— Убедитесь, что вся кожа покрыта либо одеждой, либо кремом. Не уроните парик. Найдите подходящую пару обуви и поучитесь ходить, как земная женщина.
На ногах у нее, как у птицы было три пальца, но она могла носить обувь — ведь носил же ее Битул.
— Вы примите вид моей жены. Возьмите меня под руку.
— Принять вид? Я не понимаю.
Проклятая прямолинейность кэзо! Пять минут он потратил на то, чтобы, объяснить существу, рожденному в ином мире, человеческую этику. Оказалось, что понятие обмана у кэзо не существует. Как же в таком случае они умудрились уничтожить земной флот? Они должны были сделать это только обманом — и вот оказалось, что у них даже нет такого понятия!
Он попытался подойти с другой стороны.
— На какое-то время вы станете моей женой. Назовите это для удобства браком.
Она начала, было что-то говорить, но он оборвал ее:
— Вы — мой товарищ, земная женщина. На Земле принято ходить парами.
— Удивительно, что у вашего народа нет понятия об эмансипации женщин. Вы в самом деле думаете, что…
— Сейчас опасное время! — рявкнул он. Она отшатнулась, как от удара.
— И я должна приспосабливаться к вашим условиям?
— Конечно!
Сумеет ли он вывернуться и вернуть Битулу или другим кэзо эту женщину? Женщины с трудом подчиняются приказам мужчин…
— И условия требуют, чтобы вы положили руку на мой локоть — вот так. Нет, сначала наденьте перчатки. Засуньте что-нибудь в два лишних пальца. Бумагу, например. Хорошо. Не делайте ничего без моего приказа. Не сразу соглашайтесь со мной, а постепенно. Не думайте о себе как о кэзо, потому что мне это неприятно.
— Но, Ричард, я ведь и в самом деле…
— Конечно, и мы оба знаем это. Но земные условия требуют, чтобы вы как можно меньше помнили о своем происхождении. Вы ведь не хотите оскорбить своих хозяев?
— Нет, Ричард.
— Вот и прекрасно. Впоследствии я объясню вам все подробнее.
Дверь неожиданно распахнулась. В комнату ворвался мужчина с автоматом.
Точно по плану. Но теперь Генри не радовала такая точность. Группа, приписанная к этому зданию, должна была занять его, по крайней мере, в течение получаса — даже при удачном стечении обстоятельств. Каждый человек должен был проверить несколько этажей. Странно, как сумел этот человек ворваться сюда точно в момент начала восстания, преодолев двадцать три этажа?
И почему у него автомат? Ведь по плану полагались газовые ружья, безвредные для детей, но смертельные для кэзо? У самого Генри был пулевой пистолет, но это на особый случай, если бы вдруг возникла необходимость покончить с собой.
— Что это значит? — спросил Генри, шагнув навстречу повстанцу.
Тот не узнал его.
— Это революция, мистер. Мы сбросили власть кэзо. Отойдите в сторону, пока я…
Он упал, коротко вскрикнув, когда Генри ударил его ребром ладони по шее.
Глава 5
— Сирена! — сказал он, подбирая упавший автомат. — Внизу держитесь спокойно, не бегите и не оглядывайтесь.
Если вам вздумается кричать, кричите, но только как землянка.
Она все еще смотрела на потерявшего сознание повстанца.
— Вы ударили его…
— Да, я жестокий человек, — он взял ее за руку и потянул к двери. — Вам не нужно захватить что-нибудь с собой? Мы вернемся сюда не скоро.
— Нет, Ричард.
Минуту спустя они уже стояли на эскалаторе, ведущем к скоростное лифту.
Несколько дверей в зале были раскрыты настежь, небольшие группы людей переговаривались между собой. Очевидно, восстание шло уже тогда, когда он только готовил Сирену к выходу. Значит, лихорадочно размышлял он, оно началось сразу, как они с Битулом вошли в квартиру. Битул поступил мудро, вовремя убравшись отсюда.
Лифт остановился на третьем этаже, и они, выпрыгнув из него, вошли в медленный подъемник.
— Нельзя было допустить, чтобы этот, человек узнал вас, — прошептал он. — На улице не обращайте внимания, если кто-нибудь посмотрит на вас слишком пристально. Хотя, я думаю, в толпе спрятаться легче.
