотря на меня честными глазами.
- А ты Михаил-свет Федорович, тоже не ведаешь? - вкрадчивым голосом спросил я, стремительно краснеющего Мишку.
Узнать, как скоро расколется юный Романов, мне не удалось. Внимательно следившая за происходящим Эйжбета кинулась передо мной на колени и почти плача стала просить не наказывать бедного юношу.
Диспозиция стала проясняться, оставалось лишь выяснить последние детали.
- За кого ты просишь, дитя мое? - обратился я к девушке.
- За пана Михала, конечно, - немного удивилась Эйжбета.
Мне ужасно захотелось спросить служанку, почему она не просит за пана Теодора, в смысле, он не участвовал, или не понравился. Но чудовищным усилием воли я сдержался. Вместо этого я поспешил ее успокоить.
- Я вовсе не собирался его наказывать, - проговорил я, но увидев выражение лица пани Марыси быстро добавил, - по крайней мере, несильно.
Услышав облегченный вздох приятелей, я обернулся к ним и ласково улыбнувшись, добавил: - Вон отсюда, после поговорим.
Парни тут же испарились, будто их тут и не было, а я, обернувшись к Храповицкой, улыбнулся.
- Право, прекрасная пани напрасно сердится.
- Вам легко говорить! Вы победитель и считаете, что все вокруг принадлежит вам и вашим людям. Наш город только что взят врагами, многие доблестные шляхтичи погибли, а прочим предстоит плен, а эта маленькая дрянь тут же спуталась с вашим жолнежем!
- Вы как будто сожалеете, что бедняжку не изнасиловали?
- Тогда в этом не было бы греха!
- Вам легко говорить, ваша милость, - залилась слезами Эйжбета, - вы знатная пани и вам покровительствует русский царь. Вас никто не посмеет оскорбить, а я бедная девушка и меня может обидеть каждый. Эти ужасные казаки и немецкие наемники смотрели на меня так, будто хотели съесть живой, а пан Михал заступился за меня и прогнал их. Я просто хотела его поблагодарить, а потом я не знаю, как это получилось...
Девушка всхлипнула напоследок и, дождавшись кивка хозяйки, убежала, сделав на прощание книксен.
- Прошу простить меня, ваше королевское высочество, - извинилась пани Марыся, - я совсем забыла о правилах гостеприимства.
- Не извиняйтесь, вы позволите предложить вам руку?
- Почту за честь, ваше королевское...
- Все поляки упорно титулуют меня герцогским титулом. Вы полагаете мне не удержаться на царском троне?
- По правде говоря, я уверена, что если в ваши руки что-то попадет, вы ни за что это не выпустите. Но поймите меня правильно, мой муж, не смотря на все свое к вам уважение, полагает вас узурпатором.
- Уважение?
- О, если пан Якуб и уважает кого-то, то это вы, герцог. Вы его кумир!
- Не может быть!
- Еще как может, только он даже сам себе никогда в этом не признается. Кстати, как вы накажете своего человека?
- Прежестоко!
- Вы прикажете ему жениться на Эйжбете?
- Ну, не такой уж я тиран! Я полагал ограничиться сажанием на кол. Женитьба все же немного чересчур!
- Вы все шутите, как тогда когда советовали мне выйти замуж за этого "пана Михала", если Якуб не выздоровеет.
- Святая пятница, так вы приревновали Эйжбету!
- Боже, и этого человека считают великим полководцем!
Так непринужденно болтая, мы достигли покоев раненого Храповицкого. Войдя в довольно просторную и светлую комнату, мы застали пана Якуба читающим молитвенник.
- Ты не спишь, - кинулась к мужу пани Марыся, - у нас гости.
- О, ваше королевское высочество, прошу простить, что я не могу встать, чтобы поприветствовать вас должным образом, - заговорил тот прерывистым голосом, увидев меня.
- Как вы себя чувствуете друг мой?
- Мне уже лучше...
- Отец Мартин говорит, что Якубу не следовало проделывать раненому такой трудный путь, - мягко прервала его жена.
- Отец Мартин?
- Да, он из ордена бенедиктинцев, они имели здесь госпиталь.
- Да, помню.
- Отец Мартин добрый человек, но он не понимает, что неизвестность была бы для меня, куда большим испытанием, нежели дорога, - тихо говорит пан Якуб, глядя на Марысю, - где ты была, встречала нашего гостя?
- Да, его величество был столь добр что навестил нас.
- Как ты сказала, дорогая?
- Полно, Якуб, ты же сам знаешь, что королевичу Владиславу теперь никогда не стать московским царем. Так зачем из ложной преданности, которой ни ты ни я не чувствуем, обижать человека, которому мы стольким обязаны?
