- У вас завидный аппетит, Иоганн, - одобрительно заметила моя венценосная теща, когда мы утолили первый голод.
- Я солдат, матушка, - наклонил я в ответ голову, - а солдаты всегда голодны.
- Чертовски хорошо сказано, - воскликнул Густав Адольф и тут же немного сконфузился, вспомнив, что поминать черта в присутствии епископа не стоит даже королю.
Впрочем, вцепившийся зубами в кусок ветчины, преподобный Глюк не обратил на его слова ни малейшего внимания. Между тем Катарина, очевидно, стремясь перевести разговор на другую тему, спросила меня.
- Как прошел ваш разговор с фон Радловым?
- Замечательно, - охотно отозвался я, - лучше и быть не может.
- Вот как - немного удивленно отозвался Аксель с другой стороны стола, - о чем же он вам поведал?
- О процветании моего герцогства, разумеется.
- Что же, в этом он не погрешил против истины, дела в Мекленбурге и впрямь идут неплохо.
- Так значит, вам не понадобился тот военный контингент, который вы прихватили с собой?
- Это была всего лишь разумная предосторожность, особенно учитывая обстоятельства смерти вашего кузена.
- Обстоятельства смерти? Фон Радлов пытался уверить меня в том, что смерть эта была совершенно естественной.
- Ваш кузен был благочестивым христианином, - постным голосом проговорил справившийся наконец с ветчиной Глюк, - я молился за него.
- Милосердие к католикам делает вам честь, святой отец, - тут же отозвался я, - немногие слуги господни могут похвастаться подобным снисхождениям к этим еретикам.
- Католикам, - чуть не поперхнулся епископ, - еретикам?
- Вы не знали что мой кузен католик?
- Э...
- Так что вы думаете о смерти моего кузена? Интересно было бы узнать ваше мнение Аксель.
- Я прибыл слишком поздно, чтобы проводить расследование, - дипломатично отозвался Оксеншерна, - кстати, я слышал, что покойный герцог собирался отринуть папизм.
- Вероятно, католики узнали об этом и убили бедного герцога, - снова вылез Глюк.
- Во всяком случае, показать народу вашего сына - наследника, - продолжал Аксель, не обращая внимания на епископа, - оказалось очень кстати.
- Наследника принадлежащего к истинной церкви, - не унимался Глюк.
- Что вы имеете в виду?
- Ваше величество, - как можно почтительнее проговорил Оксеншерна, - его преподобие в чем то прав. Конечно, большинство ваших подданных привыкли к вашей экстравагантности, однако далеко не все положительно восприняли перемену веры. Не подумайте, что я вас осуждаю, совсем напротив, я полагаю их правильными и своевременными, но прошу, по крайней мере, пока, не настаивайте на переходе в православие вашей жены и наследника.
Настроение присутствующих стремительно портилось, но моя теща попыталась исправить ситуацию.
- Мне кажется, не стоит говорить за столом о покойниках и религиозных делах, - ледяным голосом проговорила она укоризненно глядя на всех присутствующих.
- Вне всякого сомнения, матушка, - тут же поддержал я ее, однако епископа, стремящегося, во что бы это ни встало, вклиниться в разговор это не остановило.
- Простите, ваше величество, но вопрос религии очень важен и необходимо разрешить его, как можно скорее!
- На самом деле нет никакого отдельного религиозного вопроса, - отчетливо проговорил я, постепенно повышая голос, - есть вопрос сохранения нашей власти в Москве. Все очень просто, никакого другого царя кроме православного русские не потерпят! Это не обсуждается! Если Генрих IV сказал что Париж стоит мессы, то я готов, в свою очередь, заявить, что Москва стоит молебна! И если мой сын не будет православным, стало быть, он не будет царевичем и впоследствии не сможет стать царем.
- Но вы могли бы способствовать распространению истинной веры среди диких московитов, - не унимался Глюк.
- Эти, как вы выразились, дикие московиты, задолго до шведов отказались признать верховенство Папы Римского и ввели у себя богослужение на своем языке, не говоря уж о том, что христианство на Руси приняли тоже раньше вас. Но я не собираюсь вести теологические диспуты, а уж с вами так в особенности! В своем княжестве я ввел свободу вероисповедания для своих подданных, полагаю, она распространяется и на членов моей семьи.
