Сейчас огромный таинственный город безраздельно принадлежал Мюллеру. Он до конца своих дней желал проникать все глубже в его тайны. До сих пор этим пытались заниматься не только люди Земли. Пробираясь по лабиринту, Мюллер видел останки тех, кто погиб. В секторах Аш, Г и Ф покоилось по меньшей мере двадцать человеческих скелетов. Трое добрались даже до сектора Д, а один — до сектора Е. Мюллер был готов к подобным открытиям, но поражался, обнаруживая множество костяков неизвестного происхождения. В секторах Аш и Г он наткнулся на прикрытые лохмотьями защитных комбинезонов остовы огромных созданий, напоминающих драконов. Мюллер даже лелеял мысль, что когда-нибудь любознательность в нем возьмет верх над осторожностью и тогда он возвратится, чтобы все тщательно осмотреть. Ближе к центру лабиринта покоилось немало останков иных созданий, большей частью человекоподобных, хотя и не совсем идентичных. Он не смог установить, когда прибыли на планету эти существа, быть может, даже в сухом климате под влиянием атмосферных воздействий они могли разрушаться. Этот галактический мусор был отрезвляющим напоминанием того, что Мюллер уже знал в совершенстве: если за двести лет своих межзвездных путешествий человечество не повстречало живых разумных существ, то это вовсе не означает, что Вселенная не кишит формами жизни, с которыми рано или поздно люди познакомятся. Кладбище на Лемносе указывало, что существует по меньшей мере дюжина разумных рас. Мюллера тешило, что, видимо, лишь он один добрался до сердца лабиринта, хотя совершенно не радовала мысль о многообразии разумных рас во Вселенной. С него довольно и рас в своей галактике.
В течение первых нескольких лет его как-то не интересовала долговечность мусора на улицах лабиринта. Потом он начал наблюдать за тщательной механической уборкой этого мусора: пыли и костей животных, павших жертвой ловушек. Но скелеты предполагаемых пришельцев оставались. Зачем? Почему тут же исчезало мертвое слоноподобное животное, едва лишь его поражал электрический разряд, а труп дракона, убитого так же, лежит, загрязняя чистейшую улицу? Неужели только потому, что дракон одет в защитный комбинезон и потому считается разумным? В конце концов Мюллер понял, почему автоматические чистильщики не случайно обминают останки мыслящих существ.
Это предостережение: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Эти скелеты — еще одно оружие в психологической войне, которую ведет с каждым пришельцем бездушный, бессмертный, дьявольский город. Скелеты призваны напоминать, что смерть здесь поджидает повсюду. Но каким образом механизмы знают, какие останки убирать, а какие не трогать, — над этим Мюллер ломал голову напрасно. Однако он не сомневался, что различие существует.
Сейчас он смотрел на экраны. Наблюдал суету за пределами лабиринта маленьких фигурок с межпланетного корабля.
«Пусть они только войдут, — подумал Мюллер. — Город уже давно никого не убивал. Он ими займется. Я в безопасности».
Он был убежден, что если люди как-то сюда доберутся, то надолго не задержатся. Его болезнь их быстро отвадит. Быть может, у них хватит ловкости победить лабиринт, но они не выдержат того, что сделало Ричарда Мюллера изгоем его собственного племени.
— Прочь отсюда! — выкрикнул громко.
Внезапно он услышал шум винтов. Выглянул из своего убежища. Увидел, как наискось по площади движется темная тень. А, они исследуют лабиринт с воздуха… Мюллер вышел и усмехнулся своему желанию тут же отступить, спрятаться. Экраны людям доложат, что в лабиринте обитает человек, и, подивившись этому, они попытаются завязать с ним отношения, не подозревая, что он есть он. А позднее…
Мюллер замер, почувствовав тоску, все заглушившую. Пусть они придут. Он снова сможет говорить с людьми. Прекратится одиночество.
Я хочу, чтобы они пришли.
Но это желание длилось только минуту, и было подавлено логикой и соображением, что произойдет, когда он предстанет перед своими ближними. «Нет, — решил он. — Не приближайтесь. Иначе погибель найдет вас в лабиринте. Не приближайтесь! Не приближайтесь!»
II
— Вот здесь, внизу, — сообщил Боудмен. — Определенно здесь. Видишь, вон на том экране? Детектор наткнулся на характерную массу, все совпадает. Это Мюллер.
— В самом сердце лабиринта, — отметил Роулинг. — И удалось ведь ему как-то войти!
— Как-то удалось.