— Я не уверена, что выгляжу совсем как земная женщина.
— Да, не совсем. Но суматоха, поднятая революцией, нам поможет. По крайней мере, я надеюсь на это.
Надеяться на это — единственное, что ему оставалось. В двух случаях он уже ошибся — во времени и оружии. Что будет дальше?
Перед входом в здание стоял еще один человек с автоматом. Пешеходы не обращали на него ни малейшего внимания, как раньше На Битула. Население, казалось, совсем не интересовала революция.
Генри отвернул от часового лицо, у него не было никакого желания, чтобы его узнали.
— Если мы доберемся до подземки, у нас появится шанс.
Он не стал спускаться в подземку из здания — часовой мог его опознать. Сейчас никто не ожидает увидеть кэзо на улице, так что улица будет для них самым безопасным местом.
— Прежде всего они займут правительственные учреждения. Это даст контроль над всем остальным. Мне нельзя рисковать, слишком многие знают меня в лицо. Мы…
— Ричард! — Сирена остановилась.
— Идемте, мы не на экскурсии.
— Ричард, булавки отстегнулись. Чулки…
Черт побери! Этого еще не хватало! Непрозрачные чулки были слишком велики Сирене, и без поддержки булавок грозили свалиться через несколько шагов. Синие ноги…
— Придерживайте их руками! — скомандовал он, но тут же сообразил, что это еще больше привлечет к ней внимание. — Нет! Просто зажмите их ногами. Я возьму такси.
На чулках стали появляться складки, и некоторые прохожие уже обращали на это внимание.
Он метнулся к ближайшему электротакси и швырнул горсть мелочи в приемное отверстие. Дверца распахнулась, и когда автомат рассортировал монеты, заурчал мотор.
Генри вскочил в кабину и подогнал машину к Сирене.
— Залезайте!
Один из зевак рассмеялся. Генри сердито взглянул на него, закрыл дверцу и вывел такси на шоссе.
— Плохи дела, — сказал он чуть погодя. — Мы перекрыли дороги.
— Мы?
— Революционеры. — Вы понимаете, что это такое?
— Вы один из них? — она была явно поражена. — Тогда почему…
— Это длинная история. Мы должны где-то остановиться, пока не кончится эта неразбериха. До темноты нам не удастся покинуть город.
Он оглянулся. Погони не было.
— Пристегните чулки. Мы должны быть готовы ко всему.
— Хорошо, Ричард.
Загорелась контрольная лампочка. Ого, осталось всего две минуты, чтобы найти стоянку. Он подъехал к тротуару. На счетчике стоянки появился красный флажок.
— Проклятье! Часовое ограничение. Слишком мало, — он вытащил из кармана доллар. — Дешевле оставить машину, но тогда мы снова окажемся на улице. Лучше остаться.
— Вы объясните мне? — спросила Сирена, потянувшись к счетчику.
— На Земле всегда приходится платить слишком многое за слишком малое, — ответил он. — Это довольно старый дорожный счетчик. Вы бросаете монету и нажимаете ручку. Если деньги фальшивые или в том случае, если вы остаетесь на стоянке дольше положенного времени на две минуты, в полиции прозвенит сигнал тревоги. Счетчик не примет платы до тех пор, пока машина не съедет со стоянки — это сделано для того, чтобы предотвратить непрерывную стоянку. Сейчас такие счетчики почти не применяются, мало кому в наше время нужны личные автомобили. Но здесь старый город.
Немного помолчав, он добавил:
— Такие счетчики — часть моего прошлого.
Он нажал на ручку, флажок и деньги исчезли. Стрелка установилась на делении в один час, счетчик затикал.
— Проклятая инфляция, — буркнул Генри. — Никогда не получишь полных сто минут за доллар!
— Инфляция?
— Это когда вещи стоят все дороже, а деньги стоят все дешевле. Когда пришли кэзо, инфляция кончилась, но это старый счетчик, он работает по прежним ценам.
— А мы не могли бы отъехать, когда кончится срок, и снова занять стоянку?
— Придется, наверное. Но это увеличит риск — нас могут скорее обнаружить. Не у каждого человека есть столько денег. Их нельзя расходовать слишком широко. Сейчас не то время, но мы воспользуемся старой уловкой: сделаем вид, что влюблены. Вы понимаете?
