Наибольшее затруднение создавали доспехи. Поколебавшись, я отстегнул наплечники, стащил латный пояс, дополнительно защищавший живот, решил не брать с собой сумку, только фляжку прихватил да аптечку. А всё остальное так и бросил рядом с ящерами. Ничего, мои скоро подоспеют, подберут шмотки и ящерок обиходят.
Даже со своей выучкой и практикой, натасканный и имеющий опыт карабкаться, цепляться и пролезать во всякие щели, я потратил немало сил и времени, чтоб сперва спуститься, а потом забраться по без малого отвесной скале. К тому же внизу оказался не просто ручеёк, а эдакое длинное болотце, то есть я в придачу ещё и выпачкался по пояс. Но что ж поделаешь…
Забравшись наверх, худо-бедно обтёрся листьями, причём уже на ходу. Теперь, когда девчонка слезла с седла, выслеживать её стало намного труднее, ведь неочевидные следы я искать не умел. Облегчало ситуацию лишь то, что идти тут можно было лишь одним маршрутом, и раз уж она свернула направо, какое-то время ей поневоле пришлось держаться тропинки. Взяв с места в лёгкую рысь, я теперь уверенно и без напряжения держал темп, на что госпожа аристократка едва ли способна.
Только бы догнать раньше, чем она вляпается в неприятности. Или меня вляпает.
Потом пошёл ровный склон, поросший приземистым и относительно реденьким лесом — бежать удобно, но и делать это можно почти в любом направлении. Время от времени однообразие нарушал какой-нибудь неохватный ствол дерева, укоренившегося здесь, видимо, намного раньше, чем остальные (может, тут вырубки были или пожар, пощадивший несколько самых удачливых деревьев). Сперва у меня возникла мысль вскарабкаться на такое и оглядеть мир орлиным оком. Но потом по пути попалась уступчатая скала, поднимавшая лоб далеко над кронами редколесья, и я полез туда. Даже не до самого верха — чуть-чуть приподнять голову над зеленью мне казалось достаточным.
Хорошо, что преследуемая девочка одета не в зелёное и не в бурое. Белое с красной отделкой платье должно очень хорошо выделяться на фоне леса.
Ага, не там ли мелькает её подол? Она здорово забрала влево. Ну ничего. Правда, вон там, судя по всему, заканчивается лес и начинается открытое пространство. Отсюда не разглядишь, что за пространство — поля ли, покосные луга, пустоши или огороды атейлерского посёлка? Надо ловить её до того, как окажется на околице. Против целого посёлка я, если что, не выстою.
Ради экономии времени пришлось рискнуть прыжком с большой высоты и после, благополучно приземлившись, хорошо так поднажать. Я нагнал Шехмин Ачейю уже на самой опушке леса. Девчонка, как оказалось, бегала быстро и выносливо, на зависть многим. Как изнеженная аристократка вообще умудрилась продержаться так долго? Догнав, я перехватил девицу за руку и только тут заметил, что мы не одни.
За опушкой начинался луг, не слишком большой, подпиравший плетни огородов. За огородами поднимались плодовые деревья и крыши домиков. Судя по всему, посёлок был не из маленьких. Здесь, на лужке, с косами в руках, хотя луг явно уже было окошен, торчали мужики. Немного. Человек десять. Заметив нас, они с любопытством повернулись в нашу сторону и приготовились наблюдать за неожиданным зрелищем.
— Госпоже не стоило бы дурить, — пропыхтел я, пытаясь ухватить Шехмин поудобнее и при этом ничего ей не помять. — Вот чего госпожа добивается? Глупо ведь… Глупо…
— Эй, мужики! — завопила вдруг девушка, отбиваясь от моих рук. — А у меня с собой драгоценности! И он хочет их отобрать!
— Ты дура, что ли? — охнул я, забыв обо всякой вежливости или там политкорректности.
Реакция селян оказалась именно такой, какую и следовало ожидать. Сперва они неуверенно переглянулись между собой. Потом, перехватив косы, целеустремлённо двинулись в нашу сторону.
Я нисколько не заблуждался в причинах их целеустремлённости. На нас двигались отнюдь не рыцари Граэленты, горящие намерением защитить чистую деву и её достояние от грязных лап налётчика, то бишь меня. Разлагающее влияние войны уже давно заставило обывателей думать только о собственной выгоде. Добыча, то есть юная аристократка с драгоценностями за пазухой, достанется победителю.
