Ещё хуже Калебу становилось, когда он думал не о том, что Микки спит рядом с Аайнаром, а о том, что они трахались (а мысли такие появлялись на удивление часто). Этот чудесный рыженький мальчик с веснушками и курносым носом — трахался с яутом. С клыкастым, здоровенным, желтоглазым яутом, от которого самого Калеба тошнило.
Микки не тошнило. Он-то как раз скучал по долгим, выматывающим ночам с неутомимым Аайнаром, по собственной беспомощности, по слабости и доверию. Он был уже на довольно большом сроке, а спать они перестали почти сразу, потому что беременность предстояла тяжёлая, и было неизвестно, чем она кончится. Уже почти семь месяцев Аайнар не трогал его и пальцем, берёг и носил на руках, но ведь очень хотелось, чтобы трогал. Аайнар был для Микки первым, и мальчик, только-только познав все радости половых утех, вынужден был прозябать в условиях жесточайшего целибата. Ему только и оставалось, что вспоминать их ночи, особенно самую первую, такую волнительную.
Всё к этому шло с самого начала: их тянуло друг к другу непреодолимой силой, и Микки, когда привык к внешнему виду Аайнара, проводил с ним много времени, чтобы поменьше бояться и думать. Ведь он знал, куда и зачем его везут, и, оставаясь наедине с собой, боялся и мучился кошмарами, а в разговорах с яутжей страхи отступали. Аайнар знал, что Микки — нечто вроде их женщин, только маленький и хрупкий, очень берёг его и относился к нему уважительно. Когда Микки пришёл в его каюту и улёгся спать рядом, Аайнар не сильно удивился. Микки тоже не удивился, когда почувствовал на бёдрах жёсткие ладони, только вздрогнул и чуть повернулся, давая понять, что не спит, осознаёт, что происходит, и не имеет ничего против.
— Ты позволишь мне? — на всякий случай уточнил Аайнар, окончательно поворачивая омегу на спину, чтобы посмотреть ему в лицо.
Микки вспыхнул, но кивнул, стараясь не смотреть Аайнару в глаза. Он слабо представлял себе секс с существом вроде яута. Он и с людьми-то ещё не трахался, но был всегда уверен, что едва ли не самым важным и чувственным в постели должны быть поцелуи. В том смысле, что он, конечно, прекрасно разбирался в технических моментах: что куда совать, что делать, но всё равно поцелуи ему казались очень важными. У Аайнара губы отсутствовали как таковые, и целоваться с ним было не то что проблематично, а совершенно невозможно, и это кололо Микки горечью. Ну как так — первый секс и без поцелуев?
Но Аайнар его не разочаровал, о нет. Микки удивлённо охнул, когда его грудь обожгло прикосновение — влажное, тёплое, гибкое, скользнуло по ключицам, прошлось по соскам. Ошеломлённо глянув вниз, Микки задохнулся от смеси восторга, отвращения и сладостного предвкушения: язык у яута был длиной не меньше десяти сантиметров, извивался на его животе, заставляя крупно трястись и вздрагивать. Микки заскулил, когтистые руки очень осторожно сняли с него штаны, язык прошёлся по внутренним сторонам бёдер. Член у Микки давно стоял, поднимаясь из рыжих завитков, подтекал белесыми каплями, а колени как-то сами собой раздвинулись в стороны. Уродливая яутская башка, маячившая между его ног, приводила Микки в дрожь, и он плаксиво хныкал, недоумевая, чего это Аайнар тянет.
Аайнар наслаждался зрелищем. Вообще, по яутским понятиям, Микки красотой не отличался: он не был силён, у него не было жвал, а на голове вместо кожистых дредов вихрились непослушные рыжие локоны, но яут чувствовал, болезненно ощущал его красоту каждой клеткой тела. Микки был не такой, но он был прекрасен: с раскрасневшимися губами, розовыми щеками, разметавшимися по подушке недлинными волосами. А ещё он краснел не только лицом, пятна стыдливого румянца проступали и на шее, и даже на груди, мешаясь с розоватыми следами укусов. Он весь трясся, смотрел доверчиво, из глаз его медленно стекали слёзы, Аайнар аж рыкнул от эстетичности зрелища. Этот маленький, смелый, беспомощный матриарх принадлежал ему целиком и полностью.
