– Вот твое весло! – сказала Вероника и, как смогла, ударила фигуру по голове.
Весло брякнуло, ушло на рикошет, но фигура упала. Даже не упала, а
исчезла, и откуда-то снизу голос Студента произнес:
– Мать твою, Москвичка. Ты что – сказок начиталась?
– Студент, – нервно усмехнулась Вероника. Она бы засмеялась, но сил хватило только на кислую улыбку. – Студент!
По щекам Вероники побежали теплые ручейки, плечи дрогнули, и девушка повалилась вперед. Она ползла на четвереньках, а когда оказалась над Студентом, долго целовала его холодные брови, колючие щеки и острый нос.
– Ты что, Москвичка? – сначала с возмущением, затем с жалостью спрашивал Студент. – Ты что…?
* * *
Им о многом надо было поговорить, многое рассказать и многое послушать, но Вероника почти сразу заснула. Она согрелась между Студентом и костром и долго блуждала в полузабытье, бодая непослушной головой.
Студент натянул тент, обложил костер, и сразу стало уютно. Дождь барабанил по пленке. Его звуки сливались с треском сырых веток и шелестом воды. Получилась необычная какофония, но самым странным было тепло. Чувство локтя, присутствия человека, пусть даже и постороннего, но живого и теплого.
– Я таю, – сказала Вероника, – может, это и глупо, но ты меня растопил.
– Ты просто устала, – ответил Студент, – а я тебя согрел.
– Знаешь, Студент, я всегда хотела быть сильной, свободной и независимой, но сейчас этого не хочу.
– Почему?
– Наверное, потому,что сейчас есть ты. Несколько часов назад тебя не было, а теперь я лежу и чувствую твое дыхание. Оно касается моих волос, и мне очень спокойно и хорошо.
– Москвичка….
– Студент…. Как тебя зовут Студент?
– Леша. Алексей Студенцов.
– Хм, – Вероника улыбнулась. – Я знала. Или догадывалась. А меня зовут Вероника.
– Вероничка, – сказал Студент. – Вероничка из Москвы.
– Уже и не уверена. Мне кажется, пока я здесь – все это в далеком прошлом. Так давно это было, что и вспомнить ничего не могу. А ты учишься?
– Да уже и не знаю. Я заочник. Потратил четыре года, чтобы получить диплом, но теперь не уверен, что буду продолжать.
– Бросишь институт?
– Пока не знаю. Как бы тебе объяснить? Просто я понял.
– Что же? Расскажи.
– Понял, что не в дипломе счастье.
– А в чем же?
– В том, чтобы его не иметь.
– Какое же это счастье?
– Знаешь, Вероничка, есть такая поговорка: кто не был студентом, тот не видел молодости, кто не был в армии, тот не видел жизнь.
– А ты уже все видел.
– Нет, я не об этом. Просто я не хочу набивать свою жизнь ненужными предметами. Такими, как диплом или семья.
– Ты и семью заводить не хочешь?
– Семью не хочу, собаку не хочу и машину. Это не совсем то. Как бы это сформулировать? Если у меня будет семья, я, конечно, не против, но всему свое время. А диплом он на человека накладывает определенные обязательства, и хочешь не хочешь, тебе придется с этим мириться. Я видел многих специалистов, хороших и очень хороших, но все они под прессом пяти лет, которые отдали из жизни, и им стыдно признаться, что зря.
– Так уж и зря?
– Я не про студенчество говорю, я про диплом. Понимаешь, это как гарантийный талон, сертификат качества. Если человек прошел школу, сумел защититься и убедить в этом преподавателей. Значит, в нем есть определенный потенциал, и уверяю тебя, это недалеко от истины. Но вместе с казенным бланком он получает индульгенцию, считать себя лучше других и быть принятым в клуб, где это норма.
– А ты этого не хочешь?
– Я хочу, чтобы меня встречали по уму, и провожали тоже по уму.
– Тяжело тебе придется.
– А мы не ищем легких путей.
– Леш, а тебе не кажется, что мы все сошли с ума?
– Кажется. Раньше не казалось, но теперь так и есть.
– Я имею ввиду группу. Меня, Кэпа, Доктора.
– Расскажи. Что с тобой произошло?
Вероника задумалась.
– Боюсь, что ты мне не поверишь.
