Человек двадцать с дубинами в руках и ножами бросились к Илье.
– Ату его! – вопил зачинщик.
Илья спокойно встал посреди улицы, положив правую руку на рукоять меча. Ноги расставил на ширине плеч, в левой руке щит. Силой и непоколебимой уверенностью веяло от него, и запал бегущих стал иссякать. Они замедлили бег, а потом и вовсе остановились метрах в пяти; как они посчитали – в недосягаемости от меча Ильи. Наивные люди!
Чувствуя за собой поддержку, вперед выступил зачинщик.
– Ты почто Гришку бил, лиходей? – воинственно спросил он.
– Вы вдвоем калитку и ворота в мой двор ломали. Только я, хозяин, могу распоряжаться своим имуществом.
– А Гришку, деверя моего, куда дел?
– В овраге отдыхает. Устал бесчинствовать, болезный.
– А-а-а! – заорал зачинщик и поднял руку с дубиной, призывая к отмщению. И замер в следующую секунду, почувствовав на шее холодный металл. Зачинщик не заметил даже, как воин выхватил меч из ножен.
Ему стало страшно – впервые он получил отпор. Обычно перед толпой с дубинами пасовали, городские стражники сбежали сразу. А этот стоит, как скала, и, похоже, чувствует свою силу.
– Смелый? Первым умереть желаешь? – спокойно спросил его Илья. Настоящих противников он перед собой не видел. Только что перед ним была толпа, страждущая избить, порвать любого, кто встанет на ее пути. И она же мгновенно превратилась в стадо трусливых овец.
– Н-е-е-т! – проблеял зачинщик.
– Я сегодня добрый. Вот видишь, в город вернулся, а ты со своими людьми мешаешь мне в дом войти. – Илья не опускал меча.
– Так это же Ратибор, что татя на торгу поймал, – послышалось из задних рядов ремесленников. По толпе пронесся шепот.
Илья опустил меч, почувствовав, что накал страстей улегся и общее настроение изменилось.
– Значит, так: я вас не трогал, вы первые напали. Могу всех порубить, но жизнь каждому дарю. Пошли прочь отсюда, и Гришку своего из оврага заберите, он уже очухаться должен. Смердит, однако, потому как обделался. Но если я вас на своей улице впредь увижу, смертным боем бить буду. Тьфу на вас, гопота!
Илья вложил меч в ножны, а толпа повернулась и направилась к оврагу. Зрелище они представляли жалкое, шли, как побитые.
Илья только сейчас понял, что слово «гопота» они не поймут, оно значительно позже появилось. Он их унизить хотел – оскорбить даже, а на деле вышло, что непонятное слово сказал.
Илья постучал в калитку и крикнул:
– Марья, открывай, хозяин вернулся!
Скрипнула дверь, и из избы стремглав выбежала простоволосая и босая девушка.
– Сейчас-сейчас, я мигом!
Она отодвинула крепкий дубовый запор, распахнула калитку и бросилась Илье на шею.
– Наконец-то вернулся! Так страшно без тебя было! Народ второй день бесчинствует, дома жгут. Как к нам ломиться стали, я испугалась сильно. А потом услышала твой голос, в окно выглянула – на самом деле ты.
Марья постеснялась целовать Илью на виду у всей улицы, да и кто она ему? Названая сестра, не жена.
Увидев, что бунтовщики ушли, из домов стали выходить люди. До этого они сидели, запершись, но поглядывали в окна да из-за углов, гадая, чем закончится противостояние. А сейчас осмелели, со дворов на улицу вышли, раскланиваться с Ильей стали. Как же! Отважного соседа поприветствовать, почтение выразить.
Илья же Марью крепко правой рукой обнял и к себе прижал. Марья зарделась. Так они и вошли вдвоем через калитку, потом и в избу.
Марья в поварню кинулась, захлопотала.
– Каша пшенная есть, без мяса. Кусок пирога остался, остыл уже.
– Есть охота. Все, что в печи, на стол мечи, – ответил присказкой Илья.
Есть действительно хотелось. Утром два ржаных сухаря сгрыз да водой запил, а сейчас солнце уже к закату движется.
Пока Марья подогревала кашу, Илья воды из колодца в баню наносил, дровишек, печь-каменку затопил. Пока он есть будет, вода согреется. За девять дней он не мылся ни разу – условий не было. Одежда пропылилась, пропотела, волосы колтуном сбились.