— Нет, Ричард. Он пожал плечами.
— Наверное, у вас, у победителей, все по другому. Она так быстро повернулась к нему, что парик слегка сполз с ее головы.
— Вы сказали — Победителей? О, вы имеете в виду кэзо…
— А разве есть еще другие? — разозлился он. — Мы осваивали космос, распространялись во Вселенной, пока не наткнулись на кэзо. Когда мне было восемь лет, я мечтал стать охотником на пограничной планете. Каждый месяц открывались новые миры, и некоторые из них были пригодны для жизни. Наши желания были безграничны. И тут…
— Да! — горько сказала она.
— Что вы можете знать об этом? Как вы можете понять сладость свободы, если вас никогда не лишали ее? Разве вас когда-нибудь отдирали плачущей от дорожного счетчика, вроде этого? Теряли ли вы своих близких? Извивались ли под пятой завоевателей?
— Сюда идут, Ричард, — сказала она. — Я должна молчать?
Он обернулся. По тротуару шли трое мужчин с автоматами. Он не узнал их, и это было странно, потому что он знал большинство революционеров этого района. Но и многие из них знали его.
— Лучше я отвернусь, — сказал он. — Иначе, если меня узнают, мне придется выбирать между их жизнями и вашей.
— Да, Ричард.
— Придется поцеловать вас. Поверьте, мне это стодь же неприятно, как и вам.
Он склонился над ней так, чтобы оказаться спиной к идущим. И только тут обнаружил, что у нее голубые губы. Он забыл разыскать для нее губную помаду!.
Ее горячие губы напомнили ему, что у кэзо температура тела на несколько градусов выше. Крем уже кое-где начал сползать с ее лица… Так они и сидели, пока трое с автоматами не прошли мимо.
По крайней мере, можно было отодвинуться. Его лицо было так же горячо, как ее.
— Вы целуетесь, как землянка, — удивленно сказал он.
— Спасибо, Ричард, — она не переменила позы.
— Что вы там делаете у себя на Кэзо? Откладываете яйца?
Она не сочла этот вопрос неуместным.
— Нет, Ричард. Как и люди, мы рожаем.
— Как женщины? Но как же вы их кормите?
— Мы снабжаем их полупереваренной пищей, как это делают ваши пчелы. У нас тоже есть семьи. И вообще мы во многом похожи на вас.
— За исключением того, что вы хозяева, а мы рабы! Она нахмурилась.
— Вы не понимаете, Ричард. Не в этом смысле.
— А в каком? Против чего мы сейчас восстали? Думаю, что вы еще не готовы узнать все, Ричард.
Генри покачал головой.
— Мне было девять лет, когда на Землю пришли захватчики. Мы только-только узнали о существовании Кэзо, а через год после первого контакта с ними наш флот потерпел поражение, и наше правительство отдало планету пришельцам. Властители спустились на наши города. Их корабли были не больше и не лучше наших, но они победили нас. Мой отец был капитаном — он исчез.
— Да, — сказала она.
— Новые хозяева были голубого цвета… Это продолжалось пятнадцать лет — и не было видно конца. Моя бабушка заболела. Они позволили ей пожить еще немного из-за меня, а потом отнесли к «излишкам». Уж и не знаю, почему я уцелел…
— У вас не было матери? — спросила она.
— Мать у меня была, хотя бабушка никогда не говорила о ней. Мне рассказали соседские ребята… Она изменила отцу. Ее мать — моя бабушка — была оскорблена и выгнала собственную дочь из дома. Когда папа вернулся из космоса, мне было уже два года. Она разрешила ему поселиться у нас, хотя до этого они не очень-то хорошо знали друг друга. Папа, бабушка и Джон — он был моим другом — это все, что у меня оставалось. И Властители убили их.
— И Джона тоже?
— Он попал в один приют со мной, когда его родителей отнесли к «излишкам». Через несколько лет я обнаружил запись: за него ходатайствовал Битул — не знаю почему. А три года назад он исчез. Я думаю, что Битул снова приложил к этому руку. Может быть, Джон был связан с революционерами. Поэтому и я стал революционером.
Сирена вздрогнула, но ничего не сказала.
