вот непонятное шипение оборвалось, и торжественный перезвон колоколов разбил тишину. Высокие часы с позеленевшим маятником и гирями на цепях, невозмутимо отсчитывали часы и минуты, заведенные руками той, что ушла в безмолвие смерти.
Виталий заторопился – на сегодня была запланирована масса дел. В кухню и спальню он даже не заглянул, уже получив исчерпывающее представление о состоянии жилплощади. Взгляд задержался только на пожелтевших обоях в коридоре — очень старых, с корзинками выцветших роз, кое-где разрисованных его рукой. На обоях лежали витые шнуры допотопной электропроводки в матерчатой изоляции — Виталий на ходу прикинул стоимость ремонта – сумма набегала значительная. Хлопнув дверью, он покинул осиротевший дом.
Виталий вернулся в квартиру тетки в воскресенье вместе со своей женой Вероникой. Молодая холеная женщина без особого интереса осмотрела ветхую рухлядь, как нарекла она вещи покойной старухи и решила, что они не имеют шансов занять место в отделанной в соответствии с западными стандартами квартире. Вероника извлекла из сумки пару-тройку красочных журналов, прощебетала о дизайне интерьеров, модных в этом сезоне цветах и удалилась прочь, уводя с собой мужа.
Он проснулся среди ночи, разбуженный громовым боем часов. Виталий осмотрелся – на подушке возлежала спящая Вероника, горел красным светом, похожий на глаз циклопа индикатор телевизора, за шторами скользнули светлые полосы от фар проезжавшей машины… В доме было спокойно и очень тихо.
«Откуда этот звук? Похоже на теткины часы, там, в той квартире… Вероника никогда бы не позволила принести эту развалину в дом…» В мозгу Виталия возникли отчетливые образы только что увиденного и тут же забытого сна.
Лето. Жаркий солнечный день. Тетка стоит на балконе и кричит, обращаясь в зеленую пену листьев, скрывающих двор:
— Ви-та-ли-и-и-к, обедать!
Он взбегает по лестнице – грязнорукий, с ободранными коленками, голодный и необъяснимо счастливый. Врывается в открытую дверь, бежит на кухню, но тетка останавливает его, подталкивает к ванной комнате. Он моет руки, и серые струйки стекают на вычищенную до блеска эмаль раковины. Запах любимых пирожков с яблочным повидлом подстегивает, торопит. Наскоро вытершись белым «вафельным» полотенцем, он бежит на кухню. Бьют старые часы…
Вероника зашевелилась, пробормотала что-то во сне. Повернувшись к ней спиной, Виталий уткнулся в подушку, но так и не заснул до самого утра.
Вечером, по дороге с работы, он заехал посмотреть, как обстоят дела с ремонтом. Рабочие уже вынесли мебель и хлам, потому знакомые вещи Виталий увидел прежде, нежели вошел в квартиру. Подшивки старых газет, разбросанные неугомонными мальчишками, девочка лет десяти в абажуре, превращенном в гигантскую шляпу, блестящая цепь от часов, перекинутая через турник… Фотографии осенними листьями падали вниз, подброшенные детской ручонкой… Виталий остановился. Пожелтевшие лица родственников, имена и судьбы которых он так и не удосужился узнать, валялись под ногами. Он посмотрел на родных незнакомцев, умерших во второй раз этим днем, убитых по его воле, удивился нелепости пришедшей на ум мысли и пошел к дому, шагая по тропинке, десятилетия назад протоптанной через газон.
Больше всего Виталий жалел, что не в состоянии купить расположенную над его жилплощадью пустую квартиру и тем самым превратить свое жилище едва ли не в маленький замок. Но мечта была не по карману. Пришлось довольствоваться меньшим и приближать к идеалу то, что имелось. Уйма денег ушла на сам ремонт, а потом началась крайне неприятная для Виталия процедура – нескончаемые хождения по мебельным салонам. Виталий с содроганием вспоминал, как мелькала в глубинах мебельных лабиринтах стриженая голова Вероники и те пачки денег, которые он выбросил по прихоти жены, одержимой желанием превратить их квартиру в картинку из
мебельного каталога. Сам Виталий думал, что хорошо обставить помещение можно за, как минимум, в два раза меньшую сумму. Но спорить с Вероникой, считавшей себя экспертом в области дизайна, было абсолютно невозможно. Неприятностей хватало и на работе, поэтому он готов был платить любую сумму за домашний покой.
