Запретный плод манил Боудмена, всю жизнь он старался сам все повидать. И, наконец, соблазн победил. Боудмен остановился на широко раздвинутых ногах. «Единственная надежда выбраться отсюда — закрыть глаза, — твердил он себе. — Если открою глаза, то буду обманут и пойду на смерть. Я не имею права погибнуть здесь так глупо, когда столько людей боролись, чтобы я прошел безопасно».
Он стоял неподвижно. Слушал, как тихий голос компьютера буквально со злостью пытается наставить его на путь истинный.
— Погоди, — буркнул Боудмен. — Ведь можно и взглянуть, если не двинусь с места. Самое главное — не двигаться. Я не накличу на себя опасность, если не двинусь.
«А огненный гейзер? — напомнил компьютер. — Его хватило, чтобы толкнуть на смерть Маршалла?»
Боудмен открыл глаза.
Стоял неподвижно. Вокруг видел отрицательную геометрию. Словно вывернутая наизнанку бутылка Клейна. Вызвала отвращение волна синей зеленки.
«Ведь тебе восемьдесят лет, и ты знаешь, как должен выглядеть мир. Закрой глаза, Чарльз Боудмен. Закрой глаза и иди дальше. Ты слишком рискуешь».
Прежде всего, он поискал взглядом Нэда Роулинга. Парень опередил его метров на двадцать и сейчас, шаркая, выходил из экрана. Глаза, видимо, закрыл. Нэд дисциплинирован. Или боится? Хочет выбраться из этой передряги живым и предпочитает не любоваться миром, искаженным дезориентирующим экраном. Хотел бы я иметь такого сына. Но если бы Нэд был его сыном, то давно уже изменился бы под его влиянием.
Уже поднимая правую ногу, Боудмен опомнился и снова застыл неподвижно. Тут же перед ним сверкнула струя золотистого света, приобретая форму не то лебедя, не то дерева. В отдалении Нэд Роулинг поднял неимоверно высоко левое плечо. Одна его нога двигалась вперед, а другая — назад. Сквозь золотистое мерцание Боудмен увидел останки Маршалла, пригвозденного к стене. Глаза Маршалла были широко раскрыты. Неужели на Лемносе нет никаких гнилостных бактерий? Глядя в расширенные зеницы трупа, Боудмен увидел отражение своего лица: огромный нос, безгубый рот… Закрыл глаза.
Компьютер, словно с облегчением, повел его в дальнейший путь.
IX
Море крови. Бокал лимфы.
X
Я должен умереть прежде, чем узнаю любовь.
XI
Это уже вход в сектор Ф. Я оставляю позади царство смерти. Где мой паспорт? А нужна ли мне виза? Нет ничего для декларации. Нет. Нет. Нет.
XII
Холодный ветер, веющий из завтрашнего дня.
XIII
Парни, стоящие лагерем в секторе Ф, должны выйти нам навстречу, проводить нас к сектору К. Но надеюсь, что они не захотят себя утруждать. Мы сможем пройти и без них. Только бы миновать тот последний экран, и дойдем великолепно.
XIV
Как часто я мечтал об этой трассе. А теперь ненавижу, хотя она прекрасна. Да, надо признать: она прекрасна. И будет самой прекрасной, когда я встречу на ней смерть.
XV
Кожа на бедрах Мерибет слегка сморщена. Мерибет после тридцати будет полной.
XVI
Я уже столько совершил в своей карьере, что можно и успокоиться. Я никогда не читал Руссо. Никогда не хватало времени, чтобы прочитать поэму Данте. Не знаю о Канте. Если переживу это, то буду читать их всех. Клянусь, будучи здоров телом и душой, в возрасте восьмидесяти лет. Я, Нэд Роулинг… буду читать… Я, Ричард Мюллер, буду читать… Буду читать я, Чарльз Боудмен.
XVII
XVIII
Роулинг зашел в сектор Ф и задержался, чтобы спросить у компьютера, можно ли спокойно отдохнуть. Корабельный мозг ответил, что можно. Роулинг медленно присел, минуту покачался на пятках, после чего опустился на колени на холодные плиты мостовой. Огляделся. Массивные каменные блоки, уложенные без применения раствора, вздымались на высоту более пятидесяти метров, образуя узкую щель, в которой сейчас показалась массивная фигура Чарльза Боудмена. Боудмен был потным и нервным. Просто-таки неправдоподобно взволнованным. Роулинг никогда до этого не видел этого крепкого старика таким неуверенным в себе. Но до этого никогда не проходил с ним через лабиринт.
