Надо было увести их обратно. К счастью, Джек разделял эту мысль.
— Хватит, — сказал он. — Давайте вернемся и обсудим все как взрослые люди. Мы же на это способны, верно?
Его слова сработали. Колин несколько секунд уничтожающе на него смотрел, потом кивнул, повернулся и, не говоря ни слова, пошел в театр. Остальные последовали за ним.
Дрожь, пробегавшая по телу Ариес, чуть утихла, когда все зашли внутрь. Джек остался с ней в холле — Ариес выглянула в окно, чтобы убедиться, что на улице никого нет.
— Он ведет себя как последняя скотина, — сказал Джек. — Мне так жаль!
— А мне нет, — отозвалась Ариес. — Я знала, что он другим быть не может.
Они вернулись в театр и увидели, что Колин перешнуровывает ботинки.
— Давайте просто подождем еще немного, — сказала Ариес. — Время еще раннее. Торопиться некуда. Может, к нам уже идут. Уверена, осталось совсем недолго.
— Только не надо делать глупостей, — добавил Джек.
— А что мы будем есть? — бросил Колин. — Мы можем тут застрять на несколько дней. А я не собираюсь голодать.
— Столовая никуда не делась, — ответила Джой. — В учительской висят ключи. В прошлом семестре я была ассистентом преподавателя. Я знаю, где их найти. Надо только до них добраться. Уверена, в столовой полно еды.
— Может, стоит сделать это прямо сейчас? — предложила Ариес. — Я схожу. Кто со мной?
— Я, — вызвался Джек.
— И я, — сказал Колин. Он немного успокоился. — Мне надо отсюда выбраться. Я схожу с ума оттого, что сижу тут, сложа руки. — Говоря это, он смотрел прямо на Ариес, прозрачно намекая, что это она во всем виновата. Со временем он и ответственность за землетрясение на нее свалит.
Колин явно хотел стать лидером в их маленькой группе. Ариес знала, что это не доведет до добра.
— Попробуйте найти радио или что-нибудь в этом роде, — сказала Бека. — Может, удастся послушать новости. И проверьте, работают ли сотовые.
— Я готова убить за чашку кофе, — с усмешкой сказала Джой. — Может, там есть блинчики? Бекон и яйца? Сосиски? А кексы там есть, как думаете?
— Черствые крекеры, вот что я могу обещать, — ухмыльнулся Джек.
За сценой он нашел спортивную сумку и вытряхнул оттуда чью-то физкультурную форму. Джек надел сумку на плечо, поднялся по лестнице и направился обратно в холл. Все пошли за ним — кроме Аманды и Беки, которые остались в театре на случай, если с остальными что-то приключится.
Столовая была в другом конце школы. Туда было около пяти минут ходу. Учительская находилась как раз на полпути, возле главного входа.
— Никогда не замечала, что в школе так жутко, — сказала Джой. — Так пусто. Мне все время кажется, что на нас вот-вот кто-то набросится. Тут всегда такое эхо?
Все, кроме Ариес, рассмеялись.
— Отличная идея для фильма ужасов! — заметил Джек. — Днем ученик — ночью убийца, и школьные коридоры окрашиваются кровью.
— Так, хватит! — отрезала Ариес.
— Извини. Я просто пошутил, — отозвался Джек.
Остаток пути они проделали в тишине. Двери в учительскую были заперты, и Ариес достала из кармана ключи.
— Откуда они у тебя? — поинтересовался Колин.
Ариес не ответила и открыла дверь. Они вошли. В учительской было темно, жалюзи были опущены, и Джек бросился их поднимать. Ариес чуть не закричала на него, но сдержалась. Что она могла сказать? Чтобы найти ключи от столовой, нужен был свет, а она все еще была не готова рассказать остальным, какой ужас творился снаружи. Да и что она могла им объяснить, если сама не понимала, что происходит?
— Я возьму ключи. — Джой подошла к письменному столу и начала рыться в ящиках. — Тут есть отличная штука — ключ, который отпирает все замки в школе. Если я его найду, может, нам удастся заглянуть в наши личные дела. Как думаете, они и правда существуют или это миф?
— Надеюсь, что миф, — хмыкнул Джек. — В первом классе я как-то раз описался. Если это всплывет, я, наверное, никогда не поступлю в университет.