Илья провел рукой по голове. «Надо к цирюльнику сходить, голову наголо обрить. И потеть не будет, и врагу не ухватить, и живность не заведется», – решил он.
Марья выложила в миску все, что было в котелке. Каша настоялась, да с маслицем. А вот хлеба не оказалось, и Марья извиняться стала:
– Мне много не надо, хлебушек раз в три дня выпекаю понемногу. Знала бы, что вернешься сегодня, испекла бы.
– С голоду не помру, кашей наелся.
Илья разделся до исподнего и бросил одежду на лавку.
– И я с тобой в баню, Ратибор.
Марья без него баню не топила, обмывалась из кувшина – все равно печь на поварне топила для приготовления пищи.
– А банника не боишься?
В темное время суток, по поверьям, в бане правил бал дух бани, банник. Он мог обжечь горячим паром или даже запарить насмерть.
– С тобой, Ратибор, я ничего не боюсь.
Марья взяла полотенца и чистое белье себе и Ратибору.
С Ильи текли потоки грязной воды, голову щелоком два раза мыл. Потом Марья его мочалкой терла – до красноты, до скрипа кожи.
Илья размяк и почувствовал – кожа дышит, легко ему стало, на душе спокойно. Дома он, ждали его. Надеются на него, нужен он.
Одевшись в чистое исподнее, он прошлепал в избу и упал на пуховую перину. Красота!
Марья захлопотала в сенях, потом вошла в комнату.
– Ратибор, узелок у тебя с монетами.
– Положи на стол.
Потом подскочил:
– Ты в вещах моих рылась?
– Так стирать собралась. Все пыльное, пропотевшее. А узелок-то и выпал. Прости, коли что не так.
– Это ты меня прости. – Илье стало неудобно. Это нынешние девушки могут в телефон парня тайком залезть, полюбопытствовать – с кем он общается, а на Марью он зря нехорошо подумал.
Спал он крепко, а проснувшись утром, не открывая глаз, пошарил рукою рядом с собой и не обнаружил Марьи. Постель была пуста, девушка уже встала.
В исподнем Илья вошел в поварню. Печь горела, что-то булькало в чугунках, и вкусно пахло съестным.
Потягиваясь, Илья вышел во двор – Марья развешивала его одежду на веревке.
Илья взглянул на солнце. Оно стояло невысоко, было часов восемь утра. И когда она успела одежду постирать и поварню обиходить: печь растопить, чугунки заправить да в печь их поставить?
– Доброе утро, Марьюшка! – поприветствовал девушку Илья.
– И тебе доброго здравия, хозяин!
Хм, непривычно, когда тебя хозяином называют.
– Скоро снедать будем, подожди немного.
Илья умылся, почистил зубы. Зубных щеток не было, и народ чистил зубы веточкой, один конец которой расплющивали ударами булыжника до такой степени, пока он не превращался в щеточку. Чистила такая одноразовая щеточка хорошо. Одно жаль, зубную пасту не изобрели. Так для свежести дыхания люди жевали застывшую сосновую смолу. Она горчила, но пахла лесной свежестью. Ничего в этом мире не ново, все идет по спирали, только усовершенствуясь.
Неожиданно с улицы донесся шум, потом заколотили в ворота.
Илья, как был в исподнем, приоткрыл калитку.
На улице стояли несколько человек с дубинами – оружием простолюдинов, и Илья пожалел, что он безоружен.
Однако люди, стоящие перед ним, вели себя миролюбиво. Илья узнал одного из стоящих впереди – это был человек волхва, подбивавший народ на торгу речами об истинности веры старых богов.
Видимо, и человеку Илья был знаком в лицо.
– Ратибор?
– Он самый.
– Знакомый тебе волхв привет передает. Он говорил, что в трудной ситуации к тебе обратиться можно, силой нас поддержишь.
– Правильно говорил, – не стал отпираться Илья.
– Воевода Вышата в город вернулся с дружинниками. Два десятка их, но с оружием и в броне. Хоть и молодшая дружина, а воинскому искусству обучена.
– Я один против двух десятков? – удивился Илья.
– Ты не один, есть еще два воина из наших. Собирайся, к Благовещенской церкви идем, наши туда подтянутся.
– Сей момент! – Илья закрыл калитку. Некультурно, гостей во двор приглашать надобно, но сейчас Илья отбросил традиции гостеприимства. Он безоружен, Марья во дворе – что может взбрести в голову незваным гостям?