Аайнар высунул язык и провёл им по небольшому члену, от поджавшихся яичек до головки. Микки взвизгнул и засучил ногами, пытаясь отодвинуться, но яут удержал его за хрупкие лодыжки и продолжил вылизывать, тихо порыкивая от удовольствия. Микки уже почти кончил, когда Аайнар перевернул его на живот, легко, как куклу, и, приподняв его бёдра и разведя ягодицы, лизнул дырочку. Микки весь напрягся, зажимая рот рукой, но в талии послушно прогнулся, зная, что яуту так будет удобнее. Горячий язык долго дразнил его, кружась вокруг ануса, периодически Аайнар отстранялся и покусывал ягодицы, тоже покрытые веснушками, и Микки испуганно сжимался: зубищи у яута были будь здоров, при желании он мог и оттяпать пол задницы. Но Аайнар был осторожен, его укусы были приятны, и в конце концов Микки перестал бояться. Наигравшись с ягодицами, Аайнар наконец развёл их в стороны и скользнул языком в тугое отверстие. Микки до боли прогнулся в пояснице и завыл на одной ноте, когда гибкий шевелящийся язык заездил по простате.
Уже после первого оргазма Микки перестал что-то соображать, поэтому Аайнар делал всё сам. Оторвавшись от аппетитной попки, он приподнялся, оставляя мальчика лежать бёдрами на подушке, а потом наклонился и оперся руками по обе стороны от головы Микки. Омега вздрогнул, когда большое и влажное коснулось его припухшего отверстия, замычал от полноты, но послушно приподнял бёдра, одновременно потираясь снова стоящим членом о подушку. Ему казалось, что в него уже больше не влезет, а яут продолжал и продолжал двигаться в него. Стало больно, и Микки уткнулся лицом в руки и заплакал — член у Аайнара был слишком большой и толстый, чтобы это можно было вытерпеть.
Наконец, яут замер, уткнувшись клыкастой головой в затылок Микки. Омега выдохнул с облегчением, когда, понял, что это всё, а потом испуганно дёрнулся: яут так и остался неподвижен, но его член внутри шевельнулся и начал сокращаться. Это было и больно, и странно, и приятно, и, отойдя от потрясения, Микки выдохнул и расслабился, позволяя здоровенной подвижной игрушке скользить и сокращаться в себе. Яут тихо порыкивал, стараясь держаться на небольшом расстоянии от омеги, чтобы не раздавить его своим огромным весом, и Микки нашёл его ладонь и протиснул свою руку под неё. Яут догадался и сжал обе его руки, прижимая к постели, и Микки застонал слаще, толкнулся бёдрами, сжался внутри и через пару минут кончил, истошно крича и дёргаясь под мощным телом.
Аайнар перевернул его на спину и взял снова, бессильного и покорного, и на этот раз его член заметно уменьшился в размерах, стал неподвижным и ребристым, и это было несколько привычнее — он не двигался сам, а яут осторожно толкался бёдрами, вытаскивая почти до самой головки и с хлюпающим звуком загоняя обратно. Микки, поначалу лежавший беспомощной куклой, быстро возбудился снова и обнял яута ногами за бёдра. Вот теперь ему и правда захотелось целоваться, захотелось, чтобы его ласкали и гладили везде, где приятно, и он чуть не расплакался от досады. Яут заметил, что что-то не так, увидел плаксивое выражение лица и, склонившись, приятно пощекотал клыками горло. Микки блаженно застонал и обнял его за шею, пропуская руки под тяжёлые дредлоки. Правда, Аайнар вскоре догадался, отчего Микки хныкал и куксился, высунул язык, скользнул в призывно приоткрытые губы, и Микки послушно обхватил его губами, принялся посасывать, ощущая, как это сладко, когда трахают во все дыры. Он кончил дважды, пока яут натягивал его и вылизывал его блядски опухшие губы. Микки больше не стеснялся и не прикрывал рот руками, он стонал высоко и громко, всхлипывал, звал Аайнара по имени, просил его, умолял двигаться, подставлял горло, и яут покусывал и облизывал и его. Наконец Микки зашёлся финальной нотой, третьим оргазмом, когда острые зубы сомкнулись на его ключице, оставляя метку, а член снова стал длинным и зашевелился внутри, выпуская тугую горячую струю.
Микки заснул, забравшись на яута целиком, чувствуя в себе его расслабленный длинный член, чувствуя горячие ладони на своей спине.
А дальше всё было легко и просто: Аайнар мог отвезти на инкубацию земного матриарха. Но теперь это был его матриарх, вполне вероятно, беременный его ребёнком. И Аайнар, отключив связь с другими яутскими кораблями и центром управления полётами, через месяц высадился вместе с беременным уманом на заброшенной планете.