Причём, в какой-то миг, встретившись с нею глазами, я осознал, что девчонка понимает всё то же самое.
Мне поневоле пришлось отпустить её, мужики с косами уже были рядом и требовали своей доли внимания. Наверное, стоило попробовать сперва образумить их словесно. Но идея испарилась, не успев толком сформироваться. Я вынул меч.
Шехмин проявила неожиданную прыть, нырнула под тянущиеся к ней руки и, до неприличия высоко подхватив подол, порхнула в лес. Один из мужиков, бросив косу, неуклюже погнался за нею. Что-то подсказывает мне, что так он за нею долго прогоняется. Ну и хорошо. Не успеет сцапать, перепугать или искалечить — значит, половина проблемы решена. С крестьянами-то я уж как-нибудь разберусь. В мою сторону без церемоний махнули косой — лишнее свидетельство того, что времена изменились, и разговоры разговаривать бесполезно.
Что ж, тем проще. Прыжок, который я совершил, перемахивая через косу, был вполне учебным, стандартным, но мой «противник» не знал и не мог знать ничего о подобных стандартах. Возвратным секущим движением я снёс ему кисть, с разворота добил и атаковал следующего. Жёстко, слишком жёстко. Мужики ломанулись на меня плотной группой, мешая друг другу размахнуться, мне же никто из них по-настоящему помешать был не в состоянии.
Благом для меня самого было то, что в момент схватки я толком не осознавал происходящее во всех его подробностях и действовал по инерции, оставив рефлексию на потом. До сих пор мне ещё не случалось убивать непрофессиональных бойцов. И, воспринимай я нынешнее событие в полную силу чувств, наверняка ужаснулся бы. Бойня, вот что такое «поединок» обученного опытного воина с десятком поселян. Никакого более или менее заметного сопротивления я так и не встретил. Может, если б разбирался с ними на кулачках, строго с применением самбо, глядишь, схлопотал бы разок-другой по чувствительным местам. Но длина меча позволяла не допускать этого даже теоретически.
Да и мой клинок чаще встречался с телом, чем с металлом. Лишь раз он взвизгнул по полотнищу косы, потому что так в тот момент было удобней для меня. Сила удара отшвырнула руки косца вместе с его оружием, и я, тоже получив нужную инерцию и разгон, в развороте почти отсёк ему голову. Церемониться было опасно, эту истину мне накрепко затвердил весь накопленный воинский опыт. Так что у крестьян не было надежды на жалость с моей стороны.
Инерция когда-то усвоенного упражнения подхватила меня, как волны лодку. Ни одного лишнего движения, ни одного шага, пропавшего вхолостую, и каждый жест легко улёгся бы в мелодический ритм на четыре четверти. Впрочем, я ведь не танцевал. В танце хватает той избыточной красоты, которой напрочь был лишён мой бой. А через минуту с лишним и он завершился. Остановив разворот, я стряхнул с меча кровь и брезгливо отвернулся от агонизирующих тел. Реальное обличие романтического образа «толпа налетает на мастера и получает по заслугам» оказалось донельзя неприглядным.
Но на рефлексию нет времени. Что там с моей крохотной подопечной? Не догнал ли её последний оставшийся в живых косарь? Правда, он без косы… Но может тащить при себе нож и пустить его в ход, если не обнаружит при девчонке драгоценностей. Дурёха малолетняя… Хотя — в целом рассудила не так уж глупо. Если б в ней было поменьше спеси, так живо напомнившей мне нрав Кариншии, я, пожалуй, мог бы восхититься ею.
Казалось, провозился-то с крестьянами минуту, не более, но бойкая парочка уже умудрилась скрыться с глаз. В принципе, у них могло на это оказаться и больше времени, я ведь не засекал по часам, сколько минут или секунд потратил на шинковку косарей. Ошибиться — нефиг делать…
Так, будем рассуждать логически. Шехмин — девица неглупая. Куда она кинется? Ну, видимо, туда, где сможет понадёжнее спрятаться. В своём белокрасном наряде она как светофор на дороге. Не увидишь, только если захочешь не увидеть. Так, значит, юная аристократка наверняка взяла направо, там лес погуще и какой-то малинник. Или ежевичник. Как бы наша путешественница не оставила на колючках всё своё шёлковое одеяние. А то вот так половишь по зарослям полуголую девицу, и потом придётся жениться. Здесь узаконена полигамия… Кроме шуток, не заставили бы в самом деле брать её в жёны.
