Самое темное узилище (ЛП) - Шоуолтер Джена 2 стр.


Как раз в этот момент Атлас пришел на сторожевой пост. Ей не надо было видеть, чтобы узнать это. Она чувствовала его. Всегда чувствовала его жар. Когда ее взгляд отыскал его, она увидела, что он обнимает длинноногую блондинку. Блондинку, которая прильнула к нему так, словно рядом с ним было ее законное место, и она бывала там много раз прежде.

Мысль разозлила Нику. Так не должно быть; она презирала Атласа всей душой и плевать хотела на то, с кем он спит. Ей все равно, кого он услаждает. О да, он доставлял удовольствие этой блондинке своими умелыми руками и жаждущими губами. Он был восхитительным любовником, чьи прикосновения до сих пор преследовали Нику во сне. Но вот и она. Ярость.

Она не собиралась, но поняла, что идет к решетке и вцепляется в нее, чтоб лучше и поближе рассмотреть его. Трое стражей стояли вокруг него, болтая и смеясь. В то время как пленники носили белые одежды, стражники одевались в черное, и он был соответственно облачен. Черный идеально подходил к его черным, остриженным волосам и глазам цвета моря.

Лицо Титана было выточено искусным скульптором, все в нем пребывало в идеальной гармонии. Глаза идеально посажены, нос идеальной длины, идеально очерченные скулы, губы идеальной формы и цвета, и в довершение всего идеально-упрямый квадратный подбородок.

Она должна была бы понять, что он играет ею в тот миг, когда он обратил эти опасные глаза на нее и в них засветился «интерес». Мужчины просто не смотрели так на нее. Даже Эреб, а уж он-то её любил.

– Ублюдок, – побормотала она, проклиная обоих мужчин из своего прошлого.

Будто услыхав ее, Атлас поднял взор. Едва встретились их глаза, она захотела отпустить решетку. Она захотела шагнуть назад, прочь с его глаз. Но она не позволила себе подобной роскоши. Это – проявление трусости, а этот мужчина видел ее слабость слишком много раз.

Чтобы подразнить его, и надеясь также вывести его из себя, как и он всегда выводил ее, она позволила своему взгляду коснуться его груди, именно там, где выжжено было ее имя. Она самодовольно улыбнулась прежде, чем поднять глаза и выгнуть дугой бровь. Прямое попадание. Он стиснул челюсти.

«Что думает твоя любовница о твоем клейме?» – хотелось ей закричать. – «Что думает эта блондинка о моем имени на твоем теле?»

Он крепче прижал глупую блондинку к себе, и, не отрывая взгляда от Ники, смачно поцеловал ее в губы. Конечно же, та отреагировала так, как любая другая на ее месте. Она обвила его руками и вцепилась в него мертвой хваткой. Ника хорошо знала, что этот мужчина мог довести женщину до оргазма своим искусным поцелуем.

Ярость Ники возросла. Если б могла она бы спустилась прямиком туда и растащила их в стороны. После чего убила бы обоих. Не потому что сама хотела Атласа – это не так – но потому что он, очевидно, опять использовал женщину. Страсть не светилась в его взгляде. Лишь целеустремленность.

Ника оказала бы услугу всем женщинам, уничтожив его.

– Эреб, – позвала она. – Поди сюда. Я хочу поцеловать тебя.

– Что? – выдохнул он, явно шокированный.

– Ты хочешь целоваться или нет? Иди сюда. Быстро.

Позади нее раздался шорох одежды, а затем ее бывший любовник оказался рядом. Он был пленником, секс – редкостью. Он возьмет, что может, даже от той, кого презирает. Это она знала наверняка.

Ника повернулась к нему; он уже склонялся к ней. Как и блондинка, она обвила руками шею партнера и прижалась к нему. Вот только она не получила удовольствия от поцелуя, каким бы до боли знакомым он ни был. Вкус Эреба был слишком… каким? Слишком отличался от Атласа, поняла она, от чего ее злоба еще более возросла. Ни один мужчина не должен обладать подобной властью над нею.

Все же она позволила Эребу продолжать. Атлас должен понять, что она более не желает его. Он должен понять, что он больше никогда и ни за что не сыграет на ее чувствах. Она больше не была девочкой-идеалисткой. Уж об этом-то он позаботился.

Глава 3.