Боудмен посмотрел на видеоэкраны. С высоты двух тысяч метров четко просматривался город-лабиринт. Он различал восемь секторов различных архитектурных стилей. Различал площади и бульвары, угловатые стены и извивы улиц, которые переплетались и пересекались с неведомой закономерностью. Секторы были концентрическими, каждый с большой площадью в центре, и детектор самолета-разведчика обнаружил Мюллера в невысоком строении на восточном краю одной из таких площадей. Боудмен не мог высмотреть ни единого прохода, соединяющего секторы. Он видел только множество слепых тупиков и даже с воздуха не мог выбрать подходящую трассу. Как же ее отыскать там, внизу?
Боудмен знал, что это просто невозможно. В главном хранилище информации содержались отчеты давних неудачных исследований. Всю имеющуюся информацию они прихватили с собой, однако в ней не было ничего утешительного, ничего, что вдохновляло бы на дальнейшие попытки. Ничего, кроме того, что каким-то загадочным образом центра лабиринта смог достигнуть Ричард Мюллер.
— Сейчас я кое-что тебе покажу, Нэд, — сказал Боудмен.
Он отдал распоряжение. От днища самолета оторвался робот и начал планировать к городу. Боудмен и Роулинг следили за серым, тупым металлическим снарядом, пока он не оказался на высоте нескольких сотен метров над крышами домов. Его многогранный глаз передавал вид вблизи: всю непостижимость неведомой архитектуры. Вдруг робот исчез Над крышами сверкнуло пламя, вспух небольшой клуб дыма, и больше ничего.
Боудмен вскинул голову:
— Все без изменений. Над всей территорией простирается защита. Все, что летит сверху, исчезает.
— Даже птица, которая туда полетит…
— На Лемносе нет птиц.
— А дождь? Или что-то другое падает иногда на город?
— На Лемносе нет никаких осадков, — сухо ответил Боудмен. — По крайней мере, в этом полушарии. Но защита не пропускает только чужеродные элементы. Это известно еще со времени первой экспедиции. Для некоторых ее участников это закончилось трагически.
— Почему они не попытались сначала сбросить робот-зонд?
Боудмен с усмешкой пояснил:
— Когда на мертвой планете среди пустыни видишь брошенный город, то без опасения пытаешься высадиться в этом городе. Это вполне простительная ошибка… что поделаешь, если Лемнос не прощает ошибок.
Он жестом приказал снизиться, и через минуту самолет кружил у обвалований лабиринта. Потом снова поднялся и принялся крейсировать над центром города, производя фотосъемку. Блеск светила, не похожий на свет Солнца, отразился от какой-то зеркальной конструкции… Боудмен вдруг почувствовал ужасную скуку. Они снова и снова пролетали над городом, пополняя подробностями черновой чертеж, а он внезапно с раздражением пожелал чтобы эта световая стрела, сорвавшись с зеркала, ударила в самолет и испепелила его в прах. Тогда, во всяком случае, исчезнут все хлопоты их миссии. Боудмен уже утратил склонность к мелкой скрупулезности, а сейчас для достижения цели требовалось именно копание в подробностях. Говорят, что нетерпение — черта, присущая молодости, и чем старше становится человек, тем спокойнее и терпеливее он снует паутину замыслов. Но Боудмен поймал себя на мысли, что он хочет разделаться с заданием как можно скорее. Вот выслать бы робота, который двинется по лабиринту напрямик, поймает Мюллера и вытащит оттуда. Здесь они сообщат Мюллеру, что от него требуется, и добьются его согласия. И сразу же после этого побыстрее вылетят на Землю. Однако нетерпение вскоре миновало. И Боудмен снова почувствовал себя хитрым стратегом.
Капитан Хостин, который вскоре пошлет своих людей на разведку в лабиринт, прошел в хвост самолета, чтобы выразить свое почтение. Это был низкий, крепкий человек со сплющенным носом и бронзовой кожей. Мундир его выглядел так, словно в любой момент мог съехать с левого плеча. Но это был человек достойный, готовый отдать двадцать человеческих жизней, в том числе и свою собственную, лишь бы покорить лабиринт. Он взглянул на экран, незаметно изучил выражение лица Боудмена и спросил:
— Есть что-нибудь новое?
— Нового ничего. Перед нами работа.
— Можно идти на посадку?
— Можно, — подтвердил Боудмен и взглянул на Роулинга: — Хотя, быть может, ты хочешь что-нибудь проверить?
— Я? Ах нет, нет. Но… я вот думаю, а стоит нам вообще идти в лабиринт. Понимаешь, если бы могли как-то выманить Мюллера сюда, поговорить с ним…
— Нет.