Сам Роулинг тоже не был спокоен. Отходы обмена кипели в его организме. Заливал пот, так что комбинезон работал изо всех сил, чтобы поглотить лишнюю влагу, дистиллировать ее и добавить химические составляющие. Было бы преждевременно торжествовать. Именно здесь, в секторе Ф, погиб Бревстер, когда казалось, что он благополучно миновал все опасности сектора Г, и его хлопоты закончились. Да, закончились навсегда.
— Отдыхаешь? — спросил Боудмен голосом тонким и как бы недовольным.
— Почему бы и нет? Я устал, Чарльз, — ответил Роулинг с несколько неубедительным смешком. — И ты тоже. Компьютер утверждает, что здесь ничего угрожающего. Устраивайся.
Боудмен подошел и присел. Опускаясь на мостовую, он так пошатнулся, что Роулинг должен был его поддержать.
— Мюллер, — сказал Роулинг, — прошел эту трассу сам, без всякой подготовки.
— Мюллер всегда был необыкновенным человеком.
— Как он ухитрился это проделать?
— Его спроси.
— Спрошу, — поддакнул Роулинг. — Возможно, что завтра утром в эту пору я буду с ним беседовать.
— Возможно. Надо двигаться дальше.
— Если ты так считаешь…
— Парни скоро выйдут к нам. Они уже, наверное, знают, где мы находимся. Нас выдают индикаторы массы. Вставай, Нэд. Вставай.
Поднялись. И снова Роулинг пошел первым.
В секторе Ф было просторно, но неуютно. Преобладающий архитектурный стиль нес печать какой-то искусственности, беспокойства, что вместе оставляло впечатление дисгармонии.
Роулинг, хотя и знал, что здесь меньше ловушек, но шел с чувством, что мостовая может каждую минуту расступиться под ногами. Похолодало. Воздух пощипывал, как на открытой Лемносской равнине. На каждом повороте улицы стояли огромные бетонные трубы, а в них росли лохматые, перистые растения.
— Что для тебя было до сих пор наихудшим? — спросил Роулинг.
— Дезориентирующий экран.
— Ну, это не так страшно… если человек заставит себя пройти сквозь эту пакость с закрытыми глазами. А в этот момент на него может броситься какой-нибудь местный тигренок, а он ничего бы не заметил, пока бы не почувствовал зубы.
— Я смотрел, — сказал Боудмен.
— В зоне дезориентации?
— Да, недолго. Я поддался искушению, Нэд. Не буду рассказывать, что я видел, но это было одно из самых странных впечатлений в моей жизни.
Роулинг усмехнулся. А Боудмен, оказывается, тоже способен на кое-какие немудрые, человеческие, сумасбродные поступки. Хотел его поздравить, но не посмел. Только спросил:
— Ну и что? Ты стоял неподвижно и смотрел, а потом с закрытыми глазами пошел дальше? Не было ничего, никакой критической ситуации?
— Как же, была. Засмотревшись, я едва не двинулся с места, уже поднял ногу. Однако, тут же опомнился.
— Попробую и я подсмотреть, когда будем возвращаться, — пообещал Роулинг. — Один взгляд не повредит.
— Откуда ты знаешь, что этот экран работает и в обратном направлении?
Роулинг нахмурил брови:
— Я над этим не задумывался. Мы ни разу не шли назад. А вдруг с той стороны все другое? У нас же нет никаких карт для возвращения. Может быть, мы при возвращении все пропадем?
— Снова пошлем роботов, — успокоил Боудмен. — Ты об этом не беспокойся. Когда будем готовы в обратный путь, то проведем сюда группу роботов и проложим трассу точно так же, как и сюда.
Роулинг отозвался только через минуту:
— А по сути, зачем нужны какие-то ловушки для выходящего? Неужели сами строители так же прятались в центре города, как и не допускали чужих? Зачем им это?
— Что мы можем знать, Нэд? Это были неведомые существа.
— Неведомые. Это точно.
XIX
Боудмен подумал, что тема беседы не исчерпана. Хотел быть вежливым. Они же товарищи перед лицом опасности. И спросил:
— А для тебя какое место было наихудшим?
