– Да ладно тебе, – так же тихо откликнулась девочка, – хороший паренек. Толк из него выйдет.
– Угу, а бестолочь останется… – фыркнул Поводырь.
– К тому же две головы хорошо, а три…
– А три – это уже Змей Горыныч! Daeni, я злюсь не потому, что он мне не нравится, – Шири понизил голос до полушепота, – а наоборот!
– Как это? – не поняла намека Смерть.
– Потому, что он нравится мне как женщина! – прошипел Поводырь, заливаясь краской. Впервые поймав себя на оной мысли еще у озера, ему очень захотелось постучаться головой о дерево, дабы избавиться от некстати прорезавшейся странной симпатии. Да только вряд ли бы это священнодейство принесло успех…
– Может, он и есть женщина? – вопросительно вскинула бровь менестрелька. – Знаешь, я как-то над этим не задумывалась… Путешествовать в компании незнакомцев и кричать на каждом углу, что ты дама, чревато последствиями, понимаешь ли…
– Daeni, я что, по-твоему, не в состоянии одно от другого отличить? – возмущенно прошипел Поводырь. – Ты забыла, как я его на своем горбу полдня тащил?
– Ну, так тащил же, а не щупал, – пожала она плечами.
– О боги… ужас… позор мне на мои седины… – Шири запустил пальцы в растрепанные волосы и отчаянно подергал за пряди.
– Ну, солнышко, – Арьята успокаивающе погладила его по руке, – успокойся. Разнообразие время от времени требуется во всем.
Поводырь, не ожидавший от своей верной подруги такой подлости, вытаращился на нее, словно благородная девица на таракана в своей пудренице, и несколько секунд просто открывал и закрывал рот, не в силах выдать достойного, а тем паче – цензурного ответа.
– Да шучу я, шучу, – хихикала девчонка, довольная своей выходкой.
– Ну, знаешь ли, daeni!
– Тихо-тихо, сейчас пар из ушей пойдет…
Раздраженно сплюнув на дорогу, Шири отвернулся от Арьяты, продолжив путь в молчании.
Все слышавший Иль, взбивая фонтанчики пыли, шел впереди, изо всех сил стараясь, чтобы не было заметно, как вздрагивают его плечи. По лицу паренька катились крупные злые слезы…
Дом барона Йожефа Тарницы окутывала мрачная, почти зловещая тишина. Уже несколько дней среди домочадцев и прислуги кочевала весть о том, будто старший сын барона, Кристоф, слег и находится при смерти. Страшный удар для семьи, ведь парню едва исполнилось двадцать. Неизвестный недуг внезапно свалил доселе ни на что не жаловавшегося молодого человека и теперь неотвратимо вел его к могиле. А посему все обитатели роскошного полузамка-полуособняка в сердце Далеграда говорили только шепотом и ходили на цыпочках. А еще ближе к вечеру по дому пополз слух, что молодой господин совсем плох… И по всему видно – стать наследником в скором времени предстоит не кому иному, как заму-хрышке Эдану, младшему сыну благородного барона. Нелюбимому и презренному отпрыску рыжей Эвелины, второй жены господина Йожефа, почившей в мире сразу после рождения сына.
Поговаривали, что барон вообще не хотел признавать ребенка своим. Ибо уродился тот рыжеволосым, как мать, и с необычайно тонкой статью. Тогда как сам Йожеф Тарница был темноволос и кряжист, словно медведь, и поэтому изначально называл малыша бастардом. Но потом вдруг передумал и дал мальчику свое имя… И более ничего не присвоили младшему отпрыску, а вообще-то по закону полагалось выделить ему хотя бы коня и меч. Впрочем, данное имущество сейчас было юноше ни к чему, ибо жил он пока при отце, хоть и исполнился ему уже шестнадцатый год. Да и барон строго-настрого запретил сыну покидать пределы имения.