Ярость. Абсолютная ярость переполняла Атласа. Он резко отпустил свою партнершу – не мог припомнить ее имени – и она ахнула, протестуя. Не утруждаясь объяснениями, он пошел прочь от нее. Ярость продолжала растекаться по всем уголкам его сознания, пока он взбирался по ступеням, которые вели к клеткам пленников, к камере Ники.

Его имя – на ее спине. Как смеет она позволять другому мужчине касаться ее губ?

Дойдя до места, он поднял руку и значок на его запястье, заставил решетку отъехать в сторону. Несколько пленников сидели у дальней стены. Страстное желание читалось в их лицах, они наблюдали, как низший бог Тьмы и богиня Силы начищали друг другу миндалины. Они на самом деле были так поглощены этим, что даже не бросились к Атласу и не попытались сбежать. Или, возможно, причиной тому была боль, которую они испытали бы, если бы попытались. Ему стоило только нажать кнопку – их ошейники превратили бы их мозги в ошметки.

Ника стонала так, будто ей действительно нравилось то, что Эреб делал с ней. Красная пелена застлала взор Атласу. Как она смеет! Скрипя зубами, он схватил Нику за ворот и притянул к себе, прочь от Эреба.

Она охнула. В отличие от аха блондинки, к этому звуку он не остался безразличен. Захотел проглотить его – и сделать что-то, что угодно, чтобы заставить Нику издать его опять.

«Что это со мной?»

– Эй, – рявкнул Эреб, по-дурацки протягивая к Нике руки, чтоб завершить начатое. – Мы были заняты.

Хмурясь, Атлас ударил его в грудь. Более слабый, тот отлетел назад, врезаясь в своих товарищей-заключенных. Вскочил на ноги, чтобы ответить, рассмотрел, кто нанес удар и замер, раздувая ноздри.

– Еще раз к ней прикоснись, – процедил Атлас, – и я сниму с тебя ошейник – вместе с твоей головой.

Бог побледнел, наверное, даже захныкал.

– Все равно она того не стоила.

За эти слова Атлас также мог его убить.

– Сатиры рогатые, что ты делаешь? – потребовала ответа Ника, внезапно оживляясь и привлекая внимание к себе. Обернувшись, она впилась в него взглядом. – Я могу спать с кем захочу. И знаешь, я даже могу выбрать одного из твоих друзей.

Несмотря на ее пылкие речи, дыхание её было ровным – а не было бы, если б это Атлас целовал ее, – на щеках не было румянца, и даже соски не затвердели. Наконец что-то охладило самое яркое пламя его злобы.

– Просто закрой рот.

Он взял ее за руку и потащил прочь из камеры. Решетка закрылась за ним автоматически.

– Сатиры рогатые, что ты делаешь? – снова сказала она, пытаясь вырваться. Она никогда не была из тех, кто готов беспрекословно покориться.

– Сатиры рогатые, что ты делала? – парировал он. Достигнув начала лестницы, остановился. Блондинка, которая оказалась богиней Памяти – как там ее зовут? Мини? Нет, но близко. М и М? Минизон? Ближе. Мнемозина. Да, точно – Мнемозина и трое воинов, избранных охранять Тартар сегодня, уставились на них.

– Что? – рявкнул Атлас. По крайней мере, Ника перестала сопротивляться. Замерла рядом с ним, переводя взгляд с него на них и обратно.

– Ты не можешь так запросто выводить пленников, – заявил Гиперион, бог Света. Он был красавчиком, хоть и бледным, как и предполагал его титул, и лучше бы Нике не рассматривать его в качестве кандидата на свое ложе.

– Я не вывожу ее, – сдавленно ответил Атлас. – Я ее перемещаю.

«В отдельную камеру, где никто не сможет прикоснуться к ней своими грязными, отвратительными губами. Где никто не сможет лапать ее тело».

Однако в его решении не было никакого сексуального подтекста. Он просто не желал, чтобы она испытывала хоть какое-то удовольствие. Она не заслужила этого.

– Почему? – Мнемозина смотрела на него с любопытством, ни намека на огорчение или ревность не было в ее лице.

«Почему?» – спросил он у самого себя. Богиня памяти месяцами жаждала встреч с ним, постоянно его призывала. Прошлой ночью она даже заявилась голышом в его дом.

О да, она была прекрасна, и он почти поддался и хотел возлечь с ней. Его тело бушевало после того, что случилось с Никой, и он отчаянно жаждал разрядки. Но, так и не завершив начатое, отослал настойчивую богиню прочь. Он почувствовал себя слишком виноватым. Так, словно он изменял Нике. Глупость-то какая. С Никой его связывала только взаимная ненависть.