— Не получится, да?
— Нет, — категорически сказал Боудмен. — Ибо, во-первых, на наше приглашение Мюллер не выйдет. Ведь он нелюдим. Ты что, забыл? Он заживо себя похоронил, только чтобы скрыться от человечества. С чего бы это он вышел к нам? Во-вторых, приглашая его, мы вынуждены будем слишком многое ему открыть. А в этой игре, Нэд, нельзя открывать карты раньше времени.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Боудмен вооружился терпением.
— Допустим, что мы поступим по твоему плану. А что ты скажешь Мюллеру, чтобы выманить его из лабиринта?
— Ну… что мы прибыли сюда с Земли специально к нему, что мы просим его помочь в нашей критической ситуации, опасной для всей солнечной системы. Что мы столкнулись с расой чужих существ, что с ними надо договориться во что бы то ни стало, а только он один может нам помочь. Ибо мы… — Роулинг замолчал, словно поняв бессмысленность своей речи. Покраснел и закашлялся. — Вот такие аргументы я бы привел Мюллеру.
— Вот именно. Но Земля раз уже направила его в мир чужаков, а они сломали его жизнь. Второй раз он пробовать не пожелает.
— Так как же уговорить его помочь нам?
— Воззвать к его чести. Но сейчас проблема не в этом. При удобном случае мы обсудим, как извлечь его из норы в лабиринте, Ты предлагаешь, чтобы через громкоговорители мы подробно объявили ему, в чем дело, а потом подождали, пока он с рыданиями не выбежит и не побожится, что исполнит все, чтобы только помочь бедной любимой старушке Земле. Не так ли?
— Вроде бы.
— Это отпадает. Мы должны сами пройти лабиринт и заслужить уважение Мюллера. Только так мы добьемся его сотрудничества. Но ничего не получится, если мы скажем правду, этим мы только подтвердим его подозрения.
На лице Роулинга появилось выражение настороженного внимания.
— Что же мы ему скажем, Чарльз?
— Не мы. А ты.
— Что же я ему скажу? Боудмен вздохнул:
— Ты будешь просто лгать. Короче говоря, ты будешь лгать.
III
Они прибыли на Лемнос экипированными против тех препятствий, которые предъявит лабиринт. Мозгом атаки был первоклассный компьютер, в памяти которого хранились подробности всех предыдущих попыток проникнуть в город.
Правда, недоставало информации о самой последней попытке, о той, которая увенчалась успехом. Но могли пригодиться и данные неудавшихся экспедиций. Корабельная централь контролировала массу вспомогательной аппаратуры, управляемой дистанционно: воздушные и наземные зонды, телескопы, индикаторы и многие другие современные приборы. Прежде чем рисковать жизнью людей, Боудмен и Хостин могли пустить в дело целый ряд автоматических приспособлений. Это были вещи заменимые, а на корабле был запас шаблонов, так что без особых хлопот погибающие механизмы можно было заменить новыми. Но дела были таковы, что на определенном этапе автоматы должны будут заменены людьми. В общем, речь шла о накоплении более или менее исчерпывающей информации, на которой будут основываться дальнейшие действия.
До сих пор никто не начинал с исследования принципа строения лабиринта. Первооткрыватели доверчиво вошли и тут же приняли смерть. Позже наученные их судьбой исследователи довольно удачно избегали самых явных ловушек и в некоторой степени помогали себе чувствительными индикаторами. Но только теперь подробное знакомство с местностью началось прежде, чем войдут люди. Слабая надежда, что и люди смогли бы найти безопасную дорогу, была, но ведь можно решить проблему и иным способом.
Полеты над городом в первый же день дали достаточно полное представление о лабиринте. Говоря начистоту, для этого можно было бы самим не подниматься в воздух, в лагере на больших экранах было прекрасно видно строение лабиринта, а в полет могли отправиться автоматы. Но Боудмен настоял, ибо мозг эффективнее усваивает непосредственные сведения, а не те, что поступают с экранов. И сейчас они своими глазами наблюдали, как автоматы неотвратимо сгорают в защитном электромагнитном поле лабиринта.
Роулинг предположил, а нет ли в этом заслоне каких-нибудь люков. Проверяя эту гипотезу, зонд загрузили металлическими шариками и подвесили на высоте пятидесяти метров над высшей точкой лабиринта. Специальные бинокли позволяли видеть, как зонд, вращаясь, швыряет шарики в предварительно подвешенные над городом ящички объемом в кубометр. При попадании шарика ящичек начинал падать и вспыхивал, обращаясь в пепел. Мощность защиты оказалась равной: над центром достигала лишь двух метров, но увеличивалась к периметру, создавая невидимый защитный колпак, никаких люков не обнаружилось — повсюду защита была плотной. Хостин попытался проверить — а нельзя ли ее разрушить. Автомат вышвырнул в один из ящичков все оставшиеся шарики. Но защита выдержала, только ящичек полыхнул одним огромным пламенем, через несколько секунд погасшим.
