– Нет, Мартин, все твои мобили слишком роскошны для того места, куда я еду. Мне нужно что-нибудь попроще. «Лаквиль» или «Цирус». Желательно не новый, но с хорошим движком.
Мартин задумывается, а потом говорит:
– У меня есть на примете то, что тебе надо. «Цирус» пяти лет. Куда его подогнать?
– Давай к клинике. К гостевой стоянке.
– Понял, минут через сорок буду.
Ровно через сорок минут на крышу клиники опускаются два мобиля: серый видавший виды «Цирус» и черный роскошный «Эрроу». Из «Цируса» выбирается Мартин, а из «Эрроу» с радостной рожей вываливается Курт – тоже гонщик из наших, из «Отвязных Стрельцов». Правда, у нас с ним немного разные специализации. Мы с Мартином все больше по «Огненной Серии», а Курт предпочитает «низкие» гонки, то есть те, которые проводятся очень близко к поверхности планеты среди ветвистых, изрезанных пещерами и туннелями каньонов.
– Брайан, бродяга! Ну, ты и отмочил! – восторженно ревет Курт.
– Это не я отмочил, а меня, – отшучиваюсь и жму ему лапу.
– Ты как? – спрашивает Мартин и смотрит внимательно. Чувствую, ему до смерти хочется мне что-то сказать. Или спросить. Но присутствие Курта удерживает его.
– Нормально, – отвечаю. – Помяли немного, но жить буду. Со дня на день меня выпишут, и я сразу приступлю к тренировкам. Кстати, Билл подал заявку в «Огненную Серию»?
– Да. – Мартин бросает изучающий взгляд на мои ноги, словно пытается разглядеть спрятанный под штаниной медицинский панцирь, но, похоже, эту тему поднимать не собирается.
– А ты куда намылился? Решил из клиники слинять? – кивает на «Цирус» Курт.
– Только на время, к утру вернусь.
– Подружка, что ли, ждет? – ехидничает Курт.
– Ага. Подружка. Ждет. – Чувствую, что у меня внутри все съеживается, а к горлу подступает ком. Ирэн…
– Небось, горячая штучка, раз ты не можешь даже пару дней обождать, – насмешливо тянет Курт.
Я каменею лицом. Пару дней! Через пару дней ее уже может не быть в живых. Наверное, у меня что-то такое отражается в глазах, потому что Курт внезапно осекается и замолкает, а Мартин серьезно говорит:
– Хорош болтать, времени нет. Брайан, давай я скину тебе на счет деньги и код доступа к «Цирусу», да мы с Куртом двинем обратно, а то мы сдернули прямо с тренировки, и если Билл узнает…
– …прибьет, – подхватывает Курт и сует мне ладонь. – Пока, Брайан, через пару дней свидимся.
Он идет к «Эрроу», а Мартин с помощью коммуникатора переводит со своего счета на мой деньги, затем скидывает мне код доступа к «Цирусу» и предлагает:
– Может, поехать с тобой?
– Куда? К моей подружке? – притворно удивляюсь я. – Ты извини, но она вряд ли согласится на групповуху. Даже за пятьдесят кусков.
Мартин морщится и с досадой говорит:
– Хорош паясничать. И не держи меня за идиота, ладно? Ты же не думаешь, что я поверил во всю эту фигню с подружками и похитителями-букмекерами?
– А ты поверь, – серьезно советую я.
Не то чтобы я не доверял Мартину, наоборот, верю ему, как себе, но… Как сказал Рабиш, в следующий раз разменной пешкой для таинственных «игроков» может оказаться тот, кто очень дорог мне. Например, Мартин… Нет. Пусть уж лучше он держится от всей этой истории как можно дальше. Пусть обижается на меня, если хочет, но Тойер прав – в этой гонке мне напарники ни к чему, я должен остаться совершенно один.
– Ну, как знаешь, – сухо говорит Мартин и идет к «Эрроу», не попрощавшись.
Провожаю взглядом взлетающую черную «стрелу» и сажусь в «Цирус», радуясь, что для управления мобилем ноги не нужны. Осматриваюсь. Отключаю автоматический режим. Проверяю настройки. Ну и колымага! Но мне как раз такая и нужна. Чем хуже у меня будет мобиль, тем лучше, – меньше привлечет внимания. Ну что, вперед. Запускаю инерционный движитель, отключаю гравитационный якорь, поднимаю мобиль к шоссе, убираю в днище колеса, ищу указатель к кварталу «Гнездо Порока» и врубаю двигатели на полную мощность.