Чистая запасная рубаха и порты у него были. Он оделся вмиг, сапоги обул, опоясался мечом и щит на руку повесил. Шлем до поры до времени на сгиб правой руки положил. Он и так высок, а в шлеме далеко виден будет, железо под лучами солнца отблескивает.
Илья вышел во двор, за ним – Марья.
– Ратибор, ты куда? Каша скоро поспеет.
– Ты кушай без меня, а я ненадолго, дела.
Незваные гости терпеливо поджидали его.
– Я готов, идем, – сказал им Илья.
– Так у тебя брони нет – даже кольчуги.
– Обойдусь. Кто в городе людьми верховодит?
– Знамо дело, сам волхв.
– А воевода кто?
– Откель у нас воинам взяться? С тобой всего трое. Меж собой решайте, кто воеводой будет.
– Так, – крякнул Илья. Он ожидал, что воинов будет больше, хотя бы десяток-два, – тогда бунт будет представлять собой силу. Язычников с дрекольями могут быть сотни, а может, и тысячи, только все они неорганизованны, оружия нет – как нет и умения им пользоваться. Такие при столкновении с дружинниками разбегутся, дубинки побросав. Но отступать Илье поздно, он Макоши слово дал.
Они добрались до переулка, ведущего к Благовещенской церкви. Там уже собрался народ – сотни три.
Волхв, стоя на подводе, вещал о знамениях, предвещавших ужасные катаклизмы – вроде засухи, голода, моровой язвы. Народ слушал внимательно.
Провожатый подвел Илью к двум воинам, стоящим в стороне. Один, кряжистый, плотный, был в кольчуге, при наручах, в шлеме и при щите. На поясе меч, в правой руке короткое метательное копье – сулица. Вид у него был серьезный, даже грозный.
– Первуша, – представился он.
– Ратибор, – ответил Илья.
– Ослябя, – представился второй воин. Был он молод, сверстник Ильи, сложением сухощавый, жилистый. Небольшой круглый щит, шлем, за спиной – лук и колчан со стрелами, на поясе только боевой нож.
Илья в душе подосадовал. Случись боестолкновение, в наличии фактически два бойца – Первуша и Илья. Ослябя – лучник, вон на левой руке кожаная защита от тетивы.
– Стало быть, старшим я буду, – заявил Первуша, оценив молодость Ильи и Осляби.
Илья к старшинству не рвался – опыта руководства не было.
Воины оценивающе осматривали друг друга. В принципе все решит бой с противником – если он состоится.
Волхв закончил вещать и указал посохом в конец переулка, где виднелась церковь.
– Дети Сварога, Макоши и Перуна! Идемте же на попов чужой веры, разрушим дом ихнего бога, а их священные книги сожжем на костре.
Домом бога волхв называл церковь, а священными книгами – Библию.
Возбужденный речами волхва народ двинулся к церкви, выкрикивая воинственные призывы. Волхва подняли на руки и так несли к церкви.
Воины пропустили процессию мимо и замкнули колонну.
До церкви оставалось уже с десяток метров, когда из дверей вышел священник. Илья, хоть и далеко было, сразу его узнал – именно его он видел в «Книге Судеб». Священник был в черной рясе и левой рукой прижимал к себе толстую, рукописную Библию, правой рукой вздымал вверх большой серебряный крест.
Волхв вскричал:
– Вот он, служитель распятого бога! Вот он, смутитель наших душ!
Толпа взревела, накинулась на священника, повалила его на землю и начала бить.
Илье это не нравилось, было противно – он был сторонником свободных взглядов. Не хочешь верить во Христа – твое дело. Но измываться, избивать священников – это претило его душе.
В христианизации Руси была заинтересована Византийская империя, считавшая, что каждый народ, принявший православие, становится вассалом империи. Князья, быстро разобравшись, что одна вера вместо многих сплотит народ, сцементирует племена в одну нацию, поняли выгоду и поддержали принятие православия. Хотя к князю Великому Киевскому были посольства и иудейские и магометанские.
Язычество же, особенно в глухих углах Руси, жило и владело душами людей вплоть до тринадцатого века. Волхвы, как жрецы языческих богов, утверждали, что человека сотворил дьявол, а боги вселили в него душу. Поэтому после смерти тело идет в землю, в царство дьявола, а душа отлетает к богам. Некоторые племена сжигали умерших, чтобы они не достались дьяволу.