О, Микки часто вспоминал их первый раз, такой развратный, сладкий и странный. Ему тогда всё было в новинку, и чувства, и ощущения, и он каждый раз вздрагивал, вспоминая, как лежал с прижатыми к постели запястьями, как кричал от боли и удовольствия, когда клыки пропарывали его кожу.
Но теперь ему оставалось только спать у Аайнара под бочком, сопеть в его гигантскую ладонь и греть ступни о его тёплые ноги, а о большем нельзя было и думать, чтобы не навредить ребёнку. Микки был уверен, что Аайнару тоже тяжело терпеть, даже, может быть, тяжелее, но яут тоже держался с достоинством и не выказывал нетерпения. Микки часто баловался с ним: дёргал его за дредлоки, пихал пяткой в плечо, когда яут сидел у него в ногах на диване, и Аайнар брал его маленькую ступню и щекотал клыками, Микки хохотал и отбивался, но на самом деле это было ужасно возбуждающе и приятно.
Иногда Микки затевал эту весёлую драчливую возню с яутом, думая, что одни. Они, собственно, и не прятались, сидели в кают-компании, Микки нападал на Аайнара, а тот нехотя лениво отбивался — ему это ничего не стоило, все атаки Микки разбивались о него, как прибой о скалу. Он, не глядя, отталкивал его тонкие руки, очень бережно и осторожно, раззадоривая его ещё больше, блокировал все нелепые выпады, а потом, наконец, затаскивал к себе на колени и тискал, потираясь лицом о его шею и ключицу, покусывая собственную метку. Калеб, порой в такие минуты проходивший мимо, зеленел и скрежетал зубами от зависти, ревности, похоти. Он сам хотел бы прижать Микки, тёплого и доверчивого, к себе, стиснуть его ягодицы, потереться носом о щёку.
Но он не имел права этого делать. Микки не был его омегой, он был омегой этого выродка, и явно не собирался отказываться от него. А на него, Калеба, он даже не смотрел.
Если бы он только попросил забрать его с собой. Сказал бы, что это была ужасная ошибка, что яута он не любит, что хочет домой и любит Калеба, Калеб бы до конца жизни носил его на руках, сделал бы самым счастливым на свете. Но беда была в том, что Микки был уже счастлив, его уже носили на руках, баловали и обожали, и ему ничего кроме этого было не нужно.
Калеб готов был выть ночами в подушку от бессильной ярости и ненависти, стискивал зубы, представляя Микки в постели, раскрасневшегося, томного, пусть даже и беременного — его и беременность красила — тёплого и нежного. Своего. Его так бы хотелось назвать своим, но на его ключицах чёрной дырой зияла яутская метка. А это не могло значить ничего другого: они любят друг друга, они счастливы, а чья-то чужая метка не проступит. Микки целиком и полностью принадлежит Аайнару, доказывать свои права бессмысленно и глупо.
Калеб изнывал от незнакомых раньше чувств, смущался как мальчишка, случайно встречая Микки, то сидел угрюмый, то шутил и смеялся, веселя всю компанию. Джош только пожимал плечами и улыбался, видя эти перепады настроения. Калеб знал, что его чувство никогда не найдёт выхода, что его любовь безответна и что говорить о ней Микки — настоящее безумие, и держался изо всех сил. Иногда ему хотелось отловить Микки в тёмном коридоре, бережно взять за плечи и признаться в любви, но то не хватало смелости, то рассудок брал верх, и Калеб со всей глубиной осознавал бессмысленность этого порыва. Однако вскоре он понял, что у него окончательно съедет крыша, если он не поговорит с Микки. Он впервые в жизни влюбился настолько сильно, что действительно начал сходить с ума. Теперь даже Джош это заметил, но отнёс это к волнению перед приближавшейся операцией, а не к влюблённости. Опять он не смог распознать в Калебе чувства, хотя был ему близок и много времени проводил с ним бок о бок.
В конце концов Калеб не выдержал и подстерёг Микки в коридоре, когда был уверен, что яута нет на космолёте. Микки шёл, тихо напевая себе под нос мелодию, популярную год назад на Земле, придерживал рукой живот и опирался рукой о стену, чтобы удерживать равновесие. Калеб вышел из темноты, заставив Микки взрогнуть от неожиданности, и поманил его за собой. Микки улыбнулся, неловко повёл плечами, но пошёл за ним, всё так же придерживаясь рукой за стену, мягко ступая по полу.
