Пожалуй, только Сидор Акашкин в эти дни не находил себе покоя. Сидор был в депрессивном настроении: о погроме в торговых рядах сведений толком так и не нарыл, потому что торговцы-оборотни к сотрудничеству с представителем прессы были не склонны, комментариев по поводу происшедшего не давали, съемку произведенных в их магазинах разрушений тоже сделать не разрешили… Так что журналист не смог сдать статью, мощную, пронзительную и эффектную, за что был награжден очередным презрительным взглядом редактора. Сунулся в противоположный лагерь – к соборному настоятелю, который, по слухам, и был зачинщиком беспорядков, но и тут получил от ворот поворот. Подкараулил как-то жену дьякона Арсения, предложил дать эксклюзивное интервью на тему «Моя подруга – вервольф», но в ответ был буквально испепелен взглядом вмиг взъярившейся дьяконицы. Словом, полное отсутствие тем и информации. Ну не о елках же писать великому журналисту современности!
А тут еще этот снегопад подгадил. Сыплет и сыплет с серого неба уже который день, собственной вытянутой руки не разглядишь. Машины стоят, дворники лопатами машут без передыху, хорошо, что и в дворники зомби набрали – человеку нормальному такого темпа работы просто не выдержать. Сидор зашел в редакцию, а главный редактор ему сразу выговор: в Щедром наблюдается редкостное природное явление, какой-то конформный снегопад, метеорологи, мол, на телевидение позвонили, сказали – такого снегопада давно здешние места не помнят, сто пятьдесят лет уж не было. А еще сказали, что на Руси затяжной снегопад считался плохой приметой, говорящей или о грядущем конце света, или о смене власти по крайней мере. Особенно, мол, жутко, если такой снегопад разразится в самую середину зимы. Вот. А Сидор к этому снегопаду без внимания, ругался редактор, хотя надо было бы Акашкину не шкалдырничать, не дуть «Доктора Дизеля» в пивной «Зайди на часок», а как раз и написать солидную статью с научными выкладками да с интервью, взятым у работников метеослужбы! Акашкину оттого совсем тошно стало. Когда это он шкалдырничал? Когда это он «Доктора Дизеля» дул? Акашкин жизнь положил на поиск информации и свежих фактов! А теперь его, славного Сидора, заставляют писать про какую-то климатическую заморочку!
Но ничего не поделаешь, пришлось бить по хвостам – собираться, хватать диктофон, верный «Никон» и ехать в городскую службу погоды – набирать материал для статьи, которую Сидор мстительно решил назвать «Снегопад перемен», поскольку его газетное начальство чересчур засиделось на должности и не желало уходить на пенсию.
Сидор полдня потерял у метеорологов, потратил на них две кассеты пленки и, возвращаясь, решил дать себе некоторый отдых. Статью он и позже напишет, по прогнозам метеорологов этот клятый снег будет безмятежно сыпать чуть не до Нового года. А то, что нет любезной редактору оперативности в работе – так сам редактор и виноват: а не надо было подгонять талантливого журналиста, не стоило изводить попреками и гнусными намеками на «Доктора Дизеля»! Теперь Сидор имеет полное моральное право весь остаток дня провести в баре, попивая пиво и ругая начальство.
Сидор направился к искрящимся в мельтешении снега огням бара «Зайди на часок». Вошел, отряхивая снег и жмурясь от волн тепла, табачного дыма и стойкого запаха соленой корюшки, подаваемой здесь к пиву. Народу в баре было немного – основные посетители подтягивались к вечеру, часам к девяти, расслабляться после трудовых будней. Сидор огляделся, выбрал столик поуютней и, взявши полдюжины банок пива, занял диспозицию.
– Снег, – пробормотал он. – Проклятый снег.
Пить пиво в одиночку – занятие скучное и неблагодарное. Поэтому после второй банки Сидор начал присматриваться к немногочисленным посетителям – вдруг окажется среди них интересная физия, с которой поговорить хотя бы любопытно… И тут пиво чуть не запросилось у Сидора обратно – неподалеку от него сидел и задумчиво потягивал томатный сок тот самый парень, чей фоторобот каждый час показывали в местных новостях! Таинственный убийца! Чумовой Вервольф!