- Может быть, тебе следовало ввести такие же законы в Москве? - Спросил молчавший до сих пор Густав Адольф.
- Не думаю, что это возможно сейчас, максимум что я могу, это разрешить открывать протестантские кирхи в местах проживания иностранцев. И это уже сделано, но в остальном я должен быть не менее православным, нежели Константинопольский патриарх.
- Мы понимаем это, брат мой, - с сочувствием проговорил Густав Адольф, но ведь терять Мекленбург тоже не следует, а ведь ты и твой сын - последние Никлотичи.
- Все это надо хорошенько обдумать, - подала, наконец, голос Катарина, - чтобы принять наилучшее решение из возможных.
- Обдумать, конечно, необходимо, но у нас не так много времени. Густав, когда ты отправишься в Ригу?
- Я рассчитывал отправиться завтра, но возвращение Акселя и Катарины...
- Не стоит откладывать эту экспедицию, ваше величество, - встрепенулся канцлер, - такие города как Рига на дороге не валяются!
- Что же, решено, откладывать не будем. Иоганн ты с нами?
- Я хотел отправиться с вами лично, но теперь не знаю. Тащить жену и сына в осажденный город не слишком хорошая затея, а расстаться с ними сейчас выше моих сил.
- Ты думаешь, Рига уже осаждена?
- У меня нет оснований считать Гонсевского идиотом. Вряд ли он сумел набрать армию достаточную для штурма, но уж блокировать город он всяко сумел.
- И что мы предпримем?
- Я могу послать с тобой письмо с одним из моих людей. Скажем, Романова, фон Гершов и Вельяминов его знают...
- Этого будет достаточно? Все же мы не игрушками меняемся.
- Если это необходимо, то поезжайте, - мягко проговорила Катарина, как видно польщенная моими словами, - конечно, наша разлука затянулась, но вряд ли неделя-другая будет иметь большое значение.
- Вы просто ангел, моя царица, - только и оставалось сказать мне.
Наконец, начавший меня тяготить разговор прекратился. Поблагодарив за угощение, мы с Катариной откланялись и отправились в ее покои. Кормилица принесла нам маленького Карла Густава сразу протянувшего руки к матери, опасливо косясь на меня при этом. Это было так забавно, что я невольно засмеялся.
- Не смейтесь, Иоганн, вы его пугаете, - попеняла мне Катарина, впрочем, и сама не сдержавшая улыбки.
Малыш теме временем забрался к ней на колени и, почувствовав себя в безопасности, показал мне язык.
- Ну, главному тебя научили, - улыбнулся я на это.
- О чем вы? - удивилась принцесса.
- О безусловном почитании родителей.
- Иоганн, что вы такое говорите, наш сын еще очень мал! Не смейте сердиться на него!
- Сердиться? Вот уж не думал. Как можно сердиться на этого меленького ангелочка?
"Ангелочек" тем временем убедился, что его не собираются забирать от матери и принялся теребить бант, на ее рукаве, прилагая все возможные усилия, чтобы его оторвать. Все это было так забавно, что я снова не смог удержаться от улыбки.
Увы, злодейка-судьба не дала времени, чтобы мой маленький сын хоть немного привык ко мне и перестал дичиться. Хотя я и договорился с Густавом, что проведу немного времени с семьей и догоню его в Риге, ничего из этой затеи не вышло. Впрочем, обо всем по порядку. На следующий день, Стокгольм провожал своего короля отправлявшегося присоединять к своему королевству вольный город Ригу. Горожане, принарядившись по такому случаю в праздничную одежду, толпились в порту и махали руками своему сюзерену, время от времени разражаясь радостными криками. Похоже подданные искренне любили своего молодого короля, благо он до сих пор не успел их осчастливить повышением налогов. К скачущему рядом с их обожаемым монархом королевскому зятю, герцогу и царю они относились несколько прохладнее, но он все-таки был мужем их любимой принцессы, героем войны с датчанами и вообще неплохим парнем. Так что ему, то есть мне, тоже иной раз кричали здравицы. Правда, мне пару раз послышались крики: - "проклятый колдун", но я не придал этому значения.