Позднее ценою нескольких автоматических кротов люди убедились, что и подземным туннелем проникнуть в город нельзя. Кроты, прокладывая дорогу на глубине пятидесяти метров, разрыли песчаный грунт с внешней стороны валов. И все они были уничтожены электромагнитным полем на глубине двадцати метров. Автоматы, которые ввинчивались в самое основание валов, также были испепелены: очевидно, магнитное поле окутывало площадь лабиринта сплошь.
Один из инженеров-электриков посоветовал с помощью изолированных щупов отвести энергию поля. Советом воспользовались, но безрезультатно. Стометровые мачты выкачивали энергию едва ли не с половины планеты, голубая молния металась и шипела, но это никак не подействовало на защитное поле. Развернули мачту и, надеясь на короткое замыкание, подали на город миллион киловатт. Защита все поглотила и, казалось, могла поглотить еще столько же. Никто не мог объяснить, где же источник питания этой защиты.
— Разве что она черпает энергию движения планеты, — сказал специалист, инициатор установки мачты. Раздосадованный неудачей эксперимента, он отвел взгляд и принялся ворчливо отдавать распоряжения в наручный микрофон.
Три дня подобных исследований показали, что город недосягаем как с воздуха, так и из-под земли.
— Есть только один способ, как туда проникнуть, — сказал Хостин. — А именно — пешком в главные ворота.
— Но если жители города хотели жить в безопасности, — спросил Роулинг, — то зачем оставили хотя бы одни ворота открытыми?
— Может быть, для себя, Нэд, — спокойно изрек Боуд-мен. — А, может, они хотели дать малый шанс пришельцам. Хостин, направим зонды в центральные ворота?
Утро было серым, небо, затянутое бурными тучами, выглядело как перед дождем. Резкий ветер перепахивал равнину, и комья земли, словно срезанные, летели в лицо людям. Время от времени из-за туч появлялся плоский оранжевый диск, словно наклеенный на небо. Он казался лишь немногим больше видимого с Земли Солнца, хотя располагался вдвое ближе, чем солнце от земного шара. Это нездоровое, холодное и тоскливое солнце светило мрачно — маленькая, старая звездочка, окруженная несколькими планетами. Только на ближайшей из них, на Лемносе, она смогла породить жизнь, другие планеты застыли безжизненно, промерзшие от ядра до атмосферы. В этой вялой системе даже Лемнос двигался на тридцатимесячной орбите. Однако три его луны на высоте нескольких тысяч километров кружили по запутанным трассам, словно не принадлежа этому сонному царству.
Нэд Роулинг, стоя в одной из централей на расстоянии двух километров от границы лабиринта и наблюдая, как техники готовят исследовательские аппараты, чувствовал себя не в своей тарелке. Даже пейзажи старого выщербленного Марса не угнетали так, как вид Лемноса, ведь на Марсе никогда не было никакой жизни, а здесь некогда существовала разумная раса. Мир Лемноса — поместье мертвецов. Когда-то в Фивах Нэд посетил гробницу советника фараона, погребенного пять тысяч лет назад и, когда другие восхищались стенной росписью — фигурами в белом, плывущими в лодках по Нилу, — он глядел на холодный каменный пол, где на кучке праха лежал мертвый жучок с застывшими, торчащими вверх лапками. И с тех пор Египет остался в воспоминаниях этим оцепеневшим на прахе жучком. Лемнос же должен запомниться равниной, обдуваемой осенним ветром, и стенами умершего города. «Как вообще мог такой свободный, энергичный, полный человеческого тепла, как Дик Мюллер, — задумался, — искать пристанище именно здесь, в мрачном лабиринте, в глуши?» Потом вспомнил, что постигло Мюллера на Бете Гидры IV, и признал, что даже такой человек мог иметь весьма веские причины, чтобы поселиться на Лемносе. Эта планета была совершенным убежищем: мир, почти во всем подобный Земле, но безмолвный, дающий гарантию почти абсолютного одиночества. Но вот являемся мы, чтобы выманить его и забрать с собой. Роулинг наморщил лоб. «Грязное дело, — подумал он, — грязное. И вечное рассуждение о том, что цель оправдывает средства».