Сидор икнул и возблагодарил судьбу. Она снова преподнесла журналисту царский подарок. Первый подарок Сидор получил летом, когда стал свидетелем поединка заезжего колдуна Танаделя и типа, выдававшего себя за местного священника. Тогда Сидор не удержал подарка в руках, не смог правильно осветить факты, и на его газету чуть не подал в суд епископ Кирилл (хотя, конечно, больше пугал). Но теперь! Удачу нельзя упустить! И снова в голове Акашкина защелкали клавиши ноутбука, создавая бессмертный шедевр публицистики:
«Я сидел и смотрел в его глаза. Это были обычные глаза, цвета унылого осеннего неба. В них таял дым надежд и желаний. Эти глаза никогда не улыбались. Потому что это были глаза убийцы».
О да! Никто не напишет такой статьи! К черту снег, к черту гримасы местного климата, пусть о них пишет сам редактор. А Сидор Акашкин предназначен для иной миссии. Он возьмет у убийцы, нагонявшего ужас на весь город, эксклюзивное интервью. А потом… Потом Акашкин на основе этого интервью напишет книгу! Мистический триллер! С леденящим кровь названием, которому позавидует сам Стивен Кинг!
Сидор призадумался над названием своего бестселлера и не сразу заметил, что убийца допил сок и поднялся из-за столика. Опомнился, только когда дверь за ним хлопнула, ругнулся, бросил недопитое пиво (вот кому-то будет халявная радость!) и кинулся за объектом своего интервью на улицу, в снег.
Парень шел уверенно и неторопливо – Сидор даже поразился. Убийце, которого вся городская милиция ищет, положено нервничать, дергаться и вообще вести себя так, словно ему за шиворот перцу насыпали. Вот что значит характер. Да, это самый подходящий герой для триллера: бери его и описывай. И будут тебе, Сидор Акашкин, миллионные тиражи, баснословные гонорары, интервью в ток-шоу, свидания со звездами и вояжи по всей планете!
Только как бы смелости набраться и к этому парню подкатить с предложением о взаимовыгодном сотрудничестве?
Но не зря говорят: если уж пришла по твою душу удача, хоть гони ее – она уже не отвяжется. Парень остановился, оглянулся на спешащего за ним Сидора. И вдруг улыбнулся – спокойно так, просветленно. Сказал:
– Какой сегодня удивительный снег, правда?
– Ага, – только и нашелся что сказать Сидор. Про себя же сразу выделил цитату из грядущего бестселлера: «Убийца любил снег. На снегу кровь была ослепительно яркой и сверкающей, как рубины. Это так красиво».
– Я люблю снег, – продолжая улыбаться, говорил парень. – Даже кровь на снегу бывает ослепительно яркой. Сверкает, как рубины. Это так красиво.
Он вплотную подошел к Сидору. Тот неожиданно для себя задрожал, но сумел выдавить фразу:
– К-красиво. Я хочу написать о вас книгу. Глаза молодого человека просияли.
– Прекрасно!
Они шли по городу так спокойно, словно вокруг больше не было ни души. Акашкин поначалу дергался и внутренне психовал, представляя себе весь ужас ситуации: он гуляет в обществе убийцы, хладнокровно растерзавшего несколько человек! Но тут же профессиональное любопытство и жажда славы брали верх над осторожностью. К тому же молодой человек не был настроен агрессивно. Он охотно слушал Акашкина и с еще большей охотой говорил сам. И из этого разговора Сидор понял, что одной книгой ему не отделаться. Это будет как минимум трилогия.
– Что вы чувствуете, совершив все это? – был первый вопрос, который задал Сидор.
– Спокойствие, – немедленно ответил молодой человек. – Удовлетворение. Ощущение морального превосходства.
– И вас не мучают угрызения совести?
– Нет. Моя совесть чиста. Я очистил ее – тем, что сделал.
– Но почему вы это сделали?
Молодой человек взглянул на журналиста удивленно.
– Конечно, ради спасения своей души! – ответил он. – Можно приобрести весь мир, но потерять свою душу. Теперь я обрел ее.
«Убийца с формами религиозного бреда», – пометил про себя Сидор и спросил:
– Но как это понять?
– Я объясню, – сказал молодой человек, забавно ловя ртом крупные падающие снежинки. – Видите ли, есть мы. И есть они – низменные, сатанинские сущности, терзающие нас, отравляющие наше существование, внушающие нам, что жизнь – не более чем бессмысленная и глупая шутка. И этих тварей нужно победить. В себе и в мире. Но для этого приходится идти на жертвы. На очень большие жертвы.