Перед тем как сесть в шлюпку, Густав Адольф повернулся ко мне и спросил.
- Значит, ты все-таки задержишься?
- Не надолго, дружище, будь уверен я скоро догоню твои тяжелые транспорты с войсками. Впрочем, если что с тобой мои приставы и все необходимые документы.
- Куда отправятся твои войска после того как я займу Ригу. Если хочешь, эти транспорты доставят твою армию в Нарву или любой другой порт, по твоему усмотрению.
- Спасибо, брат мой, но у меня почти одна конница. Ее неудобно перевозить морем, да и в чистом поле мне мало кто страшен. Впрочем, как говорят мои русские подданные, "там видно будет", возможно я и воспользуюсь твоей любезностью.
Пока мы разговаривали, я снял с себя нарядный плащ и перевернул его изнанкой наружу. Парадная шляпа с короной на тулье перекочевала в ларец на руках позеленевшего в предчувствии предстоящего путешествия Миши Романова. Обняв на прощание своего незадачливого рынду, я завернулся в плащ и двинулся прочь. Во дворце трех корон меня ждала семья, которой я слишком долго был лишен. Побуду немного с Катариной и сыном, а завтра, самое позднее послезавтра двинусь вслед за Густавом Адольфом. Тем паче, что недавно пришедшей в Стокгольм "Святой Агнессе" надо принять кое-какой груз. Причем королю, нет необходимости знать, что именно я гружу, и где все это взял.
Янсен ждал меня в портовом трактире, в том самом, где я когда-то познакомился с капитаном наёмников Гротте.
- Я вижу, корона не изменила ваших привычек, ваше величество, - флегматично поприветствовал меня мой шкипер, когда я присел за его стол.
- Горбатого могила исправит, - отозвался я в том же духе, - что с грузом?
- Все что закупил ваш бывший боцман в полном порядке и совершенной исправности.
- Отлично, а то, что прислал Юхансон, места хоть хватило?
- Об этом нужно было думать до того как его купили, - пожал плечами норвежец.
- Не ворчи, старый морской волк, - засмеялся я, - ну так как, не потонем?
- Дурацкая шутка, ваше величество, такие вещи в воле божьей, но, полагаю, все будет хорошо.
- Чтобы я без тебя делал?
- Не знаю, наверное, сделали бы шкипером своего Карла Рюмме...
- Постой, ты что завидуешь?
- Было бы чему.
- Не стоит, дружище, даю тебе слово, что еще сделаю тебя адмиралом своего флота!
- Сначала вам стоит завести флот.
- Дай срок, Янсен, дай срок. Все у нас будет и флот, и армия, и Персия с Индией. Хочешь побывать в Персии?
- Говорят в тех краях страшная жара и добрые христиане мрут как мухи от лихорадки.
- Случается и такое, однако те, кто возвращается, как правило, становятся очень богаты. Янсен, у тебя есть семья?
- У настоящего моряка семья его экипаж, - вздохнул норвежец,- а зачем вам?
- Ну, как зачем, если ты станешь моим адмиралом, то твоя жена должна будет стать придворной дамой у моей Катарины.
- Ну, если у вашего величества недостаток в придворных дамах - улыбнулся во весь рот шкипер, - то я, пожалуй, подумаю о женитьбе.
- Подумай, дружище, обязательно подумай.
Пока мы так беседовали, слуга поставил передо мной кружку с пенным напитком и спросил: - "не надо ли еще чего"?
- Нет, спасибо, - отозвался я и кинул ему монетку в четверть крейцера.
- А нет ли у вашей милости других денег? - спросил половой, внимательно осмотрев монету.
- Что-то не так? - удивился я, отхлебнув пенного напитка.
- С тех пор как мекленбургский герцог наводнил Стокгольм монетами из этого проклятого билона, они чертовски упали в цене. Хозяин ругается, когда мы принимаем их. Уж простите, ваша милость, но мне не хочется получить от него нагоняй.
- А в рыло ты, значит, получить не боишься? - Миролюбиво поинтересовался Янсен.
- Что вы, ваша милость, - залепетал тот в ответ, - я человек подневольный...
- Что-то случилось? - подошел на шум хозяин заведения папаша Густав.