— Экран далеко позади, — ответил Роулинг. — Я насмотрелся там всяких гадостей, которые только гнездятся в моем подсознании.
— Какой экран?
— В глубине сектора Аш. Золотистый такой, прикреплен полосами металла к высокой стене. Я смотрел на него и секунды две видел своего отца. А потом девушку… девушку, которую знал… которая сделалась монахиней. На экране она раздевалась. Я думаю, что это в некоторой степени проявилось мое подсознание, правда? Сущая змеиная яма. Но чье подсознание не таково?
— Я этого не видел.
— Просто мог и не заметить его. Был… о, через какие-то пять-десять метров, где ты подстрелил зверя. С левой стороны… посреди стены… трапециевидный экран… с яркой белой металлической каймой, и цвета бежали по нему, кружились…
— Да, это он. Показывал геометрические фигуры.
— Я видел, как раздевалась Мерибет, — заметил Роулинг, явственно сбитый с толку. — А ты видел геометрические узоры?
XX
В секторе Ф тоже угрожали смертельные опасности. На мостовой лопнул маленький перламутровый пузырь, из него поплыл ручеек блестящих шариков. Эти шарики двигались с какой-то злобной настойчивостью, как стая голодных муравьев, прямо к ногам Роулинга. Уже касались сапог. Роулинг поспешно их растоптал, но в раздражении своем едва не оказался чересчур близко от луча голубого света, внезапно вспыхнувшего. Пнул в него несколько шариков. Они расплавились.
XXI
Боудмену все уже смертельно надоело.
XXII
Со времени их входа в лабиринт прошло едва час и сорок восемь минут, хотя казалось, что они идут уже очень и очень долго. Трасса в сектор Ф вела в зал с розовыми стенами, где из потайных отверстий били струи пара. На другом конце розового зала поднималась и опускалась задвижка. Если бы не прошли там в идеально рассчитанное время — были бы раздавлены. За этим залом тянулся коридор с низким сводом, душный и тесный. А его кроваво-красные стены были раскалены и пульсировали, так что дурно становилось. Коридор этот вел на просторный плац с шестью наклонно стоящими обелисками из белого металла, грозными, как обнаженные мечи. На высоту сотни метров бил фонтан воды. По сторонам плаца возвышались три башни со множеством окон различных размеров. Стекла в них были целы. На ступенях одной из башен лежал, еще скрепленный сухожилиями, скелет какого-то созданья, длиной метров десять. Большая банка, несомненно, космический шлем, скрывала его голову.
XXIII
В лагере, разбитом в секторе Ф и служащем вспомогательной базой для группы, которая двигалась к центру лабиринта, дежурили Алтон, Антонелли, Камерон, Гринфилд и Стейн. Сейчас Антонелли и Стейн вышли на плац в центре сектора, чтобы встретить Роулинга и Боудмена.
— Уже недалеко, — сказал Стейн. — Или, может быть, вы хотите несколько минут отдохнуть, господин Боудмен?
Старик угрюмо посмотрел на него. Двинулись в лагерь без задержки. Антонелли доложил:
— Дэвид, Оттавио и Рейнольдс сегодня утром достигли сектора Е, к ним присоединились Алтон, Камерон и Гринфилд. Петроселли и Валкер исследуют внешнюю часть сектора Е, потом заглянут в сектор Д. Говорят, что там все выглядит несравненно лучше.
— Я с них шкуру спущу, если туда войдут, — пообещал Боудмен.
Антонелли невесело усмехнулся.
Промежуточная база состояла из двух приземистых палаток, стоявших рядом на маленькой площадке возле сада. Окрестности были проверены досконально, и наверняка здесь ничто не грозило. В палатке Роулинг прежде всего сбросил сапоги. У Камерона взял очищающее средство, а у Гринфилда — пакет с едой. В присутствии этих людей Роулинг чувствовал себя неловко. Знал, что у них в жизни нет таких возможностей, как у него. Нет надлежащего воспитания. И даже если они избегнут всех опасностей, то проживут не так долго, как он. Ни у одного из них нет таких светлых волос и таких голубых глаз, как у него, и ни один не пойдет на дорогостоящие преобразования, чтобы получить эти полезные черты. А все же, они кажутся счастливыми. Может быть, потому что они не должны копаться в моральных аспектах, извлекая Мюллера из лабиринта.