Слуги и домочадцы, стремясь угодить хозяину, обращали на Эдана внимания не больше, чем на таракана, ползущего по потолку, и норовили при случае пнуть его побольнее. Однако с каждым годом все реже и реже, потому как к шестнадцати годам внешне хрупкий, субтильный юноша мог вполне уверенно дать сдачи, а то и вызвать на дуэль. А вот кто, вопреки строгому запрету старшего Тарницы, обучил младшего сына владеть мечом, так и не выяснили.
Чем старше становился Эдан, тем меньше окружающие старались его затрагивать. Тяжелый, угрюмый и злой взгляд холодных синих глаз мог пригвоздить к месту кого угодно. Кстати, друзей у него никогда не водилось, а соседи юношу недолюбливали, обзывая малахольным. Поэтому закадычными приятелями младшего баронского отпрыска стали одиночество и книги…
Сколько юноша себя помнил, единственным местом, где ему удавалось скрыться от вездесущих насмешек, была библиотека. Там он просиживал часами: сначала прячась от окружающих, позже – уже целенаправленно штудируя пыльные фолианты по истории, алхимии и медицине. С двенадцати лет Эдан Тарница искал способы исчезнуть из окружающей его действительности. Все попытки бегства из дому терпели крах одна за другой. Барон, которому бы радоваться, что нелюбимое чадо наконец-то сгинуло с глаз долой, сам каждый раз возглавлял погоню, возвращая нерадивого обратно и закатывая тому знатную трепку.
В выборе средств исчезновения Эдан был осторожен и прихотлив, отвергая большинство из них из-за трудоемкости и болезненности. Яды не прельщали его по причине сложности добывания и приготовления. А смерть от клинка он отверг сразу же, от корки до корки прочитав иллюстрированный фолиант «Ранения хладной зброей нанесенные: легкие, тяжелые, смертельные».
К тому же от яда можно найти противоядие, а рану залечить, благо и алхимик, и целитель при бароне имелись. Эдан уже отчаялся отыскать оригинальный способ перехода в иное состояние бытия, как вдруг однажды, роясь на верхних, никого не интересовавших полках, наткнулся на старый тяжелый том, переплетенный в телячью кожу с медными литыми застежками. Потемневшая от времени золотая вязь недвусмысленно гласила «Заклинательство: демонов призвание и усмирение». А в конце фолианта обнаружился весьма занятный раздел, состоявший всего из двух глав, но стоивший того, чтобы перевернуть библиотеку вверх дном. Поименован он оказался просто и незатейливо: «Смерть и договоры с нею».
Юноша возликовал: в главе первой давались четкие инструкции воззвания к Слепой Гостье, с последующей передачей госпоже своей мизерной души. Текст воззвания прилагался. А главное, обряд не требовал ни магических навыков, ни рунической грамоты, ни прочей специфической атрибутики, простым смертным недоступной. Имелась, правда, на полях пометка «только для др.» и «зри далее», да еще какая-то корявая цифирь, нанесенная расплывшимся от времени химическим карандашом, но Эдан предпочел ее проигнорировать.
Сложнее всего оказалось незаметно вынести книгу из библиотеки, но и эта проблема вскоре была решена. И теперь младший сын господина барона, милсдарь Эдан, с нетерпением любовника, алчущего возлюбленной, ждал наступления ночи, дабы избавить отчий дом от своего присутствия, а себя от враждебного окружающего мира…
* * *
Дорога серой пыльной лентой стелилась по земле, все дальше уходя от холмов на равнину. Выгоревший вереск невнятно шелестел за спиной, оставаясь охранять древние могилы. А впереди лежал высушенный солнцем болотный клин и пыльный тракт, змеей вившийся меж зарослей ковыля и полыни. Эта часть территории Древних никогда не была густо заселена, посему, когда скомканный лист волшебного мира расправился и вольготно разлегся в мире людей, склеившись с ним воедино, большинство городов оказалось человеческими. Но лояльность местного населения к волшебным пришельцам очень скоро это исправила, смешав разномастные народы в абсолютный винегрет. Жители провозгласили свои города Свободными и существовали как хотели, не особо заморачиваясь территориальной принадлежностью…
– Шири-и… – тоскливо простонало за спиной у Поводыря.