На столе рядом с кипой бумаг стоял черный телефон. Ариес подняла трубку и нажала на кнопку. Гудка не было. Она проверила, подключен ли провод, и нажала снова. Ничего.
— О боже, — неестественным голосом проговорил Джек. Его застывшие пальцы крепко сжимали жалюзи.
Ариес первой подбежала к окну. Она проследила за взглядом Джека. Метрах в пятнадцати от окна в траве лежало тело. Человек, весь в крови, упал лицом вниз. Его невозможно было опознать.
Если бы не ярко-зеленая кофточка.
— Это мисс Дарси! — сказал Колин.
Джой отвернулась, и ее тут же вырвало.
— Боже, боже, боже! — приговаривал Колин, закрыв руками уши, словно пытаясь заглушить звук собственного голоса.
— Что с ней случилось? — спросил Джек. — Кто мог это сделать? Это уже не хулиганы.
— Это зло, — сказала Ариес и наконец поняла, что имел в виду псих в автобусе, когда сказал: «Игра окончена».
У них больше не осталось в запасе жизней, чтобы набирать очки.
— Там, снаружи, кто-то есть, — сказал Джек.
Прямо за газоном, у дороги, стояли трое. Они смотрели на школу. Нет, не так. Они смотрели прямо на них.
Ариес оттащила Джека от окна.
— Нам надо уходить, сейчас же! — сказала она.
Кажется, ее никто не услышал. Время тянулось слишком медленно. Они не успеют. Сердце бешено стучало в ушах. Джек, словно в замедленной съемке, отодвинулся от нее, не сводя глаз с окна.
— Надо уходить! — повторила она уже громче, стараясь заглушить собственное сердцебиение. — Надо забрать Беку и Аманду.
Джек наконец посмотрел на нее:
— Ладно.
Но с места не двинулся. Ни он, ни кто-либо другой.
— Давайте же! — закричала она, потянув за собой его и Джой. — Если мы сейчас не уйдем, мы все погибнем!
— Что происходит? — спросила Джой. — Кто убил мисс Дарси?
— Следом за ней они убьют и нас. — Кажется, эти слова наконец подействовали. — Пошли!
К счастью, Колин не стал спорить.
Они побежали по коридорам и уже почти добрались до театра, когда услышали крики.
— Это Бека! — воскликнула Джой.
Все замерли в ожидании, не зная, что делать. Крики продолжались, казалось, целую вечность, а потом прервались. Коридор залила тишина, со всей силы надавила Ариес на голову. Она не могла произнести ни слова — язык прилип к нёбу. Сзади стоял Джек — она чувствовала, как он напрягся.
— Что нам делать? — спросил он.
— Уходить, — сказала Ариес.
— А как же Бека и Аманда? — прошептал Джек. Ариес уже пятилась назад, прочь от театра.
— Мы уже не можем им помочь, — ответила она.
Двери театра со скрипом отворились. Чьи-то шаги эхом отдавались по кафельному полу.
— Бежим! — сказал Джек.
И они побежали.
Ничто
Я чувствую их. Каждого. Чувствую их мысли. Слышу их голоса у себя в голове. Слышу их молитвы, их боль пронзает мое тело миллионом электрических разрядов.
Я знаю об их преступлениях.
Я был свидетелем всем этим преступлениям.
Сторож в Нью-Йорке перекрывает выходы из дома и отключает его от сети, а потом поджигает. Все утро он ходит от здания к зданию и сжигает их вместе с людьми, пока не попадает в свою же ловушку и не взрывается вместе с домом.
В Хьюстоне из тюрьмы убегают сотни заключенных и устраивают на улицах погром, оставляя за собой кровавый след. Полиция не в силах защитить людей — тем более что многие полицейские сами начинают палить по мирному населению.
В Барселоне священник входит в церковь с ружьем и расстреливает всех во время утренней мессы.
В Лондоне хулиганы проливают на мостовую столько крови, что Джеку Потрошителю и не снилось.
Воспитательница детского сада в Торонто поит своих подопечных убийственной смесью фруктового пунша с мышьяком. Осознав, что натворила, она в два глотка допивает остатки коктейля.
Игра окончена.
Люди по всему миру убивают друг друга. Братья нападают на сестер. Родители приканчивают детей. Этому нет доступного объяснения. В тех немногих местах, где еще работают средства массовой информации, никто не может дать людям адекватный ответ.