В палатку вошел Боудмен. На удивление вынослив и неутомим этот старик. Рассмеялся:
— Сообщите капитану Хостину, что он проиграл пари. Мы дошли.
— Какое пари? — спросил Антонелли.
Гринфилд говорил о другом:
— Я допускаю, что Мюллер каким-то образом следит за нами. Уж очень он регулярно передвигается. Сейчас находится в заднем квадрате сектора А, наиболее далеком от входа… если входом служат те ворота, которые мы знаем…, и движется, как я мог заметить, по короткой дуге по мере того, как продвигается наш авангард.
Боудмен пояснил для Антонелли:
— Хостин ставил три к одному, что мы сюда не доберемся. Я сам слышал, — и просил Камерона, техника-связиста: — Может быть такое, чтобы Мюллер пользовался системой слежения?
— Вполне правдоподобно.
— Системой, позволяющей разглядеть лица?
— Можно допустить. По сути дела, откуда нам знать? У него было достаточно времени, чтобы изучить этот лабиринт, вы же знаете.
— Если он видит мое лицо, — сказал Боудмен, — то надо поскорее и без лишних хлопот возвращаться. Мне даже в голову не приходило, что он может нас рассматривать. У кого есть термопластический аппарат? Я должен изменить лицо.
XXIV
Боудмен не объяснил, для чего. Но когда закончил процедуру, то обладал длинным, остро очерченным носом, тонкими губами с опущенными концами, и подбородком ведьмы. Это лицо не было симпатичным, но не было и лицом Чарльза Боудмена.
XXV
После неспокойно проведенной ночи Роулинг начал готовиться к походу в лагерь авангарда в секторе Е. Боудмен оставался на базе, но все время будет поддерживать связь с Роулингом — знать, что тот видит и слышит, и тихо отдавать ему указания.
Утро было сухим и ветреным. Проверяли связь. Роулинг отошел на десяток шагов от приземистого шатра и остановился, наблюдая, как свет медленно заливает украшенные клювообразными выступами стены оранжевым сиянием. На фоне светлеющей зелени неба эти стены казались смолисто-черными.
— Если ты меня слышишь, — попросил Боудмен, — то подними правую руку, Нэд.
Роулинг поднял правую руку.
— Ответь мне.
— Итак, где родился Чарльз Мюллер?
— На Земле. Слышу тебя хорошо.
— Где именно на Земле?
— В Северо-Американской Директории. Точно не знаю.
— Я тоже оттуда, — сообщил Роулинг.
— Да, я знаю об этом. Но я в этом не уверен. Я так мало бываю на Земле, Нэд, что не помню хорошо земной географии. Если это так важно для тебя, то можем узнать у корабельного мозга.
— Позже, — ответил Роулинг. — Мне пора идти?
— Да, но перед этим послушай, что я тебе скажу. Мы с большим трудом достигли глубин лабиринта, и не забывай, что все, до сих пор нами проделанное, было только вступлением для достижения главной цели. Не забывай, что сюда мы прибыли за Ричардом Мюллером.
— Разве я могу забыть?
— До этого мы главным образом думали о самих себе. Проблема выжить или погибнуть. Это закрывало перспективу. Но теперь можем расширить горизонт. Дар, которым награжден Ричард Мюллер… впрочем, это может быть и проклятием, не знаю… имеет огромную ценность, и наше задание состоит в том, чтобы использовать этот дар, Нэд. Судьба всей галактики зависит от того, что произойдет между тобой и Мюллером в течение нескольких ближайших дней. Это поворотный путь во Времени. Миллиарды еще не рожденных существ будут жить лучше или хуже в зависимости от событий, которые сейчас наступают.
— Ты настроен весьма серьезно, Чарльз.
— Безусловно серьезно. Бывают моменты, когда все эти громкие, глупые, напыщенные слова начинают что-то означать, и это именно один из таких моментов. Ты стоишь на развилке истории галактики. И для этого ты пойдешь туда, Нэд, и будешь лгать, обманывать, кривить душой, идти на компромиссы. Я допускаю, что твоя совесть будет мучить тебя некоторое время, и ты будешь ненавидеть себя, но в конце концов поймешь, что ты совершил героический поступок. Проверка связи окончена. Возвращайся ко мне и готовься в поход.