— Вы хотели что-то мне показать? — улыбнулся он, заходя к Калебу в комнату.
— Я хотел поговорить с вами, Микки, — Калеб замялся. — Я знаю, что две недели — это очень мало для дружбы, даже для простого знакомства. Но я люблю вас. Это любовь с первого взгляда, поверьте мне. Только скажите «да», только согласитесь, я увезу вас отсюда, я увезу вас на край света, куда хотите, я всё для вас сделаю, Микки…
С каждым словом он подходил к Микки всё ближе, надеясь прижать к стене, и омега медленно отступал к двери, бледный и дрожащий, видя, какое безумие полыхает в глазах Калеба. У него все поджилки дрожали, и он чувствовал, что Калеб способен на что угодно. Он уже тысячу раз проклял себя за то, что пошёл за альфой после того, как он следил за ними с Аайнаром у пруда и не рискнул в этом признаться. Аайнар ведь предупреждал не подходить к нему без него или Джоша (Джошу яут доверял, как и сам Микки), а он, как дурак, попёрся за ним, да ещё и в его комнату. Если сейчас Калеб заблокирует дверь, никто, даже Аайнар не сможет пробиться сюда достаточно быстро, чтобы спасти ему, Микки, жизнь. Надо сказать, Микки изрядно струхнул, потому что выглядел Калеб и правда жутковато и опасно: его черные волосы растрепались и намокли от пота, тёмные глаза безумно блестели, капельки пота покрыли даже кожу над верхней губой. Микки испугался, что Калеб и голыми руками его растерзать может.
— Калеб, — сказал он мягко, увещевательно, надеясь успокоить свихнувшегося альфу, которого трясло как в лихорадке. — Вы же знаете, что я замужем, что я вот-вот должен родить ребёнка. О чём вы говорите?
— Мы возьмём его с собой, — с готовностью выпалил Калеб, наконец, притискивая Микки к стене и нависая над ним. — Да, мы возьмём вашего сына с собой, я усыновлю его, мы…
— Калеб! Вы хоть представляете, какой это будет ребёнок? Не может быть и речи о том, чтобы привезти его на Землю. Успокойтесь, пожалуйста, хорошо? Вы очень волнуетесь. Мне приятно ваше внимание, я ценю ваши чувства, но ответить на них не могу. Уж простите, — Микки пытался скрыть дрожь в голосе, упёрся руками Калебу в плечи и изо всех сил отталкивал его.
— Микки, пожалуйста! — Калеб готов был заплакать. Он опустился на колени и попытался уткнуться лицом Микки в ноги, залезть руками под рубаху. — Я на всё готов, я всё сделаю, что вы скажете, ну пожалуйста!
— Калеб, прекратите. Ну подумайте сами, что вы говорите? — Микки сам уже был близок к слезам. Руки Калеба никак не хотели отцепляться от его бёдер, и он отчаянно отводил их, но они раз за разом оказывались на том же месте. — Отпустите меня, пожалуйста. Калеб, чёрт возьми, уберите руки сейчас же! — он, наконец, сорвался и оттолкнул альфу ногой, и тот остался сидеть на полу, сгорбленный и обессиленный.
— Значит — нет? — безжизненным голосом спросил он, не глядя Микки в глаза.
— Нет. Простите. Я очень надеюсь, что такого больше не повторится.
Микки резво для своего положения выскочил из комнаты и помчался к себе, чтобы запереться, дождаться Аайнара и попросить его никуда больше не уходить. К счастью, он уже вернулся — стоял у постели и снимал броню. Микки подошёл к нему и осел в его объятиях, бледный и напуганный, близкий к обмороку.
— Что случилось? — спросил Аайнар, усаживаясь на постель и беря Микки на руки, как ребёнка.
— Меня напугал Калеб. Он сказал, что влюбился в меня, что хочет забрать меня отсюда. Он смотрел, как безумный, мне казалось, он и убить меня может. Господи…
Аайнар коротко рыкнул и прижал Микки к себе покрепче, утешая и давая понять, что никому не позволит обидеть его.
— Ты только не трогай его, — сдавленно шепнул Микки, уткнувшись лицом ему в плечо. — Он не виноват, правда? И только он может мне помочь.
— Я убью его, если он ещё тебя тронет. Не ходи из комнаты без меня, здесь безопасно, и со мной безопасно. Не бойся. Я буду рядом.