– И вы ради этого?.. – ахнул Сидор.
– Да. Хотя я понимаю, что перед ликом вечности все, содеянное мною, – такая малость! Но, может быть, хоть эта малость зачтется мне на небесах как воистину доброе дело.
«Религиозный бред однозначно».
– Как же вы собираетесь жить дальше?
– С надеждой и верой, – ответил убийца. – И еще я стану проповедовать такой образ жизни среди всех моих знакомых. Пусть они тоже встанут на борьбу с этим проклятием человечества, с этим злом, с этой нечистью!
– Вы хотите объявить войну?
– Да, и это будет священная война!
Сидор мучительно вспоминал имя убийцы. В новостях его называли. Ах ты, вот незадача! Крутится на языке что-то фырчащее…
Вспомнил!
– Федор, послушайте… – начал Акашкин, но парень посмотрел на него непонимающе:
– Я вовсе не Федор. Меня зовут Алексей. Алексей Комаров.
– Как Алексей? А, вы скрываетесь, не хотите называть своего подлинного имени! Понимаю…
– Почему не хочу? Мне скрывать нечего, – развел руками странный юноша Алексей Комаров. – Я подумал, что раз вы хотите написать обо мне книгу, то, наверное, взяли все сведения из моей биографии в клинике доктора Мудрика.
– Клиника? Биография? Ничего не понимаю… Я журналист Сидор Акашкин, вот мое удостоверение. Я видел вас по телевизору…
– Я так и подумал! – сообщил Алексей Комаров. – Передача «Начни жизнь заново». Да, у меня там брали интервью.
– Нет, не передача… Криминальная хроника… Вы кто такой?
Грубо, до неприличия грубо со стороны Сидора Акашкина было вот так в лоб задавать вопрос молодому человеку. Но тот нимало не обиделся, улыбнулся:
– Как же? Меня на телевидении уже три раза в передачах показывали. Я – бывший наркоман, прошел полный курс лечения от героиновой зависимости в клинике доктора Мудрика. По новому психокоррекционному методу. Полностью вылечился. Возродился к новой жизни, а ведь пять лет на игле сидел, страшно вспомнить! Но я прикончил этого героинового демона.
– Значит, вы не маньяк-убийца?
– Нет.
– Вот черт!
Физиономия Сидора Акашкина выражала такое неподдельное разочарование, что юноша грустно спросил:
– Значит, вы не будете писать обо мне книгу? В ответ Сидор сунул ему свою визитную карточку:
– Позвони мне как-нибудь. Может, получится сентиментальный роман. Пока!
И ускакал в снежный туман, оставив молодого человека удивляться и пожимать плечами. Журналист шел, пыхтел и бормотал злобно:
– Что за город! Ни одной колоритной фигуры! Роман про него пиши! Акашкин про кого попало не пишет! Акашкину нужна фактура!
Ах, если бы расстроенный журналист знал, что столь разыскиваемая им фактура обретается вовсе недалеко! Ах, если бы ему посчастливилось стать свидетелем грядущей драмы человеческой судьбы!
Тогда мир точно узнал бы о новом литературном гении, о великом писателе Сидоре Акашкине!..
Но – увы. Вы, достопочтенный читатель, не найдете нигде упоминания о писателе по имени Сидор Акашкин. И это означает только то, что судьба на самом деле порядочная мерзавка.
Сидор Акашкин завершил этот день тем, что вернулся в бар, допил свое пиво (его никто не тронул, хоть тут повезло) и решил, что пора из Щедрого уезжать в Москву или Питер. А здесь, в провинции, такому таланту просто нет применения. С этими грустными мыслями журналист, приятно пошатываясь, возвращался из бара. Прошел мимо недостроенного высотного здания медсанчасти номер шесть, тормознул попутку, доехал домой и завалился спать. И о том, что он опять все-все проворонил, узнал только поздним утром следующего дня – из сводки новостей.
…Медсанчасть номер шесть затеяли строить еще при прежнем мэре, Торчкове. Выдумали, что должно быть в ней тринадцать этажей, в честь столь любимого оккультистами числа. Лечение же в медсанчасти предполагалось самое нетрадиционное – всех городских экстрасенсов, ясновидящих, народных целителей собирались согнать под эти приветливые своды. Чтоб народ, так сказать, ощутил в полной мере целительную силу магии. Но идея зачахла, поскольку никакая магия не могла залатать дыр городского бюджета. Здание построили, и на том затормозили. Так что тринадцатиэтажная громадина возвышалась на пустыре, зияла пустыми окнами и лестничными пролетами, выл в ней ветер, иногда забредали люди и собаки…
Сейчас на крыше медсанчасти стоял человек. Его лицо было поднято к небу, плечи и волосы густо усыпаны снегом, – видимо, он стоял здесь долго. Человек говорил, и в голосе его слышался упрек.