– М-м? – невнятно откликнулся он.
– Давай остановимся-а, – жалобно хныкнула Арьята, указывая на придорожную криницу, расположившуюся в тени четырех ив, за которыми, шурша выгоревшим тростником, простирался болотный клин. Здесь Курганов большак вливался в Пустошный тракт и поворачивал на Далеград. Некогда этот город, как и немногочисленные его соседи, носил совсем другое имя, куда более привычное и приятное слуху их коренных обитателей. Но павшая по воле древних Граница многое изменила, сомкнув два разрозненных мира, словно половинки строптивой устрицы, из которой попытались извлечь жемчужину.
– Зачем? По-моему, еще никто с ног не валится… – сухо бросил одноглазый воин.
– Я валюсь… – продолжила канючить девчонка, – коленки болят, поясница затекла… вот сейчас лягу тут и умру! – вынесла вердикт она.
– Умирай, – согласился Шири, – надоест, догонишь.
– Чурбан бесчувственный, вот ты кто! – Арьята ткнула его кулачком в плечо. – Даже к Смерти никакого сочувствия!
– Вот уж точно кто в моем сочувствии не нуждается, – иронично хмыкнул Поводырь.
– Ну, Шири… Тебя что, кто-то в спину гонит?
– Да, – откровенно признался он.
– Кто? – мгновенно заинтересовалась Арьята, с любопытством поглядывая на товарища. О своих похождениях в одиночку Шири всегда умалчивал, на все расспросы своей любопытной ведомой отвечая, что чем больше она будет знать, тем хуже станет спать. И Арьята сильно подозревала, что в один прекрасный момент эти самые похождения, а то и их последствия постучатся в ворота Круговерти, требуя выдачи виновного…
– Она. – Поводырь обернулся и указал пальцем на терявшуюся в раскаленном мареве линию горизонта.
Менестрель прищурилась и взглянула туда, куда указывал Шири. У самой кромки, там, где купол неба смыкался с раскаленной землей, начинала едва заметно проступать темная клубящаяся полоса.
– Гроза? Так она же еще далеко!
– Daeni, мы прибудем в Далеград только к вечеру, и мне очень бы хотелось обогнать ее.
– Да ладно тебе. Не сахарные, не растаем! – фыркнула Арьята.
– Daeni, тебе напомнить, что в таких грозах имеет обыкновение путешествовать Дикая Охота[6]? – начиная раздражаться, ответил Поводырь. – Я понимаю, тебе она вряд ли помешает, но я и наш вынужденный попутчик всего лишь люди…
– Ши, хоть на полчасика… немножко остыть в тени, – продолжала упрашивать его девчонка, заискивающе глядя в глаза. – Если меня хватит солнечный удар, – тон сменился с просительного на угрожающий, – ты же первый потом будешь жаловаться, что пришлось всю дорогу до города тащить меня на руках, – мстительно закончила Арьята.
Шири окинул ее страдальческим взглядом, и Смерть мгновенно изобразила готовность хлопнуться в обморок.
– Ладно, – покорился он. – Эй, парень, сбавляй обороты! Привал!
Юноша механически свернул к ивам. За последние несколько часов он не проронил ни слова, держась чуть впереди своих невольных попутчиков.
Арьята тут же принялась усердно шуровать журавлем, пытаясь наполнить рассохшееся деревянное ведро. Проделать это оказалось не так-то просто, ибо столь манящая влага из-за несусветной жары находилась довольно глубоко, призывно поблескивая в обомшелом квадрате сруба. Хоть ты сам туда кидайся – сразу и остынешь, и напьешься. В конце концов ей удалось зачерпнуть достаточно воды. Но пока девочка подняла ее наверх, половина успела вылиться сквозь щели.
– И на том спасибо… – пробормотала она, окуная флягу в ведро. Вода захлюпала, наполняя емкость.