Глава 3
НОЧНАЯ ГОНКА
Смотрю на встроенные в коммуникатор часы: около семи вечера. Рановато для «Гнезда Порока», в том смысле, что основная жизнь здесь начинается гораздо позже, ближе к полуночи. Но я лечу сюда не развлекаться, мне нужно найти конкретного человека по имени Том Крыса. Мы с ним вместе росли в приюте и до самого выпуска делили одну комнату на двоих. Между нами так и не возникла настоящая дружба, скорее, это была обычная доброжелательность уживчивых людей, которые вынуждены делить общее жизненное пространство.
После гибели родителей я попал в маленький провинциальный приют для детей младшего возраста. Не скажу, что мне там нравилось, но я угодил туда в пятилетнем возрасте и считал тот приют своим домом. Я был там своим среди своих. Но когда мне исполнилось двенадцать, меня перевели в приют для подростков. Так я попал в столицу, в Мегаполис.
В первую же ночь заправилы и их шестерки вознамерились устроить мне темную – не со злобы, а так, по привычке, типа новичков надо учить. Но я слишком сильно сопротивлялся, и, обозлившись, они вломили мне как следует. Я оказался в лазарете. Через пару недель меня выписали и вернули в приют.
Я угодил как раз к ужину. Помню, когда я вошел в длинный, уставленный многочисленными столами зал, все мальчишки замерли в настороженном ожидании: как-то заправилы примут меня? И как теперь стану себя вести я? Даже за столиком воспитателей разговоры зазвучали тише. Они, конечно, были готовы, если понадобится, разнимать нашу драку, но вообще-то предпочитали не вмешиваться, предоставляя подросткам устанавливать свои собственные законы. Впрочем, видимость приличий все же соблюдалась. Заправилы действовали исподтишка, не в открытую, а воспитатели закрывали на это глаза.
В столовке было самообслуживание – подносы с едой полагалось брать из кухонного автомата. А чтобы подойти к автомату, надо было пройти мимо стола заправил. И я пошел через зал прямо к ним, а вслед мне летели перешептывания, кое-где переходящие в яростный спор – потом я узнал, что тогда делались ставки в виде сока или печенья на исход ситуации, и большинство ребят ставило на то, что я буду драться.
Заправилы глядели на меня насмешливо, но к автомату с едой пропустили. Они ждали, когда я пойду назад, и тогда один из них как бы невзначай толкнул бы меня в спину, а второй подставил бы мне ногу. Это была элементарная проверка. Я должен был споткнуться, опрокинуть поднос с едой и остаться без ужина – добавки в приюте не полагалось. А дальше они собирались посмотреть на мою реакцию. Стерплю, смолчу, значит, я такой же, как большинство – «терпила» или «навоз» – так это называлось у нас в приюте. Если полезу в драку или начну качать права, стану «мишенью» или «куклой» – мальчиком для битья, одиноким изгоем, мишенью для издевательств и насмешек. Вот так, все предельно просто: или «навоз», или «кукла». И третьего не дано.
Вернее, они считали, что не дано. Но они тогда еще не знали, что впервые в жизни столкнулись с настоящим, прирожденным Гонщиком…
Я ждал, когда автомат выдаст мне тарелку с едой и стакан с соком, и ощущал на своей спине их изучающие взгляды. Я не знал, что именно они замышляют, но чувствовал – что-то сейчас будет. А еще я чувствовал, как во мне нарастает азарт – холодный, спокойный азарт. Мое сердце билось ровно и сильно, а голова была ясная, как никогда. Я весь был как взведенная пружина – сосредоточенный и готовый к действию. И мне было весело. Я не ощущал ни злости, ни страха. Не собирался мстить им за те побои. Я собирался играть с ними. Да, для меня все происходящее было игрой – рискованной и опасной, но чертовски увлекательной. И я наслаждался ею…
Я взял поднос и пошел мимо них в зал. Помню, в столовке повисла такая тишина, что звук моих шагов казался грохотом. Я шел нарочито неуклюже, расслабленно, подставляясь изо всех сил. Они перемигнулись и начали действовать. Один привстал со стула и сильно толкнул меня в спину, а второй подставил ногу. Вернее, они попытались это сделать… Но у меня уже тогда реакция была, что надо. Я не столько увидел оба движения, сколько угадал их. От толчка ушел простым наклоном корпуса, а ногу перепрыгнул, не расплескав при этом ни капельки сока, и как ни в чем не бывало, пошел себе дальше. Сел за соседний столик – прямо напротив них, наколол на вилку котлету, откусил, запил соком, посмотрел в их ошарашенные перекошенные физиономии, подмигнул и дружелюбно проговорил:
– Вполне съедобно… Ну что, один-один?
