В предбаннике он разделся в углу – все-таки присутствие девушки смущало. И дня ведь не знакомы, толком друг друга не знают, не целовались ни разу, а уже обнажаются – все-таки Илья привык к другим отношениям с противоположным полом.
Но Марья повела себя просто. Баня есть баня, место для помывки. Она скинула с себя поневу, исподнюю рубашку и осталась голиком – трусов и лифчиков здешние женщины не знали. Она же первой и пошла в помывочную. Илья отправился следом за ней.
В здешней бане он был в первый раз. Сказать, что здесь он не мылся ни разу, нельзя – в реке, ручье мылся. Но вода в них была холодная, а о мыле и мочалке даже заикаться нельзя.
В помывочной было жарко и влажно. Илья старался не пялиться на фигурку Марьи, тело которой матово светилось в полумраке.
Марья ковшиком зачерпнула что-то из деревянной бадьи у входа и вылила на себя маслянистую жидкость.
– Щелок, – пояснила она, – грязь хорошо смывает.
Как понял Илья, в бадейке было что-то вроде мыльного раствора, и облился этой жидкостью. Если бы не Марья, сам бы он ни за что не додумался.
Марья сняла со стены мочалку из мягкого лыка, облилась из ковша теплой водой и стала тереть себя мочалкой. Илья, как обезьянка, повторял ее действия. Смешно, цивилизованный человек, а примитивным действиям учиться должен, как будто он туземец из дикой страны.
После того как он прошелся мочалкой по телу и обмылся теплой водой из котла, почувствовал, как дышит чистая кожа.
– Ложись на полку, – скомандовала ему Марья, и Илья послушно улегся.
Девушка полила его щелоком, докрасна растерла мочалкой спину и смыла все теплой водой. Илья блаженствовал.
– А теперь ты мне. – Марья улеглась на полку.
Блин, лучше бы она этого не делала! Вид не столько спины, сколько того, что ниже, сильно отвлекал Илью. Округлые прелести девушки манили его и возбуждали, все-таки женщины давно у него не было. Пересилив себя, он намылил щелоком и натер мочалкой спину Марье.
– Ой, ты как медведь, дырки мне на спине протрешь! – охнула она.
Илья рассмотрел ее: тело девичье, нежное, а руки рабочие, с загрубевшей кожей, на пятках – натоптыши. Вздохнул тихонько про себя: досталось девке, как рабочая лошадь была. Мало того, что не пожалел никто сироту, так еще и на заклание отдали.
Потом они зашли в парную. Марья плеснула на раскаленные камни кипятка, и тесная парная наполнилась горячим паром.
– Ложись на полку, – опять скомандовала Марья. Сама же взяла из бадьи распаренные березовые веники и стала водить ими над телом Ильи. Он почувствовал, как по спине пошли волны горячего воздуха. И так хорошо ему стало, примлел даже. И вдруг – удар: это Марья начала веником его шлепать, охаживать.
К телу стали липнуть мокрые листочки, запахло березой. Ух, красота! Потом они поменялись местами.
Илья в парной бывал с друзьями и понятие о том, что это такое, имел. Марью веником, как опахалом, овеял, горячим воздухом обдал. Потом слегка, не усердствуя, похлестал.
От удовольствия Марья застонала.
Они вышли в помывочную и смыли с себя пот: поры в коже открылись, и пот заструился.
– Давно так не мылась, – призналась Марья. – В баню меня последней пускали, когда вся родня уже вымылась. Иногда и теплой воды не оставалось, и каменка остывала.
В предбаннике они оделись. После бани от одежды чувствовался запах пота, да и грязноваты уже были и футболка и трусы.
Девушка фыркнула:
– Исподнее у тебя смешное, наши мужи носят длинное.
– А ты из какого племени?
– Кривичей.
– Плохо твое племя живет, если молодыми девушками жертвует, нет у него будущего.
Марья хотела сказать слово в защиту своего племени, но передумала, против фактов не пойдешь. Племя отреклось от нее, послав на заклание.
После бани сытно поели: супчик из заячьих потрохов, кулебяки мясные, капуста тушеная да с жареной курицей. Илья завтракал рано утром, аппетит нагулял и ел быстро. А если судить по тому, как ела девушка, она вообще день или два пищи не видела. И то: зачем кормить девушку, если ей умирать?