Так, хватит ерундой голову забивать! Сперва надо поймать девчонку живой и невредимой, а уж потом её… жениться. Строго в соответствии с местными традициями.
По лесу я плутал довольно долго, разок даже перепугал группку молоденьких поселянок, но они разбежались столь молниеносно, что я не успел даже вослед заверить их в полном отсутствии у меня к ним хоть какого-либо интереса. Кстати, молодцы, девчонки, разумные и дальновидные. Не так-то просто ограбить и изнасиловать жертву, которая при первых признаках твоего присутствия рядом просто испаряется. Тут уж неважно, как это выглядит. Жива и невредима же осталась? Что ещё надо?
Лес был хожен и перехожен, всюду попадались тропинки, идущие в самых разных направлениях. Когда всё-таки мелькнуло издали бело-красное пятно, я уже почти отчаялся (хоть отчаиваться не имел ни права, ни возможности) и здорово взбесился. Первое движение было рвануть напролом по кустам, навалиться всей тушей и ещё взгреть упрямицу. Второе — обдумать ситуацию, сэкономить силы, время и нервы, причём обоим.
Я двинулся вперёд плавно, по-охотничьи беззвучно, и выглянул из-за дерева за её спиной как раз в тот момент, когда она заканчивала подъедать что-то с ладони. Подождал, пока прожуёт (ещё подавится, мало ли), сделал два мягких шага и только на расстоянии одного, хоть и хорошего, броска осведомился:
— И долго так собиралась бегать, горе луковое?
Она подскочила, рванула было прочь, но куда там… У девушки оказались влажные тёплые ладони, от неё пахло лесной земляникой и смородиновым листом. И от спеси мало что осталось.
— Почему луковое? — неожиданно спросила она.
— Хм… Ну, скажем так… От лука ведь плачут, верно? Ну вот, у меня на родине так говорят о человеке, который по жизни выдаёт такие финты, что и смех, и слёзы. Говорят с иронией.
— Опять взялся мне тыкать? Хамло.
— Мне уже не до церемоний, детка. Прости уж. Но я с тобой нереально задолбался. Хватит. Пойдёшь, куда скажу, и не о чем больше спорить.
— Пусти!
— Тут поблизости больше не найдётся глупых мужиков с косами, которые обязаны тебе своей безвременной гибелью. От которых опять придётся тебя спасать.
— Меня!.. Словно не свою шкуру выручал!
— Твою тоже, заметь. А ведь тот дуболом мог тебя и поймать.
— Не поймал бы. Куда ему. Ты же не поймал!
— Я-то как раз поймал, заметь. Ладно. Пошли.
— Куда?
— Искать обратный путь в Ачейю. И не вынуждай тебя тащить, а то придётся тебя прижать… Кстати, твоя подсказка может оказаться полезной. Да-да, я умудрился отправиться в погоню за юной аристократкой, не прихватив с собой карт. Мои спутники наш след уже давно потеряли, придётся нам теперь в свою очередь их искать.
— Полагаешь, я и в самом деле стану тебе подсказывать дорогу?
— Госпожа вправе сделать выбор. Или я получу подсказку от госпожи, или буду вынужден привязать госпожу к дереву, чтоб госпожа не сделала ноги, пока я буду лазить на скалу, осматриваться.
— Не посмеешь, — прошипела девица.
— Проверим?
— Мерзавец. Выкидыш ослицы.
— Так и быть, если сейчас госпожа закроет рот и станет слушаться, никому не расскажу, как неподобающе госпожа выражается.
— Твоих одолжений мне не надо!
— Хочет не хочет госпожа, а вынуждена будет мои одолжения принять.
И я перехватил её поудобнее, чтоб уж наверняка не вырвалась. Впрочем, пусть и вырывается, уж теперь убежать не сможет.
— Я хочу есть, — решительно заявила девчонка.
— Сочувствую. И присоединяюсь. В седельных сумах моего пластуна есть паёк.
— Не собираюсь помогать тебе искать обратный путь!
— Очень глупо. — Я подтащил аристократку к дереву, притулившемуся у рослого скального пика, прижал и завернул ей руки за ствол. Верёвка у меня с собой была, замотана прямо под поясом, и узлы я завязал на совесть, прекрасно понимая, на что рассчитывает девочка — вывернуться из пут, пока я буду лазать наверх и осматриваться. — Ну, придётся меня подождать.