– Там посмотрим, – процедил сквозь зубы вожак по имени Грегори.
Ночью, естественно, они пришли снова. Нас селили по трое, но так получилось, что я оказался в комнате один – остальные две койки пустовали. Они пришли вшестером и азартно набросились на рельефные очертания фигуры под одеялом. И каково же было их разочарование, когда вместо меня тумаки получило свернутое в комок запасное одеяло.
Я же в это время таился на подоконнике. Приют занимал верхние, последние этажи тридцатиэтажного здания, поэтому окна у нас были закрыты наглухо, а помещения обслуживались системами искусственного климата, но я предварительно взломал раму и вытащил одно из стекол.
– Эй, я здесь, – позвал их с подоконника.
Они взревели и бросились ко мне. Я вылез из окна наружу, а дело происходило на двадцать девятом этаже, встал на узкий, в ширину одной ступни, опоясывающий здание карниз и предложил:
– Догоняйте!
– Вернись, дурак. Разобьешься!
Я рассмеялся и пошел вдоль стены. Желающих последовать за мной не нашлось. Они стояли и смотрели на меня, затаив дыхание, а я спокойно дошел до грузового люка, через который разгружались продукты для кухни из автоматических грузовиков. Люк, разумеется, был закрыт, но я с вечера успел взломать его код, основательно приготовившись к их приходу…
Итак, я распахнул люк, повернулся к моим противникам лицом, пояснил:
– Вот так я бы ушел от вас, – а потом развернулся и пошел обратно, прямо к ним. Когда я вернулся на подоконник, они молча расступились, пропуская меня в комнату. Я спрыгнул и предложил: – Ну что, два-один?
– Согласен. Два-один. – Грегори протянул мне руку.
Вот так и началась наша Игра. Они старались подловить меня, застать врасплох, догнать. А я уходил всеми возможными и, не буду скрывать, зачастую крайне рискованными способами. Чаще всего мне удавалось уйти от них, но иногда они все же ловили меня. Но даже если я проигрывал, меня больше не били. В тот день мы заключили что-то вроде уговора и составили правила Игры. У нас сложилось две команды: в одной было шестеро игроков, включая Грегори, а в другой я. Постепенно Игра увлекла весь приют. У каждой из команд появились свои фанаты, и вовсю заработал тотализатор. Случайно я узнал, что даже воспитатели втянулись во всеобщее увлечение и потихоньку составили свой тотализатор.
А где-то с полгода спустя в наш приют перевели Тома Крысу. Нет, естественно, у него была другая фамилия – Вестон, но в приюте у всех были прозвища. Меня, к примеру, сначала нарекли Ловкачом, а тремя годами позже переименовали в Гонщика – после того, как я полдня играл в догонялки с воздушной полицией (в просторечье летунами) на угнанном мною мобиле. Мы носились по кварталу, то и дело пролетая мимо приюта, а мальчишки прилипли к окнам или высыпали на крышу и восторженно ревели, когда я проносился мимо. А потом летунам удалось подловить меня гравитационной сетью, и я плюхнулся прямо на крышу приюта. Меня тотчас окружили сине-красные полицейские «Томагавки». Стражи порядка взяли мой мобиль под прицел, приказали открыть дверь, выходить с поднятыми руками и ложиться на пол лицом вниз. Я послушно уткнулся носом в пыльное покрытие парковки. Мне тут же завели руки за спину и нацепили наручники. Как ни странно, проделали они это не со злостью, а с какой-то восхищенной симпатией, и один из них сказал:
– Ну, ты даешь, парень! Я уже десять лет в летунах, но ничего подобного не видел!
– Да ты, похоже, прирожденный гонщик, – подхватил второй. – Тебе бы в клуб, а не по улицам гонять. Если хочешь, составим тебе протекцию.
– В клуб меня не возьмут, я несовершеннолетний.
– Это как? – опешили они, подняли меня на ноги и развернули лицом к себе.
Надо сказать, что я довольно рано вытянулся вверх и раздался в плечах, и в свои пятнадцать со спины мог сойти за девятнадцатилетнего. Я назвал свой возраст и вздохнул – слова о гоночном клубе накрепко засели в моей голове. Так у меня появилась мечта. А летуны переглянулись и сняли с меня наручники.