Но я могу.
Я не в состоянии не обращать на это внимания. Они впились своими когтями прямо мне в мозг. Куда бы ни спрятался, они везде меня найдут. Им даже не придется прилагать усилия. У них есть ключ от моего сознания, и они забирают мои мысли и вместо них вкладывают туда свои.
Совсем недавно я думал, что я такой же, как все. У меня была мама.
Теперь, чтобы спасти мою душу, ей бы понадобилось зажечь очень, очень много свечей.
Где-то в темноте я ловлю мысль. Обрывок воспоминания. Справа и слева, до самого горизонта, простирается белый песок. Прямо передо мной — синий океан. Он огромен. А я очень маленький. Ребенок трех-четырех лет. Я держу в руках совок и ведерко, а родители расстилают на белом, чистом песке одеяло. Песок горячит ноги.
Папа зовет меня.
Мама улыбается.
У нее счастливый вид.
А потом все исчезает.
Мне хочется схватить воспоминание и прижать к себе. Я боюсь, что если сейчас его потеряю, то никогда уже не смогу заново пережить.
Должен быть какой-то способ справиться с этим. Не обращать внимания на жуткие мысли и заставить голоса уйти прочь из моей головы. Но с каждым пропадающим воспоминанием они держат меня все крепче. Скоро человек, которым я был — и пока остаюсь, — исчезнет. Я опустею.
Не я первый, не я последний.
По этой маленькой планете ходит столько пустых людей. Одиноких. Злых. Ожесточенных. Покинутых.
Их нетрудно заполнить.
Майкл
— Что думаешь?
Бинокль треснул, и Майкл видел мир расколотым на две половинки. Каждая была бесцветной и слегка расфокусированной. Глаза заболели, и Майкл поморгал, чтобы мир снова пришел в норму.
Что он думал? Они наткнулись на фермерский дом незадолго до полудня. Самого здания было почти не видно за зарослями хвойных деревьев.
— Ну что? — Эванс постучал Майкла пальцем по голове. С силой. Чтобы привлечь внимание.
— Пусто. — Майкл поскреб голову и снова поднял бинокль. Они уже несколько часов наблюдали за домом из кустов. Внутри не было никакого движения, но это ровным счетом ничего не значило. Им еще ни разу не попался пустой и свободный дом. Но они уже далеко отошли от города; оставалась вероятность, что в такую глушь никто не заберется. Вот уже несколько дней им никто не встречался на пути. Не исключено, что это место свободно.
— Может быть, — наконец сказал Майкл. — Стоит проверить.
— А может, и нет.
— Мы не можем так испытывать удачу.
У них кончилась еда. Последнюю пачку крекеров они разделили и съели два дня назад. Они обсуждали возможность охоты. Вокруг было полно диких животных, но жечь костер было слишком опасно. Они не могли рисковать, зная, что тех, других, привлечет дым. Они застряли. Как знать, когда представится следующий шанс поесть? Последнюю пиццу доставили неделю назад, и новых уже не будет. А с ними был ребенок. Несколько дней назад, в заброшенном лагере лесорубов, они наткнулись на женщину с четырехлетним сыном. Каким-то чудом выжили. Ребенок выглядел очень болезненным, и Майкл не думал, что тот долго продержится без еды — и без кое-каких лекарств, которые удастся найти, если очень повезет.
— Какая уж тут удача!
Майкл промолчал. У каждого из них лежал на душе свой камень. Три недели назад они пришли к Эвансу домой — и не нашли там его жены и маленькой дочки. Дверь была выбита, на ковре остались следы крови. Майкл с Эвансом так и не узнали, что случилось.
— Думаю, надо рискнуть. — Билли, один из членов их группы, подскочил к ним сзади. Он приземлился в грязь рядом с Майклом, вырвал у него из рук бинокль и поднял к глазам. — Это бесполезная штуковина, чувак. Как ты только в них смотрел эти два часа? Я бы застрелился. — Он отбросил бинокль и почесал бородку. — Серьезно, малыш плохо выглядит. Нам надо что-то сделать, и сделать быстро, иначе он и до ночи не протянет.
— Согласен, — кивнул Майкл. — Но мы не можем туда пойти, пока не убедимся, что там безопасно.