Они расположились в комнате. Илья разделся, оставшись в трусах, – привычка, однако. Марья обнажилась полностью, легла рядом и быстро уснула. Некоторое время Илья ворочался: ну как тут уснешь, если рядом голая красотка?
Утром они заказали легкий завтрак – сыто, расстегаи рыбные, и отправились на торг.
Илья шел по рядам неспешно. Сначала он приглядел девушке черевички кожаные, вроде туфель без каблука. Странно было, что не было левой или правой туфли, на любую ногу обувать можно было. Примерили – обувка впору пришлась.
Марья обрадовалась. На селе наиболее распространенная обувь – лапти; кто был побогаче, тот носил поршни из заячьей шкурки. А уж сапожки кожаные и вовсе только богатые носили.
И рубашку с подъюбником он ей купил, и поневу новую. Марья только ахала, глаза ее счастливо лучились – столько обновок сразу! Видели бы ее сейчас подружки!
Илья и себя не забыл, рубашку новую, льняную купил, штаны шерстяные. Штаны были широкими и по размеру на любой объем подходили. Держались они на поясе гашником – веревкой особой.
И исподнее не забыл Илья. Придя на постоялый двор, он ножом у кальсон на уровне колен штанины отрезал, превратив их в «семейные» трусы. Кальсоны зимой можно носить, в холода.
Марья сразу нарядилась в обновки. В зеркало бы ей посмотреться, да нет его. Стеклянных с амальгамой еще в помине не было, а полированные, из серебра, только в богатых домах имели. Народ средней руки пользовался полированными бронзовыми зеркалами. А холопы и прочие смерды смотрелись в отражение на воде.
Марья покружилась перед Ильей:
– Ну как?
Неистребимое, изначально древнее желание всех женщин покрасоваться, понравиться.
– Красота неписаная! – похвалил Илья.
Девушка от похвалы зарделась, бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.
– Ты меня балуешь, как тятенька баловал бы либо муж любимый. – На глаза ее навернулись слезы.
– Перестань мокроту разводить, – поморщился Илья. Он не любил женских слез и не знал, как вести себя в присутствии плачущей женщины. – Кончилась твоя плохая жизнь, отныне только хорошая будет.
Слезы на глазах девушки высохли моментом, а Илья уселся на скамью и задумался. Что с девушкой делать? Ему надо делом заниматься, денег не так много осталось. Оружие себе купил, гривну волхву отдал, на одежду потратился… А кормить его никто не обещал, надо самому думать. Остаться на постоялом дворе? Или, пока еще деньги в мошне звенят, купить свой дом? Хозяйка уже есть, на пропитание он заработает – хотя бы охранником у купцов в обозах либо еще кем-то.
Долго он голову ломал, однако понимал, что для принятия решения исходных данных маловато, сколько изба стоит? На окраине города меньше, в центре больше – но сколько?
Марья задумчивость его поняла неправильно:
– Ратибор, о чем кручинишься? Али я тебе не люба?
– Не о том думаешь. Избу для нас купить или на постоялом дворе проживать?
– А это смотря сколько денег у тебя… Постоялый двор – жилье временное, для торговцев или таких, как мы. Серьезный человек свою избу иметь должен, если он не перекати-поле.
Ее фраза положила конец раздумьям Ильи.
Он спустился вниз, в трапезную, и тут же подскочил хозяин заведения.
– Чего откушать желает гость дорогой?
– Скажи-ка мне, избы почем продают?
Хозяин вопросу не удивился, видимо – не впервой задают.
– Это смотря какую и где хочешь. В слободке для мастеровых – кожевенников, кузнецов, столяров либо гончаров – дешевле выйдет. А коли в посаде, да еще с поверхом – знамо дело, дороже.
– В центре и без поверха, – коротко уточнил Илья. «Поверхом» называли второй этаж.
– Пятистенка или обычное? – продолжил спрашивать хозяин.
– Обе. – Что такое «пятистенка», Илья не знал.
– Пятистенка без поверха, в посаде… – Хозяин задумался.
– Куны три-четыре – смотря по состоянию дома да земли при нем, земля в центре ноне в цене. А обычная…
– Благодарю, я понял. А как узнать, какая изба продается?