– Ты это… – сказал один из них. – Если захочешь погонять… приходи к нам… кхе-хке… дадим тебе свободную машину… в виде исключения. Только чужие больше не угоняй!
С тех пор в приюте меня прозвали Гонщиком, а я стал днями и ночами пропадать в гараже местного отделения воздушной полиции, где помогал техникам ремонтировать машины, и иногда мне разрешали немного погонять на них.
Но вернемся к Тому Крысе. Его подселили ко мне, поскольку моя комната все еще пустовала. Не скажу, что он сразу понравился мне – худенький, остроносенький с темными бегающими глазками. Да и держался он неправильно: развязно и пугливо одновременно. Он прошел уже не один приют, и точно знал, что ночью его придут бить. Но он не знал другого – что моя комната неприкосновенна. В ней действуют особые, отличные от остального приюта правила – правила Игры. Всю ночь он не спал, ожидая гостей, а утром осмелился спросить у меня, в чем дело, почему они не пришли. И тогда я рассказал ему об Игре. Он сразу просек всю выгодность своего положения, расслабился и очень быстро раскрыл свою истинную воровскую натуру.
Уже на третью ночь его вызвали в туалет на разборку. Когда за ним заявились, я не встревожился – мне и в голову не пришло, что живущего со мной в одной комнате будут бить. Я спокойно спал и не слышал, как он вернулся, как, постанывая и кряхтя, устраивался спать, и лишь утром заметил его синяки и ссадины.
– И за что тебя так? – спросил я его.
– Они хотели, чтобы я сыграл против тебя. Сдавал, рассказывал о твоих замыслах и трюках, – соврал он.
Наверное, Крыса рассчитывал, что я оскорблюсь и объявлю вендетту Грегори и остальным, но он просчитался. К этому времени наша Игра продолжалась уже довольно долго, я успел изучить соперников и знал, что им, конечно, нужна победа, но не любой ценой. Грегори играл честно, чего никак нельзя было сказать о Крысе. Я промолчал. Том если и был разочарован таким поворотом, то не подал виду.
Но через пару дней его снова позвали в туалет. Я колебался минут пять, а потом отправился следом. Меня не впустили – дверь, разумеется, крепко держали изнутри. Но такой пустяк, как запертая дверь, уже тогда не мог остановить меня. Туалет имел смежную стенку с душевыми, а между ними был вентиляционный проход. Короче, когда я выпрыгнул из люка вентиляции, Крысу увлеченно макали головой в унитаз и приговаривали:
– Будешь жрать дерьмо, сволочь! Будешь!
– Эй, пацаны, кончайте вы это дело, – раздраженно произнес я.
– Знаешь что, Ловкач, ты лучше не вмешивайся, – ответили мне. – Мы тебя, конечно, уважаем, но этому говну, – они указали на Крысу, – самое место в унитазе, так что ты иди и не мешай.
– Что он натворил? – спросил я.
– Вот. – Грегори показал мне красивый золотой кулон с портретом женщины. – Это единственное, что осталось у Чарли от матери. А Крыса украл его!
Честно скажу, в тот момент я едва не повернулся и не ушел. Но Крыса внезапно поднял мокрую, перемазанную дерьмом физиономию и посмотрел мне в глаза. Что уж я там в них увидел, до сих пор не могу толком понять, но я сказал:
– Отпустите его. Под мою поруку отпустите. Он больше не будет, слово даю.
Грегори поморщился и переглянулся с ребятами.
– А если будет? – с вызовом спросил Чарли.
– Тогда дерьмо вместо него будешь жрать ты, Ловкач. Согласен? – пробурчал Грегори.
– Согласен, – кивнул я, а Грегори толкнул ко мне Крысу и сказал: – Ты выбираешь себе не тех друзей, Ловкач.
…А на следующее утро Крыса принес мне в подарок коллекционную модель настоящего гоночного клипера.
Сколько себя помню, меня всегда тянуло к машинам. Я мог весь день проторчать на какой-нибудь парковке и любоваться стоящими там мобилями. Знал на зубок все модели. Мог с точностью назвать характеристики и отличительные особенности каждой из них. Вырезал из рекламных календарей картинки с изображением мобилей, лайдеров и клиперов и развешивал их на стенах своей комнаты. Я часами мог сидеть в игровой комнате у экрана визора, включенного на спортивный канал, и смотреть трансляцию гонок.