— Мы тут уже несколько часов, — сказал Билли. — Будь в доме люди, мы бы их уже увидели. Не в обычае этих загонщиков затаиться и ждать, пока мы передохнем от скуки. Они бы на нас уже напали, если бы там сидели.
Загонщики. Охотничий термин. Так называют тех, кто загоняет дичь. Вот только охотились эти люди не на оленей. Билли впервые произнес это слово несколько дней назад. Он слышал, как какой-то бедняга назвал так своих убийц, прежде чем они разорвали его на куски.
— Возможно.
— Сколько до следующего города? — Билли снова поскреб подбородок. Тела у них постоянно зудели. Им негде было помыться.
Эванс уже в который раз достал мятую карту:
— Трудно сказать. Мы до сих пор не знаем, где находимся. Может, несколько миль, может, несколько сотен миль.
— Не может такого быть! — Билли выхватил у него карту. — Тут нет такого места, которое было бы удалено от других больше чем на несколько миль. Мы не могли забраться так далеко на север. Тут, вокруг, цивилизация. Куда ни плюнь, попадешь в какой-нибудь фастфуд.
Майкл обернулся и взглянул на женщину. Она растянулась на земле; ребенок положил голову ей на бедро. Мальчик — Майкл не мог вспомнить его имя — уже несколько часов не открывал глаз. С посиневших губ срывались слабые вздохи, грудь под рубашонкой едва вздымалась. Лицо было мертвенно-бледным, глаза ввалились. Бедняжка весил как маленький зверек. Да, они все исхудали, и большинство было готово чуть ли не в глотку другому вцепиться за гамбургер, но это был особый случай. Это был ребенок. А дети не должны голодать.
Дети не должны знать о том, что на свете существуют чудовища.
Мать тоже выглядела неважно. Спутанные светлые волосы, кажется, не знали расчески с тех самых пор, как начались мытарства. Она выглядела бесцветной. Вылинявшей. Пусть в небе и светило солнце — оно уже не согревало ее своими лучами. Она тихо напевала сыну колыбельную — в последний раз Майкл слышал эту песню совсем ребенком. Но слова разбирал с трудом.
На самом деле ей не стоило петь. Лишние звуки могли привлечь внимание. Но Майкл не собирался ее останавливать. Может, ребенок в последний раз слышит мамин голос.
Никто не хочет уходить во тьму в одиночку.
— Черт с ним, — сказал он, снова переключившись на Эванса и Билли. — Давайте. Зовите остальных.
Майкл с Эвансом присоединились к ним две недели назад — тогда их было пятеро. С тех пор они встретили на пути еще несколько человек. Мама с сыном были последней находкой. Теперь, когда группа разрослась, управляться с ней стало трудно. Ощущения безопасности это не приносило — появлялись все новые люди, за которыми приходилось присматривать. И требовалось все больше еды. А группа становилась все более шумной.
Но Майклу нравилось, что у них есть команда. Он чувствовал себя нужным. Он по натуре был человеком, который любит быть частью чего-то. Находясь в центре событий, он чувствовал себя сильным и уверенным. Папа говорил, что Майкл — прирожденный лидер, и если бы он видел сына, папа бы порадовался, что тот справляется со своей ролью. Майкл думал, что папа, быть может, все еще отсиживается в Денвере. Он многое знал о техниках выживания. Майкл надеялся, что когда-нибудь их пути снова пересекутся и он расскажет отцу, как здорово со всем справился. В конце концов, он возглавлял группу, в которой почти все были старше его. Эвансу было лет сорок. Билли — тридцать, но он выглядел старше: у него не хватало нескольких зубов.
Майкл в свои семнадцать стал человеком, от которого они ждали ответов на все вопросы. Он этого не хотел. Так само получилось.
Майкл встал и вздрогнул — хрустнули коленки. Он слишком долго сидел без движения. Подойдя к женщине с ребенком, он склонился над ними. Почему ему не удавалось вспомнить, как зовут мальчика? Стоило бы спросить у матери — но это выглядело бы очень глупо. Стыдно не помнить, как зовут членов твоей группы.
— Эй, — позвал он тихо.
Женщина прекратила петь и подняла глаза. Она смотрела куда-то мимо Майкла. Пару раз моргнув, наконец смогла сосредоточиться на его лице. Ее голубые глаза были мутными.