Крики избиваемого священника стихли. Толпа успокоилась, но волхв поднял над головой Библию.
– Вот воистину бесовская книга! Сожжем ее вместе с другими в доме распятого бога! – закричал он.
Толпа одобрительно закричала:
– В огонь ее! – и кинулась к церкви.
Долго ли поджечь деревянное здание, особенно если в нем горят масляные лампады? Вскоре затрещал огонь, из церкви повалил дым.
Пока толпа во главе с волхвами бесчинствовала внутри, Илья подошел к священнику. Тот был весь в крови, лежал неподвижно, и Илья подумал, что он уже мертв. Но священник пошевелил пальцами и застонал.
Илье стало его жалко: ведь не за преступление избили человека до полусмерти, а только за веру. Он поднял его с земли, но стоять священник не мог.
Илья донес его до ближайшего дома и постучал в калитку.
Выглянул испуганный хозяин.
– Укрой священника, – попросил его Илья, – видишь – плохо человеку, избили его.
Мужик поежился:
– Страшно мне, вдруг эти придут? – Он показал на церковь, где бесновалась толпа.
– Пока я здесь, не бойся. А как церковь запылает, толпа сама уйдет.
Илья занес священника во двор, а потом вдвоем с хозяином избы они занесли пострадавшего в избу. Илья счел, что в данной ситуации он сделал все, что мог.
Выйдя на улицу, он поймал внимательный взгляд Первуши. Тот осуждающе покачал головой, но ничего не сказал, видимо – и сам не был сторонником жестокости, ведь милосердие присуще многим.
Толпа восторженно ревела, устроив пляски вокруг церкви – та уже горела вовсю. Когда огонь добрался до верха, небольшая головка с крестом рухнула, подняв облако горящих искр.
Волхв, подняв руку, крикнул:
– Так будет со всеми домами распятого бога! Идем дальше, в детинце главная церковь стоит!
Толпа, распаленная одержанной победой, отправилась в центр города.
Русские города имели два кольца укреплений: внутреннее – детинец, где располагался князь и куда в случае внешней угрозы собирались жители, и внешнее – острог, окруженный высоким тыном из заостренных вверху бревен. Позже во многих городах вместо деревянного тына появились каменные стены.
Первуша покачал головой:
– Зачем Борг туда людей ведет? Там же княжья дружина! Устроят побоище!
Илья понял, что впереди – самое опасное. А не специально ли волхв это делает? Дружинники людей поубивают, слух о побоище по всей Руси быстро разнесется, возмущение вызовет, а то и погромы христианских приходов. Но изменить ход событий Илья не мог, опьяненные одной победой, люди шли за волхвом, как заговоренные. Да они бы и не послушали Илью. Кто он такой? В городе без году неделя, его еще мало кто знает.
И он решил по мере возможности воспрепятствовать кровопролитию, хотя в том, что оно должно случиться, Илья не сомневался. Если толпе и удастся пройти в детинец, то дальше путь ей преградит княжеская дружина.
Так и вышло. Толпа еще только приближалась по улице к детинцу, когда впереди показалась дружина – пешая, в два десятка воинов. Конница стала широко использоваться на Руси после нашествия монголов. От них русы переняли многое, в том числе – команды для лошадей.
Княжеская дружина выстроилась в две шеренги по десять человек. Вооружены они были, как для боя с врагом. Блестели шлемы, переливались рыбьей чешуей кольчуги. Воины прикрывались каплевидными червлеными щитами без геральдических знаков. Для устрашения толпы дружинники били по щитам плоской стороной мечей.
Толпа, услышав мерный стук мечей о щиты и увидев дружинников, перегородивших улицу, вмиг потеряла боевой настрой, замедлила бег и остановилась.
Волхв скомандовал:
– По переулку переходим на другую улицу. У дружины не хватит воинов перекрыть все подходы!
Видимо, волхв знал о численности дружины. Князья содержали дружины небольшие, для отражения первоначального вторжения врага. Затем мобилизовывалось ополчение, для которого на складах в детинце хранилось оружие – копья и боевые топоры, как оружие дешевое и не требующее боевых навыков. Но лук, например, стоил дорого, за иной можно большую деревню с жителями и скотом купить. Кроме того, для владения им требовались длительные тренировки и запас стрел.