Они въехали в новую квартиру шумно, собрав на новоселье много новых гостей, могущих заодно оценить роскошную жилплощадь с четырехметровыми потолками, подвергнутую евроремонту и обставленную по последней моде. Вероника была счастлива.
Виталию больше не снилось детство, но необъяснимое явление досаждало ночами, лишая душевного равновесия. Всякий раз, вскоре после полуночи, его будил бой давно выброшенных на свалку теткиных часов. Виталий не находил себе места, подумывал рассказать о своей проблеме Веронике, но постепенно свыкся с навязчивой галлюцинацией и почти перестал обращать на нее внимание. Однако возникли новые проблемы…
Как-то раз, вернувшись с работы и отворив дверь, он замер на пороге – зеркало, некогда принадлежавшее тетке, услужливо предъявило ему образ двойника, неподвижно
застывшего в дверном проеме. Виталий тряхнул головой – наваждение не исчезло. Он окликнул жену. Рогатый столб вешалки дрогнул и из него выплыла заспанная Вероника в халатике «от Версаче». Виталий не уловил мига метаморфозы – мгновение, и он стоял посреди просторного холла, упершись взглядом в абстрактное нечто, считавшееся произведением искусства. Реальность отстояла свои права. «Надолго ли?» – мелькнуло голове Виталия. Случившееся заставляло предполагать серьезное нервное перенапряжение с непредсказуемыми последствиями. Виталий решил взять отпуск. Но недельная загранпоездка не помогла – хриплый бой часов продолжал преследовать его.
Дерматиновые скамейки у кабинета были пусты. Оглядевшись, Виталий с робостью приоткрыл дверь. Сверкающая белизна помещения ослепляла. Человек в накрахмаленном белом халате с лицом, скрытым маской, кресло, с зависшей над ним комариной ногой сверла, столик с холодно отсвечивающими иглами и пинцетами…
Не без дрожи в коленях Виталий подошел к зубоврачебному креслу, покорно уселся в него, открыл рот, одновременно прикрыв глаза. Острие иглы бесцеремонно уперлось в его зубы. Боли он не испытывал, но страх ее
ожидания был намного мучительней любого действия. Пройдясь иглой по обеим челюстям, дантист отвернулся к столику, подбирая подходящее сверло. Скосив глаза, пациент наблюдал за его манипуляциями. Виталий на расстоянии чувствовал колкость лежавших в лотке игл – они жаждали причинять боль. Зловещее жужжание бормашины отвлекло от созерцания гипнотически поблескивавших инструментов. Виталий зажмурился и широко открыл рот.
Вскоре он почувствовал запах паленой кости – хищно жужжа, сверло внедрялось в зуб. Орудуя бешено вращающимся инструментом, безликая маска все ниже наклонялась над Виталием… Пациент попытался вырваться, спасаясь от настигавшей его боли, но потерявшие подвижность руки и ноги безвольно свисали с кресла. Сверло погружалось в зуб. Просверлив его насквозь, начало вгрызаться в челюсть, высверливая кость. Пытка растянулась до бесконечности – время перестало существовать для Виталия…
Фигура в белом отложила сверло и повернулась к столику с инструментами. Огромная, похожая на штопор игла сверкнула в ее руке. «Этой штукой он хочет вытащить мой мозг!» – пронеслось в голове Виталия, и он потерял сознание.
Придя в себя, несчастный пациент увидел широкую спину, обтянутую белой материей – странный врач стоял у столика, перебирая какие-то склянки.
— Будем пломбировать, — дантист в окровавленном халате, повернулся к своей беспомощной жертве.
Он закладывал и закладывал в рот Виталия комки желтоватой, моментально твердеющей массы, которая сковывала челюсти, язык и губы. Довольная своей работой окровавленная фигура отошла от кресла и стянула прикрывавшую лицо маску… Виталий, лишенный возможности кричать, все плотнее вдавливался в спинку зубоврачебного кресла, не в силах отвести взгляда от гладкой, без единой морщинки и выступа поверхности, бывшей «лицом» дантиста. А тот вновь сжимал в руке вращающееся сверло, жало которого было направленно в лоб Виталию.