— Чудовище.
— Да, отчасти.
Когда я спускался, за мной следил белый от ярости взгляд. Но больше девушка не пыталась оскорбить меня, и когда узлы ослабли, не попыталась вырваться, а принялась равнодушно растирать запястья. Держалась она с таким нарочитым достоинством, что я заподозрил неладное, но до поры до времени предпочёл обойтись без вопросов.
— Идём. Вот туда. Собственно, не так и далеко. К утру наверняка дойдём.
— Я устала.
— Госпожа намекает на то, что мне придётся её нести?
— Убери от меня руки. Сама пойду.
Мы брели по лесу с большим трудом — что она, что я только теперь осознали степень своей усталости. В общем-то, девушке, конечно, приходилось намного труднее, чем мне, нужно было тащить её за руку. Она не упиралась, нет — просто выбилась из сил и брела, спотыкаясь, явно из одной только гордости не ложилась на землю со словами: «Да пошли вы все в баню, я устала». В очередной раз покосившись на неё, я сдался.
— Предлагаю госпоже всё-таки передохнуть немного. Сейчас наломаю лапника, кину сверху куртку — госпожа сможет поспать.
— Откуда такая заботливость? — Шехмин посмотрела на меня с подозрением.
— Просто по-человечески жалко уставшую женщину. Что в этом такого?.. Ради бога, почему такой взгляд? Я не изнасилую и не съем госпожу, пока она будет спать. Торжественно клянусь. Ну, что опять не так?
— Столько беспокойства об обречённой…
— Обречённой на что? — Я предпочёл наломать веток с ближайшего куста, чтоб ни на миг не выпустить девушку из поля зрения. — Как понимаю, брак госпожу ждал бы в любом случае. А мужчина, заполучивший в жёны даму более родовитую, чем он сам, обязан обращаться с супругой уважительно, так что госпоже ничего страшного не грозит.
— Может, хватит лгать? Считаешь, я поверю, что ничего более страшного, чем неравный брак, меня не ждёт?
— Я же всё объяснил. Всё разложил по полочкам. Где в моих рассуждениях изъян? Что в них свидетельствует о том, что меня могли ввести в заблуждение при постановке задачи?
— Ты объяснил. И при этом вёл себя настолько вызывающе и нагло, что… Считаешь, я поверю, будто офицер станет настолько откровенно нагличать с женщиной благородного происхождения в ситуации, если предполагает, что эта женщина может остаться в живых? Ведь в этом случае месть рано или поздно последовала бы.
Я вдруг сообразил, что фамильярность в этом мире имеет значение куда большее, чем у меня на родине. Там на фамильярность можно было обидеться, срезать ответной язвительной фразой, ну, в морду дать. Здесь же это могло быть приравнено к тягчайшему оскорблению, к покушению на честь и достоинство, привести к многолетней вражде семей и прочим страшным, необъяснимо тяжёлым для меня последствиям пары-тройки оброненных фраз. Разумеется, в случае с представителями низших социальных слоёв всё проходило легче и проще, но у них и жизнь ведь проще. Там могли отреагировать привычным для меня образом. Дать в морду — да и всё. До следующего раза.
Давно пора бы привыкнуть мерить свою нынешнюю жизнь новыми мерками. Отойти от прежних. Но как невыносимо трудно отрывать от себя впитанные с детства мерки и условности, привычки и взгляды. Просто как присохшие к ранам бинты — и больно, и неохота, и всё равно надо.
— Прошу госпожу послушать меня. — Свалил охапку веток и действительно накинул сверху куртку. Ночь пронизывал прохладный ветерок, но мне с моими привычками он был даже приятен. Я мог запросто продержаться до утра и без куртки, тем более что спать-то мне не предстояло. Зря, что ли, гонял за девчонкой с таким упорством, не для того же, чтоб заснуть и дать ей бежать. — Я — не уроженец Империи. Я чужак. У меня на родине, что логично, другие традиции. И если я оскорбил госпожу своей манерой говорить, то прошу прощения. Я сделал это по незнанию.
— Думаешь, поверю?
— Уверен, что госпожа не очень-то хочет верить. Однако я клянусь, что мне было сказано — дочерей лорда Ачейи предполагается повыдавать замуж.
— И ты совсем не боишься моей мести?