– Не местный? – уточнил хозяин. – Ну да, о чем это я? Иначе на постоялом дворе не жил бы. На торг иди. Там, по левую руку в дальнем углу собираются те, кто избы или дома продает или приобрести желает.
– Каждый день?
– А то как же!
– Спасибо.
Времени было полдень, и Ратибор решил отправиться на торг. Марья увязалась следом.
– Что я все одна да одна? Да и спокойно с тобой.
Торг продолжал шуметь, торговать. Продавали и покупали все – одежду, оружие, лошадей, продукты. Как говорится, за ваши деньги – любую прихоть.
Однако же Илья приметил кучки людей в разных местах. В центре таких «собраний» кто-то громогласно разглагольствовал. Илья пробился поближе – послушать.
«…и все напасти на ваши дома от предательства. Отвернулись от богов, которым поклонялись ваши отцы и деды-прадеды! Перестали к волхвам ходить, пожертвования делать, и в обиде великой на вас отвернулись от вас ваши боги, перестали они за землей следить и за небесами. Засуха настает, урожай на корню засыхает. Князья да люди богатые к распятому богу обратились. Да им-то что? Все равно за налогами и податями к вам приедут, как урочный час настанет. И зерно у них будет, и меды стоялые, в шубах богатых ходить станут! А ваши дети суп из лебеды хлебать будут, от голода пухнуть!»
Из толпы раздались крики:
– Верно говорит!
– Правильно!
В это время появились городские стражники и стали пробиваться сквозь толпу. Увидев это, говоривший юркнул в толпу и растворился в ней.
Люди стали расходиться, но между собой разговаривали.
– Верно говорил, все в масть. Богатым вера новая мила, а нам в тягость.
Илья улыбнулся: люди волхва уже действуют, да как! Краснобаи прямо, ловко языком чешут, убедительно. Конечно, один разговор не даст ничего, но если каждый день да в разных местах они внушать людям эти мысли будут? Священникам и князьям это не понравится, и они попытаются как-то воспрепятствовать. Но и волхв не дурак. Его люди в разных городах и селах работу вести будут и посеют зерна сопротивления, из которых вызреет недовольство, а то и бунт. Дело хитрое, выступать не против князей будут, а против чужой веры, и далеко не каждый князь сразу поймет угрозу. Ну чем Борг хуже Геббельса? Тот тоже начал с информационно-идеологической войны. Самая страшная война – та, которая в головах человеческих.
Однако Илья понимал, что выступать на базарах – не его дело. Народ для массовых выступлений, для бунта надо подготовить. Плод должен созреть, прежде чем его можно будет сорвать, а это дело не одного месяца. Его же задачей будет силовое прикрытие, когда это понадобится. И, по расчетам Ильи, у него есть полтора-два месяца. Самая острая ситуация возникнет после сбора урожая, когда он будет в амбарах – тогда княжеские тиуны поедут собирать подати.
Обычно сбор дани начинается осенью, когда берут овощи. Потом последует перерыв из-за осенней распутицы, когда после дождей дороги становятся непроезжими. А вот когда ляжет снег и пробьют санный путь, когда встанет лед на реках, сбор дани продолжится, и княжеские тиуны будут забирать зерно и забитый скот – на холоде он может храниться подолгу.
Если урожай будет плохим, на что и рассчитывал волхв, недовольство вспыхнет от малой искры, стоит только приложить усилия. Перед страхом голода к недовольным примкнут даже колеблющиеся. Но все это мысли.
А сейчас Илья с Марьей прошли в дальний угол, нашли продавцов изб и даже домов. Дома строили из пиленого белого камня, и в основном – люди благородного звания или зажиточные купцы. Однако цены продавцы просили немалые.
Илья был реалистом и рассчитывать мог только на свои деньги, да и то понимал, что сразу все тратить нельзя. После приобретения жилья надо еще на что-то жить, тем более что он не один. Уж коли взял на себя ответственность за девушку, надо нести ее и дальше.
Они обсудили с продавцом цену, он избу описал. Не в слободке стоит ремесленной – в посаде, но и не в центре его.
– Пошли смотреть, – предложил Илья.
– А как же без этого? Обязательно.
На месте Илья и в погреб залез, и на чердак, несущие балки осмотрел – не гнилые ли, не поедены ли жуком-древоточцем?