— У вас мозги гниют, голубчик, надо бы удалить…
Неторопливый бой часов оборвал кошмар. Виталий сидел в кресле, смотря в черный экран давно выключившегося телевизора. Зыбкие контуры комнаты таяли в полумраке уснувшей квартиры. Призраки исчезнувших предметов нехотя уступали место реальности.
Врач нашел его состояние вполне сносным. Недуги, в том числе и психические, не нарушали размеренной работы молодого крепкого организма. Виталия не могли преследовать галлюцинации – для их появления просто не существовало причин. Но виденья не отпускали его. Всякий раз, отворяя входную дверь, он видел сразу две картины – изображения
накладывались друг на друга и ему порой было трудно отличить призрачный предмет от существовавшего в действительности. Вероника с удивлением посматривала на мужа, огибавшего невидимые углы и пытающегося усесться на несуществующие стулья, и раздумывала, не пора ли отвести его к знакомой целительнице, обладавшей потрясающе сильным биополем.
Виталий остался один. Ощущение было таким, будто его случайно забыли в этих сумрачных комнатах, похожих на огромные пещеры. Тишину опустевшей квартиры нарушали размеренные удары водяных капель, разбивавшихся о поверхность раковины – кран на кухне давно нуждался в починке. Виталий внезапно понял – шум воды никак не мог быть слышен в спальне, где он находился. Эти звуки никогда не проникали так далеко вглубь квартиры. Шум был неправильным. Испуганный Виталий с ногами забрался на широкую теткину кровать со сказочно мягкой панцирной сеткой, прислушался – стук раздавался все отчетливей. За окном быстро смеркалось. Прозрачные, но густые тени просачивались в комнату. Штора шевельнулась. Виталий не был уверен в том, что это произошло – он заметил движение случайно, краем глаза и неопределенность только усилила страх.
— Душа вытекает по капле…
Слова были похожи на шорох. Может быть, никто не произносил их, они упали, как последний лист с обнаженного клена.
В доме напротив зажгли огни. Надо было встать, дотянуться до черного кружка выключателя, и лучи света рассеяли бы марево зыбкого кошмара, но Виталий боялся шевельнуться. Он знал – под кроватью притаилось нечто ужасное и стоит ему лишь спустить ноги… Скрипнули половицы в коридоре – кто-то шел к спальне. Штора вновь шевельнулась и на этот раз Виталий не сомневался – за ее складками скрывался некто, отдаленно похожий на человека.
— Виталий!
Тишина. Только капли хрустальной воды разбиваются о белую эмаль.
— Виталий…
Он слышал этот голос в детстве. Он знал, что это была сама смерть. Пересилив оцепенение, Виталий опрометью бросился из спальни. Бежать, бежать из квартиры – на улицу, к людям, к золотому свету фонарей, шуршанию автомобильных шин… Оборвав бег, Виталий остановился, отчетливо понимая, что к выходу ему не прорваться. Дверь охраняло огромное многорукое чудовище, угадывавшееся в углу прихожей. Темная
масса одежды на вешалке шевелилась, протягивая к вошедшему пустые рукава.
И он побежал вновь. Виталий несся по ставшему невероятно длинным коридору, в конце которого брезжил свет. Страх оставил его – тетя была дома, и теперь предстояло только добраться до нее. Половицы проваливались, оставляя за собой зияющую бездну, наполненную сухими шорохами и зоркими взглядами тысяч пауков, но Виталий бежал вперед, стараясь не смотреть под ноги. Спасение было уже близко, темный мир колышущихся призраков отступал, не в силах пересечь полоску желтоватого света, выбивающуюся Из-за приотворенной двери кухни.
У раковины стоял мужчина в спецовке:
— Сейчас, хозяйка, поставим прокладочку, и кран еще вашим внукам послужит, — не оборачиваясь, произнес мастер.
Но тетки в кухне не было. Виталий присел на краешек стула, боясь лишний раз пошевелиться.
— А прокладочку мы вырежем из твоей кожи! — слесарь резко обернулся.