- У вашего слуги слишком длинный язык, этот господин мой гость и я его угощаю! А если кому-то что-то не нравится, то он всегда может испробовать моего кулака.
- Прошу прощения, господин Янсен, такого больше не повторится, - принялся извиняться хозяин, - сейчас и впрямь появилось много рижской монеты, а люди говорят, что ее не будут брать.
- Кто говорит, какие люди? - заинтересовано спросил я.
Папаша Густав оглянулся и, наклонившись, зашептал нам.
- Почтенные господа, прошу прощения, а только все говорят, что герцог-странник взял Ригу с помощью колдовства одной ведьмы, которую спас от костра. Я, конечно, не верю таким глупостям, однако, Рига не такой город, чтобы взять его с налету. Спору нет, муж доброй принцессы Катарины бравый военный и храбро воевал с датчанами и поляками, но все-таки!
- А при чем здесь деньги?
- А вот это самое интересное, ваша милость, говорят, что ведьма потребовала за сдачу города, чтобы герцог портил монету и таким образом вредил добрым христианам!
- Что за вздор?
- Я тоже так думал, пока преподобный Глюк не помянул в своей воскресной проповеди происки дьявола заставляющего слабых духом христиан портить монету!
- Преподобный Глюк так сказал?
- Ну, не этими словами, но имеющий уши да услышит. А еще говорят, что этот герцог привез огромную кучу серебра и теперь портит его в своем доме, подаренном ему покойным королем Карлом.
- Что, прямо вот так и портит?
- Ну не сам, конечно, а с помощью ведьмы.
- Ладно! Хватит нам рассказывать всякий вздор! - подвел итог разговору Янсен, - я плачу полновесными талерами, а до прочего мне и дела нет.
- Золотые слова, - с готовностью подтвердил папаша Густав, - я всегда говорю всем, не надо лезть в чужие дела и свои будут в порядке.
- А у вашего величества много поклонников, - заметил шкипер, когда хозяин ушел.
- Да уж, - хмыкнул я в ответ, - больше чем я думал. Впрочем, скоро мы покинем этот гостеприимный порт, и пусть местные жители ищут себе другой повод для сплетен. Так что, дружище, держи команду наготове.
- Разумеется. Вы тоже берегите себя и, на всякий случай помните, что в порту всегда стоит шлюпка со "Святой Агнессы". Кто знает, может и пригодится.
Покинув трактир, я двинулся в сторону дворца. Копыта моего коня звонко цокали по мостовой, заставляя немногочисленных прохожих раздаваться в сторону давая мне дорогу. Слова трактирщика давно вылетели из моей головы, уступив место мыслям о Катарине и сыне. Не знаю, можно ли назвать мои чувства к суровой шведской принцессе любовью, но ведь она мать маленького Карла Густава, а этот очаровательный малыш - мой сын. Воспоминания о нем то и дело заставляли меня улыбаться, не замечая никого вокруг. Наконец, я подъехал к дворцу трёх корон и, кивнув страже, собирался въехать внутрь, как мое внимание привлек какой-то человек, очевидно, пытавшийся пройти внутрь дворца.
- Слово и дело, - неожиданно крикнул он по-русски, - слово и дело, государь!
Приглядевшись, я, к своему удивлению, узнал в нем Савву Калитина прижившегося на шведской службе русского студента.
- Ты чего, ополоумел? - Строго спросил я его, - того и гляди стражу до родимчика доведешь!
- Они все одно, по-нашенски не понимают, - отмахнулся он, - беда, государь!
- Говори.
- Слава тебе господи, не отбыл ты с его королевским величеством. А то уж не знал к кому и обратиться. Все набольшие люди, кого знал, с королем уехали, а прочие и слушать не хотят!
- Да чего случилось то?
- Бунт.
- О как! А против кого?
- Против тебя, государь.
- Это как? Я тут вроде как не царь, чтобы против меня бунтовать.
- Не царь, а только попы лютерские на тебя зуб имеют, что ты веру их на Руси вводить не стал. Давно народ мутят, чтобы двор твой разбить, да ведьму, которую ты у себя прячешь, взять. Ждали только, когда король с войском отбудет, чтобы ворваться туда, да обитателей в делах богомерзких уличить. Ну и деньги, какие ты, государь, из Риги привез покою многим не дают.