Изба ему понравилась. Не новая, но добротная. Во дворе конюшня на две лошади, сарай, амбар и земли много.
Продавец соседей позвал – видаками, без свидетелей сделка с недвижимостью не считалась законной. Ударили по рукам, и Илья отсчитал деньги. Потом Илья с Марьей вернулись на постоялый двор – за вещами и оружием.
Марья поверить не могла, что отныне будет жить в доме, и будет в нем хозяйкой, а не при родне ненужной приживалкой.
Однако вернувшись с вещами, призадумалась. Кто она Илье? Не жена, не спит он с ней, как с мужней женой. Но и не холопка, не заставляет Илья ее работать. Неустойчивое, непонятное положение при Илье настораживало ее, пугало. Грешным делом даже подумала – не в рабство ли ее продать решил? Однако ведь волхву цену за нее непомерную отдал, при продаже не окупится.
Илья задумчивость Марьи заметил.
– О чем кручинишься, краса?
– Кем я тебе прихожусь, Ратибор? В жены не взял, работать не заставляешь, кормишь, деньги на обновки тратишь…
– Люба ты мне, не скрою, – признался Илья, – однако для создания семьи любовь взаимной должна быть. Будь ты мне пока сестрою названой, хозяйкой в доме, а там – поживем-увидим.
Марью такой ответ удовлетворил, поскольку доводы Илья привел убедительные. Обрадовалась она: хозяйка – это уже намек на серьезные отношения. Прошлой ночью Илья руки не распускал, хоть и на одной постели спали, и ни словом, ни делом ее не обидел. Худого слова в свой адрес она тоже не слышала, не то что от родни, – и грязнулей обзывали, и неумехой, и объедала-де родню. Обидно такое ей было слышать, если она сидела с краю стола и накладывали ей в чашку наравне с детьми малыми. А ведь она трудилась не покладая рук с восхода солнца и до его заката. У родни хозяйство большое: куры, свиньи, коровы, бараны, и всех напоить надо, хлев вычистить. Одной воды тяжеленных бадей не один десяток из колодца принести.
Марью слова Ильи обнадежили. Она приободрилась и пошла в поварню. А в кухне – шаром покати: ни чугунков, ни сковородок, ни горшков глиняных, ни мисок – даже ложки завалящей нет.
Она вернулась в комнату, где Илья по-прежнему на лавке сидел, и нерешительно сказала о бедственном положении в поварне.
– Я так понимаю – продуктов тоже нет, готовить не в чем и не из чего. Спать тоже не на чем – ни матрасов, ни подушек. Полотенец тоже нет.
Илья только крякнул с досады. Мало избу купить – надо ее обустроить, иначе как жить?
И они снова отправились на торг.
На входе Илья купил огромный крапивный мешок, куда покупки складывать будет. Набили они мешок быстро, а и половины необходимого не взяли.
Илья взвалил мешок на плечи. Тяжел, однако!
Принес мешок в избу, оставил в сенях и снова на торг отправился.
И второй мешок заполнился моментом.
Продавец, желая помочь, попытался поднять мешок, чтобы положить его Илье на плечо, но не смог даже оторвать его от земли – чугунные изделия очень тяжелы.
Илья торопился. Близится вечер, а еще не куплены подушки и продукты.
Марья осталась выбирать покупки, а Илья сделал еще одну ходку к дому. Утомительно, конечно, но жилье надо обустраивать.
Третий мешок оказался на плече: полпуда гречки, столько же пшена, два фунта соли, три фунта гороха и много чего еще по мелочам. Марья несла в руках подушки.
Пока домой вернулись, смеркаться начало, а еще перины не были куплены. Казалось – все предусмотрели, а вот о свечах забыли. Потому улеглись спать в полной темноте. Да и спать пришлось на жестком топчане, к тому же и укрыться было нечем, одеяла тоже забыли.
Спали вдвоем, обнявшись – так теплее.
В середине ночи Марья разбудила Илью:
– Ратибор, страшно мне, кто-то по избе ходит, сопит.
Илья встревожился, нож в руку взял – не лихие ли люди поживиться в избу забрались? Одну комнату осмотрел, другую – нет ничего. Успокоился – почудилось Марье, но решил поварню осмотреть. Только дверь открыл – и остановился: над столом два зеленоватых глаза светятся. Кошка, что ли? Но откуда в избе кошка?