***
Едва чуть рассвело, Михальский поднял свою хоругвь и повел ее на север от Смоленска. Зачем никто не знал, а спрашивать у сотника дураков не было. Не знал о цели путешествия и Федька мерно качавшийся в седле рядом с Корнилием погруженный в свои мысли. Первый в его жизни поход выдался удачным. И в бою настоящем не оплошал, и чести добавилось, и добычей разжился. Дядька Ефим, поглядевший на справных коней с большими вьюками посоветовал даже завести для такого дела воз. И даже предложил, по старой дружбе, отвезти все в Федькину деревеньку, потому как их полк в скорости должны были отправить назад, а Федору, состоящему при царе, когда еще придется. Лемешев и прежде относился к Панину как к сыну, а уж когда сам царь пообещал, что по возвращении из похода выступит сватом к Ефросинье и вовсе воспылал к Федору родственными чувствами. Сам парень, правда, был уверен, что жениться ему пока рановато, но тут ведь не поспоришь. Тем паче, что государь бывал к верным слугам щедр, вон какой терем Михальскому отгрохал, да еще и обещал, что его молодая супруга станет придворной боярыней как приедет царица Катерина. За богом молитва, а за царем служба не пропадает!
- Чего-то ты молчаливый сегодня, - вывел парня из раздумий голос Корнилия, - прямо не к добру!
Качавшийся рядом в седле сотник, немного насмешливо смотрел на своего бывшего подопечного. Формально ставший стряпчим и побывший, пусть и недолго, царским рындой Федор был чином повыше безродного литвина. Однако Михальский, как ни крути, государев телохранитель и участник узкого круга друзей русского царя, от коих у него никаких тайн не было. Так что парень, когда его снова отправили под его начало и не подумал ничего спрашивать, а лишь вскочил в седло, приготовившись следовать за своим бывшим командиром.
- Меня вчера не было, - продолжал Корнилий, немного подвинувшись к Федору в опасении от лишних ушей, - все ли ладно сделал?
- Угу, - односложно отвечал парень.
- А друг твой как?
- Мне Эйжбета, не говорила.
- А мне все равно, каково ей пришлось, я тебя за Романова спрашиваю!
- Да ладно все получилось, Корнилий! У него теперь только и разговоров что о ней.
- Вот и хорошо.
Какое-то время они продолжали ехать молча, но Федька долго не выдержал и спросил:
- Это из-за Лизы?
- Ох, Федя, что у тебя за манера, сам ведь все знаешь, а все одно спрашиваешь! Да, из-за нее, а то вьется твой Мишка вокруг рейтарского обоза, того и гляди беда будет. А таки и волки целы и овцы сыты.
- Наоборот.
- Чего наоборот?
- Волки сыты, а овцы целы.
Михальский какое-то время непонимающе смотрел на Панина, а потом раскатисто рассмеялся.
- Эх вы, волки, как вас самих эта овечка не съела!
- Какая овечка?
- Да Эйжбета!
Федька немного обиделся на слова Корнилия, а потом припомнил лукавую и немного насмешливую улыбку девушки и ее выбивающиеся из-за чепца кудряшки. Ярко-красные губы, казалось так и просящие поцелуя, и встряхнул головой как от наваждения.
- Что, хороша девка? - Спросил с грустной улыбкой, правильно все понявший литвин, - смотри, парень, польские девушки что огонь, могут согреть одинокое сердце, а могут всю душу выжечь пожаром.
- Хороша Маша да не наша, - беспечно тряхнул головой парень в ответ.
- Вот и правильно!
Какое-то время они ехали молча, но Федька не смог долго молчать и снова спросил:
- А как ты догадался что у Веселухи охрана столь мала будет?
- Да откуда бы ей большой там взяться? - Вопросом на вопрос ответил Корнилий и, видя что Панин не понимает, продолжил, - ну вот сколько в Смоленске польского гарнизона было?
- Перебежчики сказывали тысячу двести душ, - отвечал Федор.
- Ну так вот, стена длиной в шесть верст, а в ней три пролома длинною все три, положим в версту. В каждом проломе сколько по-твоему жолнежей билось?
- Не знаю, - пожал плечами парень, - у Шейнова вала самое малое две сотни ратных было, а в других местах и того более.
- Возьмем на круг, что везде по двести. Стало быть, половина гарнизона в проломах. Еще две сотни - гусары в резерве и что у нас остается?
Федька усиленно пытался сосчитать, но дело шло худо, а его наставник продолжал.
- Едва четыре сотни на пять верст стены, а там ведь еще девять воротных башен и тринадцать глухих. Если у каждых ворот, хотя-бы по десятку, считай сотни нет. В прочих башнях еще полсотни. Стало быть, на одного караульного более десяти саженей стены оборонять и где тут управиться?
- Эко ты ловко посчитал, - подивился Федор, - ровно купец на торгу.
- Да где там, - усмехнулся Корнилий, - это государь посчитал, да мне, так как я тебе сейчас, разложил.
- А если бы с других мест ратники прибежали?