— А вы пытаетесь оправдать убийц, — с горечью сказал Генри. — И говорите, что я ничего не понимаю.
— Но ведь все, это для блага планеты! — воскликнула она. — Разве вами правят нечестно?
— Вы уничтожили наш флот так, что не вернулся ни один человек — даже для того, чтобы его могли похоронить. Мой отец был лучше многих, но это оказалось неважным… Я рос, сознавая, что у меня лишь один шанс из десяти получить водительские права. Я мог жениться, но не мог стать отцом более чем одного ребенка. Я мог полететь в космос, но только в качестве послушного раба. Любое решение, которое я мог принять, подлежало утверждению пришельцев.
— Зато разве не окончились ваши войны? — быстро спросила она. — Ваши эпидемии, ваша безработица и инфляция, ваше истощение среды?
— Да, но какой ценой? Лишь благодаря тирании и успокоительным средствам. Лучше безработица и инфляция, чем потеря свободы.
Он искренне верил в это, и всё-таки его слова звучали как монолог положительного героя в патриотической пьесе. А суть была в том, что, не приди кэзо, — и Земля захлебнулась бы в своих хваленых свободах.
— Да, у нас было много зла, но все-таки мы сами выбирали себе судьбу — хорошую, или плохую. Ваше правление в самом деле превосходно, гораздо лучше нашего. Но тирания не может быть оправдана полезностью!
— Нет, не лучше вашего, — пробормотала она — Теперь я это вижу.
— Что? — не понял он.
Она вздрогнула, став сразу похожей на земную девушку.
— Это моя поза… я к ней не привыкла, — сказала она, отодвигаясь. — Но, Ричард, прошлое было действительно очень страшным… А если бы власть принадлежала вам, что сделали бы вы?
Генри нахмурился. Беглецы говорят о политике, словно для них нет ничего важнее.
— Я не специалист в этой области, но у меня есть несколько мыслей… — Он говорил с ней, как с равной, а не как с Властительницей, и это не казалось ему странным. — Все дело в том, что наша Система похожа на этот счетчик. Вы платите деньги и получаете определённые привилегии, пока человек или кэзо контролирует машину. Весь мир живет по этому правилу: один доллар — один час. Одинаковая работа — одинаковая плата. Одинаковое преступление — Одинаковое наказание. Я не верю, что этого достаточно. Рано или поздно, но такая Система приведет к срыву, потому что это машинный, а не человеческий подход. Люди хотят получить то, что им хочется, независимо от того, нужно им это или нет. Они ищут преодоления стандартов..
— Ив этом причина вашей революции, Ричард? Помолчав, Генри ответил:
— Думаю, что да.
— И у вас есть система лучше этой?
— Должна быть. Я старался придумать ее, но пока это только теория. Джон как практик лучше меня. Но я думаю о куске пирога…
— Куске пирога?
— Это такое сладкое изделие из теста. У кэзо, наверное, его нет.
— Нет. Но я слышала это выражение и поняла так, что оно связано с простотой опасной миссии…
Генри покачал головой.
— Я никогда не слышал об этом. Я говорил о простом съедобном пироге. Хотя, возможно, здесь есть аналогия с вами.
— Не со мной. Победитель Ген… — она запнулась, — извините, Генри. Я в самом деле не знаю значения этого выражения.
Генри облегченно вздохнул.
— К примеру, возьмем двух детей. И предположим, что для них самая ценная вещь в мире — это большой кусок пирога. Его надо разделить между ними, но их соперничество столь сильно, что, независимо от того, как будет разделен пирог все равно возникнут споры и возмущения. Каждому чужой кусок покажется большим.
Сирена положила на его руку свою, и он не отдернул ее.
— Да? — у нее был заинтересованный вид.
— Взрослый мог бы произвести честный раздел и заставить ребят принять его. Но это политика счетчика. А что если в данный момент они одни? Идеальная Система должна действовать без вмешательства третьей стороны…
— Продолжайте, Ричард.
— И такая Система есть! Один ребенок должен разрезать пирог, а другой — выбрать кусок. В этом случае ни один из них не обязан стремиться к честности, но ни один и не должен протестовать. Тут сработают законы человеческой природы. И то же самое с этими кэзо. Поэтому идеальная форма управления…