Шири бросил рюкзак под ближайшую иву и расправил затекшие плечи, потягиваясь, словно кот. Иль опустился у соседнего дерева и, привалившись к стволу, закрыл глаза. Поводырь искоса взглянул на него. Мешковатая одежда явно ему велика и наверняка с чужого плеча. Прическа на манер спудеев-послушников: черные волосы, стриженные под горшок, несколько длинных прядей сзади обмотаны тесемкой. Черты лица, тонкие и резкие от природы, еще более заострились за последние дни.
«…И какой шайтан дернул его в ученики к мечнику податься? – мрачно подумал он. – Шел бы лучше в пажи – для него самое то. Мордочка смазливая: не то парень, не то девка, не разбери-поймешь… Тьфу!» – досадливо сплюнув, Поводырь вынул клинок из ножен и шагнул к Илю.
Не успел юноша расслабиться, как нечто холодное и острое кольнуло шею. Иль открыл глаза и недоуменно воззрился на Шири. Клинок подрагивал в миллиметре от кожи.
– Эй, ты чего удумал?! – испуганно пискнул юноша.
– Поднимайся. Хочу посмотреть на твои способности, – резковато откликнулся Поводырь.
Иль продолжал недоуменно таращиться на него.
– Я про клинок на твоей спине, парень. Ты его там для красоты носишь? Дорога нам предстоит неблизкая и небезопасная. Одно небо знает, что может случиться. Уж извини, но в случае возникновения проблем защищать я должен daeni, а не тебя.
Парнишка нехотя поднялся и лениво потянулся к оголовью меча. Шири окинул его пристальным взглядом.
«…И какого шайтана этот недоросль до сих пор в куртке? – удивленно подумал он, разглядывая потертую, чуть не наглухо застегнутую ветровку Иля. – На дворе жарища, словно в бане…»
– Куртку сними! – потребовал Поводырь.
– Мне и так неплохо, – буркнул Иль, одергивая затертую, некогда вишневую, а теперь бурую ветровку.
– А снимешь – вообще хорошо станет. Ну же, шевелись!
– Не нукай, чай, не запряг! – огрызнулся юноша, но куртку все-таки снял, бережно сложив возле дерева, оставшись в широкой, явно с чужого плеча рубахе, перехваченной в поясе ремешком. Одежка бесформенной хламидой висела на худеньких плечах.
«…И чего его в ученики к мечнику понесло? – вновь подумал Шири, оглядывая щуплую фигурку. – Щупленький, бледненький, глазищи большие перепуганные… Колдун, тьфу!»
Поводырь неторопливо крутанул в руке меч, приглашая к поединку. Иль неподвижно застыл напротив, судорожно вцепившись в рукоять. Может, если он сделает вид, будто держит меч в первый раз в жизни, светловолосый зануда от него отстанет?
– Ну, чего стоим, кого ждем? – нетерпеливо осведомился Поводырь Смерти.
– Энгарт говорил: если начнешь поединок первым – отдашь противнику половину преимущества.
– Дурак был твой Энгарт, земля ему пухом, посему и покоится сейчас в бозе…
– Ты… – лицо Иля исказилось от ярости.
– Мальчишка, – прервал его Поводырь, – здесь тебе не тренировочная площадка. Это жизнь, где либо ты, либо тебя, – закончил Шири, проводя удар. Иль неуклюже парировал, попытался атаковать, и противник без труда выбил меч у него из рук.
– Ты убит, – констатировал он, наблюдая, как юноша поднимает клинок. – Становись.
Тот с унылой покорностью вернулся на исходную позицию. Поводырь окинул его взглядом и страдальчески закатил глаза. Вернул свой клинок в ножны и решительно направился к Илю.
– Это вот чего? – вкрадчиво осведомился он. – Что это за ужас, я тебя спрашиваю? Кто тебя учил так меч держать? Хотя о чем я спрашиваю… Так! Во-первых, меч не девка, незачем его так тискать. Ослабь пальцы, не напрягай кисть. Во-вторых, зачем ты так скукожился?! Распрями спину! (