Белый блин безглазого лица в упор «смотрел» на Виталия. Кран странно фыркнул, и фонтан черно-бурой жижи ударил в потолок. Липкая зловонная жидкость наполняла кухню, а зловещая фигура неторопливо приближалась к Виталию…
Вырвавшись из кошмара, Виталий долго не мог понять, где находится. А наутро он просто не пошел на работу. Подобное не случалось с ним никогда прежде, и еще недавно он не мог помыслить, что когда-нибудь совершит столь безответственный поступок. Оставив дома мобильный телефон, Виталий бродил по тихим улочкам, пытаясь вытряхнуть из головы навязчивый кошмар. Он боялся заглядывать в лица редких прохожих, ожидая увидеть вместо человеческих черт жуткий белый овал, заменявший лицо преследовавшему его призраку.
Утро рабочего дня не располагало к прогулкам, и в парке было пустынно. Последние годы Виталий редко бывал в этой части города, потому его удивило отсутствие перемен в тихом, сонном его уголке. Аллейка вывела Виталия на площадку, в центре которой журчал небольшой фонтан, а по краям растянулась вереница старомодных лавочек с удобными выгнутыми спинками.
Когда-то Виталий обожал, зажав пальцем сопло, заставлять струю веером ложиться на бетонные плитки, устилавшие пространство вокруг фонтана. С тех пор в парке ничего не изменилось – так, во всяком случае, показалось не слишком наблюдательному Виталию. Как прежде серебрились водяные столбики, пляшущие над зеленой толщей воды,
изгибали в солнечных лучах свои спинки лавочки, сидели на них сонные старушки…
— Виталик, это ты?
Он вспомнил этот темно-бордовый вельветовый сарафан, пожелтевшую, отделанную рюшем кофточку, а главное – то, что первым бросилось в глаза и подтолкнуло колесо воспоминаний – брошку из рубиновых стеклышек – предмет тайного вожделения глубокого детства. Потом всплыло из глубин памяти ее имя.
— Марфа Ильинична…
Виталий никак не мог вспомнить, откуда он знал эту женщину. Должно быть, одна из приятельниц его тетки… Возраст старушки давно перевалил ту грань, когда можно еще было угадать количество прожитых лет. Она высохла, сморщилась, уменьшилась, но не утратила живости взора и проворства движений.
— Какой ты стал большой! Анна Петровна часто вспоминала о тебе последние месяцы.
— Она умерла… — сам не зная почему, Виталий почувствовал некоторую неловкость.
— Знаю, Виталик. С тех пор, как я перебралась к внучке, мы редко встречались, только здесь, в парке. Она до последнего дня сюда ходила. Вечером легла спать, а на утро Даша, та
женщина, что ее навещала иногда, позвонила по телефону. Звонит-звонит, а трубку никто не берет. Даша заволновалась – мало ли что… Да ты, наверное, все это лучше меня знаешь.
— Да, мне говорили, — только теперь Виталий сообразил, откуда он знал эту старушку. Она была соседкой тетки, жила этажом выше, в той самой квартире, которую он мечтал приобрести. — Я теперь ваш сосед, Марфа Ильинична. Точнее мог бы им стать, если бы вы не уехали к внучке.
— Это хорошо. Анна Петровна всегда хотела, чтобы ты у нее жил. Говорила – «здесь его все любят».
Обычно не склонного к праздным беседам Виталия потянуло на откровенность. Последние события нарушили размеренный ход жизни, лишили покоя и веры в собственные силы. Измученный настигшим его наваждением, он готов был в середине рабочего дня болтать с ветхой бабулькой, позабыв о выгодном контракте, в эти самые минуты уплывавшем из его рук.
— Я плохо живу. Плохо. Меня кошмары замучили. Сам не пойму, где нахожусь – и здесь и там, и сейчас и в прошлом. И этот… без лица, преследует. «Доведенные до абсурда воспоминания о детских страхах, но в целом – даже нет намека на какие-либо серьезные психические отклонения. Здоров…» – у профессора консультировался. Будто проклятье какое подцепил, когда в эту квартиру вселился. Часы бьют, бьют,
бьют… До сих пор – бьют! Это они, подлые, они мстят мне за все!
— Анна Петровна тебя любила, а значит все, кто с ней жил – тоже любят.
— Кто?! Стулья, этажерки, салфеточки и пресс-папье?
— А ты и не знал, что они живые? Их же люди делали, душу вкладывали. А потом рядом с нами жили, все в себя впитывали – и радость, и боль, и любовь.