Кроме того, кому захочется быть с женщиной, которая никогда не забудет твоих ошибок? Которая будет помнить все твои проступки? Не ему. И все же он перенесся в дом Мнемозины этим утром и пригласил ее провести с ним день, только для того, чтобы привести ее в тюрьму утром. Он странно ликовал при мысли о том, что будет бравировать ею перед Никой.

Титан снова задался вопросом, почему же Мнемозина не чувствовала в Нике соперницу. Хотя он знал, что этого не чувствовало большинство женщин. Он слыхал их разговоры. Ника была слишком высока, слишком мускулиста, как они говорили. Она была слишком резка и слишком груба. Но именно это поначалу разожгло в нем интерес к ней. Она могла справиться с его мощью. И отплатить ему той же монетой. Она никогда не будет тушеваться пред его взором. Никогда не будет бежать прочь от его гнева. Она всегда будет смотреть ему прямо в лицо. Ему нравилось это. Очень. Ни в одной из женщин он не встречал такой храбрости.

И она была прелестна, так он думал. Да, только вчера он считал ее разве что симпатичной, но сейчас это казалось ему неправильным во всех отношениях. Не так давно, когда он первый раз вошел в тюрьму, он ощутил ее взгляд и посмотрел вверх. На секунду, только на секунду, Ника опустила щит. Она не знала, что он наблюдает за ней, потому не следила за выражением своего лица. Черты ее смягчились, приобрели некую печаль, глаза светились. Ее вид разгорячил его кровь так, словно его охватил пожар.

Все это не означало, что он желает ее, своего врага. Тот факт, что его имя красовалось поперек ее спины просто сыграл с ним злую шутку, внося смятение в мысли, вызывая чувство собственности, в этом он был уверен.

– Итак, – напомнила Мнемозина.

– Ага, – сказала Ника, – мы ждем ответа.

На какой вопрос? Ах, да. Почему он переводит ее. Он вздернул подбородок, отказываясь смотреть вниз на Нику. Не то чтобы ему пришлось слишком низко опускать глаза. Со своими шестью футами роста она была почти также высока как и он.

– Мне не нужна причина. Я в ответе за эту тюрьму и всех внутри нее. Значит, если я хочу перевести тебя, я могу это сделать.

Последние слова предназначались Титанам. Им не стоит расспрашивать его.

Не проронив более ни слова, он потянул Нику прочь. Куда же ему отвести ее? В свой кабинет, решил он. В данный момент во всей громадной тюрьме не было свободной камеры.

– Тебе повезло, что я не убил того ублюдка, – сообщил он, убедившись, что другие не могут слышать его.

Ей не надо было спрашивать о каком именно ублюдке он говорит.

– За что?

За то, что коснулся того, что принадлежит мне.

– Он не имел позволения ухаживать за тобой.

Атлас завернул за угол, в конце коридора показалась дверь в его кабинет.

– Ухаживать за мной? – она безрадостно засмеялась – Погоди-ка. А, понятно. Ты можешь трахаться с кем угодно, а я – нет.

Хорошо. Они поняли друг друга.

– Правильно.

Он зашел внутрь и наконец-то отпустил ее. Руки чесались, чтобы снова коснуться ее, но он удержал их при себе. Вместо того, чтобы сесть за стол, он обернулся, встав с ней нос к носу.

– Тебе суждено страдать в одиночестве.

Боги, как она чудесно пахнет. Страстью. Настоящей, раскаленной добела страстью.

– Да неужели. Все равно, мне самой с собой гораздо веселее.

Вообразив то, что она озвучила, он почувствовал, как ноги его подкашиваются. Он должен отойти. Пока не сотворил что-то глупое.

Она прищурилась.

– Знаешь, а ты не изменился. Ты такой же осёл, каким был раньше.

– Однако, – продолжил он так, словно она только что не оскорбляла его. Глупо, будь он проклят. Она здесь, с ним наедине. – Если ты нуждаешься в поцелуях, я позабочусь об этом.

Глава 4

Времени воспротивиться не было. Не успела Ника и глазом моргнуть, как оказалась впечатанной в стену, Атлас прижимался к ней, его руки стискивали ее виски, а губы сминали ее рот. Без предупреждения, его язык протолкнулся глубоко, минуя ее зубы.