– Почему Ты оставил меня? – спрашивал человек. – Разве я исполнял не Твою волю? Разве не за этим Ты подарил мне силу, веру и знание? Я должен был открыть им глаза. Я хотел быть их полководцем в борьбе с Тьмой. Но они – трусливое стадо, которому все равно, за каким пастухом идти. И еще эта девушка… Зачем Ты сделал ее оборотнем? Она бы могла стать моей подругой, она бы разделила мою веру и мои труды… Впрочем, теперь все равно. Я не знаю, за что Ты наказал меня, но Ты наказал. Сердце мое горело благодатью и любовью, когда я убивал людей, потому что я убивал во имя Твое. И я спасал их души, убивая. Я знал, что за этими убийствами последует святая битва, которая не прекратится до тех пор, пока Ты сам не сойдешь с небес. Что я сделал не так? За что Ты снова отравляешь мою душу скукой, скукой, которую нельзя победить ничем, кроме собственной смерти! А может быть, Тебе вообще нет до меня никакого дела? Может, я все сам себе выдумал? Но как же знамения? Как же исполнение моих просьб, даже самых простых?.. Вот этот снег… я просил Тебя, чтоб пошел снег, и стал снег. Что мне делать, скажи! Что мне делать?!
– Раскаяться, – услышал он голос за своей спиной.
Человек обернулся. Медленно – он не хотел, чтоб упал снег, украшавший его плечи подобно эполетам. Посмотрел на девушку, что шла к нему, осторожно ступая по обледеневшей крыше.
– Федя, опомнись, – тихо сказала Зоя. – Ты… То, что ты сделал, – безумие.
– Я делал это во имя Бога, – ответил Федор Снытников.
– Да. Только этим богом был ты. Ты сам для себя бог. Ты возомнил себя судьей и мерилом всего. Но для этого мира ты просто человек. Не лучше и не хуже остальных… Если ты и был альфой и омегой, то только в твоем собственном алфавите.
– Знаешь, Зоя, – сказал Федор. – Вот чего я никогда не хотел, так это быть просто человеком.
– Мне этого не понять.
– Куда уж тебе понять это, корова. Оборотень-корова. Я был восхищен, когда увидел это. Родители – волки, а ты – корова. Великолепно. Но ту девчонку ты спасла, можешь гордиться. И еще. Жаль, что я тебя тогда не прикончил.
– Отчего же не прикончил? Пожалел?
– Не люблю говядины. Я вегетарианец.
– Федор, зачем ты так?! Зачем тебе столько злобы?
– Что ж, хоть моя злоба останется, когда не станет меня. Прощай.
Федор шагнул к краю крыши.
– Федя, нет! – воскликнула Зоя. – Пожалуйста, только не это! Пока ты жив, у тебя есть шанс! У тебя есть возможность покаяться и вернуться к миру и людям!
– А ты думаешь, мне это нужно? – спросил Федор и сделал шаг в пустоту…
Зоя вышла из дверей медсанчасти, вытирая распухшие от слез глаза. К тому же на крыше ветер был куда сильнее, и теперь щеки жгло, как будто их секли.
У входа Зою ожидал диковинный зверь – с длинным гибким чешуйчатым туловом, кожистыми крыльями и клыкастой мордой. Одной лапой (с покрытыми серебряным лаком когтями) дракон прижимал к земле бесчувственное тело Федора Снытникова.
– Спасибо, Чжуань-сюй, – сказала Зоя дракону. – Если бы не твои способности, мы бы никогда не обнаружили его. Он здорово это продумал – прятаться на крыше. А следы заметало снегом… Он жив?
Дракон кивнул. Оглянулся. Из метели вынырнула милицейская машина, притормозила у здания, выпустила из своего чрева майора Бузова.
– Что тут у нас? – спросил майор Зою, с некоторой опаской глядя на дракона.
– Федор Снытников пытался покончить с собой. Но господин Чжуань-сюй его поймал.
– Кто поймал?
– Дракон. Это тот самый владелец чайной лавки.