- Так они так и сделали, только наша хоругвь не одна была. В других местах тоже к стенам с лестницами лезли, да с луков и мушкетов стреляли, вот ляхи туда и побежали. А я по прежним временам запомнил, что тут на стене ход обвалился и его толком никто не ремонтировал. Так что подмоге сюда, в случае чего, дольше всего бежать. Вот так-то.
Какое-то время ехали молча, думая каждый о своем. Федька дивился на то как ловко можно сосчитать вражеские силы и определить место для смертельного удара, а бывший лисовчик думал, что помимо грамоты, Панина следовало обучить еще и арифметике.
- А сейчас куда идем? - снова встрепенулся Федор.
- Да так, - неопределенно пожал плечами Корнилий, - на разведку, да и вообще, дела у меня тут.
Через неделю, хоронясь от своих и чужих, отряд Михальского был уже в самом сердце Литвы. Корнилий вел хоругвь одному ему ведомыми тропами, где, иногда казалось, и человечья нога доселе не ступала. Наконец, они оказались подле небольшого городка или, как их называют ляхи - местечке. Оставив большую часть своих людей хорониться в лесу, Корнилий и несколько верных ему людей переоделись в польские кунтуши и собрались, как видно, нанести визит в город. Федька естественно увязался за ним, хотя и бывший лисовчик сразу заявил ему, что даже если Панина вырядить как "радного пана", "москаля" в нем, все одно за версту видно.
В местечко они въехали ближе к ночи и, как подобает знатным путешественникам, прямиком направились в корчму. Немногочисленные прохожие, встреченные ими по пути, безмолвно убирались с пути и снимали шапки. В корчме их тоже встретили как дорогих гостей, низко кланяясь и льстиво улыбаясь.
- Может панове желают отдельную комнату? - вкрадчиво спросил корчмарь, согнувшись в три погибели.
- Нет, мы спешим, - отвечал ему Корнилий, - перекусим только, да дальше поедем.
- Как можно ясновельможный пан, - запричитал корчмарь, - да ведь на всех дорогах разбойничают эти ужасные казаки и татары служащие мекленбургскому дьяволу герцогу Яну Альберту! Опасно, весьма опасно!
- Ничего, мы можем за себя постоять, - только отмахнулся Михальский, - но неси скорее еды и пива, а то нам недосуг.
Сказав это, сотник бросил корчмарю несколько монет и тот тут же накинулся на слуг с тем, чтобы они как можно быстрее выполняли заказ знатного господина.
- Позвольте представиться, - подошел к ним худой как жердь посетитель, одетый в некогда роскошный жупан, явно с чужого плеча, и с саблей на боку, - я здешний шляхтич Ежи Муха-Михальский, герба Погория. Мне знакомо ваше лицо, уж не встречались ли мы раньше?
- Нет, я никогда не бывал в здешних местах, хотя возможно мы виделись где-то еще? Меня зовут Казимир Войцеховский, я направляюсь ко двору князя Радзивила. Присаживайтесь, пан Ежи.
- О, благодарю вас, любезный пан Войцеховский, - тут же плюхнулся тот на лавку, - не прикажете ли подать мне куфель медовухи, а то, ей богу, в горле пересохло.
Желание шляхтича тут же было исполнено, и он немедля ни секунды припал к вожделенному кубку, впитывая бесценную влагу. Утолив жажду Муха-Михальский заметно повеселел и продолжил разговор.
- Благослови вас господь, пан Казимир, вы спасли меня от смерти! Но что влечет вас в Несвиж?
- Я ищу службу.
- Ну, с этим сейчас нет никаких проблем. С тех пор как этот негодяй герцог Ян-Альберт перешел в схизму, и строит козни бедной Речи Посполитой везде нужны храбрые воины. Вы вполне могли бы обратиться к пану Гонсевскому или даже самому гетману Ходкевичу.
- Это верно, но мне хотелось бы не только служить, но и получать за это деньги.
- О бедная Речь Посполитая! - выспренно воскликнул изрядно охмелевший нахлебник, - у нашего бедного круля совсем нет пенензов чтобы платить храбрым шляхтичам за службу. Деньги есть только у магнатов, но им нет никакого дела до бед переживаемых нашей отчизной!
Спутники Михальского, впрочем, не обратили на это велеречие ни малейшего внимания, усердно работая челюстями. С огорчением заметив, что никто не разделяет его пафоса, старый пьянчужка переключился на Федьку.
- А ведь вы, пан - москаль? - неожиданно спросил он парня и продолжил, не дожидаясь ответа, - да уж, я москаля чую издали, даже если он в польском кунтуше!
- Пан Теодор, действительно из Москвы, - с неудовольствием перебил его Михальский, - но и его покойный отец, и он сам, верно служили нашему доброму королевичу Владиславу, пока обстоятельства не сложились столь печальным образом. Однако не стоит кричать об этом в каждой корчме.