Она могла бы укусить его. Вообще-то, она хотела укусить его, и не в порыве страсти. Она хотела крови, боли. Вместо этого, ее тело стало его рабом, словно и не было столетий ненависти, и она радостно приветствовала мужчину. Обвила руками и изогнулась навстречу его эрекции. Эрекция? О, да. Его плоть пришла в возбуждение. Твердая и длинная, большая.

Его вкус – порочный, дикий и обжигающий, как темные специи. Она чувствовала, как напряжены его мускулы под её руками. Скользнув ладонями вверх, она запустила пальцы в его волосы. Короткий ежик восхитительно оцарапывал кожу, заставляя ее дрожать.

«Коснись меня», – хотелось ей выкрикнуть. Так давно, проклятие, как давно, она не испытывала подобного.

О, она бывала с другими мужчинами с тех пор, как так глупо отдалась Атласу, потому что искала столь же ярких ощущений, что испытала с ним. Но каждая попытка оставляла ее опустошенной, неудовлетворенной. А затем она была поймана – самим Атласом – и без церемоний засунута в эту тюрьму.

Здесь негде было уединиться, и не было возможности найти партнера. Не то, чтобы она хотела этого или вообще пыталась. Никто более не привлекал ее. Никто, кроме Атласа, чтоб ему провалиться.

Да, будь он проклят. ОН. Тот, кто только вчера вписал свое имя в ее плоть. Что она творит, позволяя подобное? Он подумает, что до сих пор не безразличен ей. Решит, что она все еще томится по нему, мечтает о нем… жаждет его. Это может быть правдой, проклятье, но она никогда не позволит ему узнать этого.

Задыхаясь, Ника отвернулась.

– Я не хочу тебя, – солгала она. – Отпусти. Сейчас же.

Низкий рык вырвался из глотки Титана.

– Я тоже не хочу тебя, – раз, другой он потерся бедрами об нее. – Но я не отпущу тебя.

Дрожь прошла по ее спине. Небеса. Он затронул самую чувствительную точку ее тела и ощущения от этого потрясли ее. Затем, опустив руку, он сжал ее грудь – и у нее чуть не подогнулись колени.

– Почему? – едва не хныча, выговорила она. И почему она дает ему свободу выбора? Почему не вырывается? Ты – Сила. Так веди себя подобающе.

– Почему я не отпущу тебя? – он начал перекатывать пальцами ее затвердевший сосок.

Вот почему она оставалась на месте, подумала Ника сквозь пелену головокружения. Наслаждение нарождалось, растекаясь по венам, сжигая, превращая ее в новое существо. Существо, которое жило бы лишь ради удовлетворения. Существо, которому было бы плевать, что ответственный за ее страсть, был ее врагом.

– Да.

– Я… Я… – его пальцы напряглись, сжимая сильнее. – Просто заткнись и поцелуй меня опять.

Их губы встретились снова, и на этот раз она приподнялась на цыпочки. Не могла удержаться. Когда их языки сплелись, он подхватил ее под бедра и оторвал от пола. Заставить его удерживать весь свой вес было бы забавно, но совсем не так приятно, как обвить ногами его талию и прижаться своей пульсирующей плотью к его плоти.

Прижав ее к стене, он смог запросто запустить обе руки ей под одежду. Их тела были слишком плотно прижаты, чтобы он мог добраться туда, где она больше всего его хотела, но то, как он сжимал ладонями полушария ее груди, касаясь кожей ее кожи, тоже было вполне неплохо. Он оказался еще более горяч, чем ей помнилось.

Его губы оставили ее, но не успела она разочарованно застонать, как он начал целовать и вылизывать ее шею.

– Да, – выдохнула она. – О, да. Вот так.

– Еще? – он уткнулся носом в золотой ошейник пленницы, словно это была простая побрякушка, а не грозящее ей смертью устройство. В этот момент ей нравился даже ошейник.

– Да.

Еще. В данный миг она могла вымолвить только одно это слово. Разве что… он что, надумал заставить ее умолять?

Внезапно к желанию примешалась ярость. Что ж, она ему покажет. Умолять она не будет ни о чем. Даже об этом. Особенно об этом. Не его.

– Так ты и получишь ещё, – сказал он, поражая ее. Стянул ткань грубого платья, высвобождая ее грудь. Шумно выдохнул. – Так прекрасна. Так совершенна, – его язык обвел по кругу сосок, который его пальцы щипали не так давно. – Моя.

Назад Дальше