– Поверю, – сказал Студент, – после того, что со мной произошло. Я поверю.
– Ладно.
Вероника начала свой рассказ, временами говоря очень тихо. Порой она останавливалась и закидывала голову, чтобы увидеть лицо Студента, и он улыбался в ответ и говорил: «Я слушаю, не бойся».
Вероника говорила, ей самой рассказ казался очень глупым и неубедительным, но она продолжала и вновь переживала ужасы и холод, которые преследовали ее на протяжении последних дней.
– Можешь ты в такое поверить?
– Нам надо приготовить пищу, – сказал Студент.
– Глупо, да?
– Нет не глупо, просто я хочу подумать.
Он достал из упакованного в каяк гидромешка свои продукты и приступил к кухарству. Получалось все очень быстро. Вероника с восхищением смотрела за его работой. Очень скоро над костром полетели аппетитные запахи, а в тарелках закипели походные яства.
– Как задорого у тебя получается.
– Практика, – сказал Студент, – тень на теле теории.
– Ты не позволишь тебе помочь?
– Нет, хочу произвести на тебя впечатление.
– Тебе это удалось.
– Надеюсь, что еще все впереди.
– Скажи, Леш, а откуда у тебя столько продуктов?
Студент бросил косой взгляд в сторону Вероники, но поняв, что она его перехватила, сказал:
– Как бы тебе это объяснить? Понимаешь, это мой неприкосновенный запас.
– Большой запас.
– На три дня. А так как я гурман, то привык возить с собой всякие лакомства. У меня есть маленькая аптечка, пожарный комплект, нож и даже немного спирта. Но все это я никогда не расходую и привожу обратно. Это неприкосновенный запас, и если я его стану трогать, он перестанет таким быть.
– А ты все дни голодал?
– Нет. В том-то и дело. Этот НЗ не заканчивается.
Студент виновато посмотрел на Веронику, как будто в этом могла быть его вина.
– Ты сказал «не заканчивается»?
– Да. Каждое утро я нахожу новый НЗ, чтобы я с ним не делал, и это не самое странное.
– Что же может быть еще?
– Знаешь, когда я выбрался, то сначала не поверил. Мне показалось, что я сломал руку, но оказалось, что это только ушиб. Я решил, что вы все погибли, но как ты мне сказала, выбрались все. Я должен был переохладиться, но и этого не произошло. Как-то странно, как-то необычно все стало другим: и мы, и предметы, и явления. Ты знаешь в древней Греции жил один математик. Он вывел теорему, но ее доказательства не записал. А так как был чудаковатым человеком и писал только на полях, то оставил приписку, мол, места не хватило.
– И что?
– Я ее доказал. Хочешь, покажу?
– Нет, Леш, я все равно в этом ничего не пойму.
– Жаль, но не суть дела. Понимаешь, прошло уже более трех столетий, и какой-то студент, сидя у костра, доказывает эту теорему как дважды два.
– Что же тут плохого?
– Вероятность мала. Понимаешь, все твои злоключения, говорящие головы и странное поведение как-то можно объяснить. Можно предположить, что это групповой психоз или галлюцинация, но доказательство реальное.
– Почему ты в этом уверен? Это тоже может быть психозом. Если ты находишься под давлением наркотиков или сильного психотропного препарата, то твое доказательство может оказаться иллюзией.
– Может, но сама теорема никогда. Она существует и это проверено многократно, а я всего лишь ее доказал. Но даже не это меня смущает.
– А что еще?
– То, что вероятность, что ее докажу я настолько мала. Настолько…. Ну, представь Солнце…
– Ой, тяжело в такую погоду, но попробую.
– Представь, Солнце состоит из маковых зерен.
– Ух, ты.
– И одно из них помечено. Причем зерна находятся внутри сферы и тщательно перемешаны.
– Тяжело мыслить космическими масштабами, но предположим.
– Так вот, я запускаю в эту сферу руку и достаю одно зернышко. И это зернышко помечено.
– Как ты посчитал?
– Как все. Эта вероятность десять в минус триллионной степени, если хочешь. Но и это еще не все, я понял многие вещи, которые раньше казались невозможными.
– Например?
– Например, я никогда не мог понять, почему не кончается пространство.
– А оно не кончается?
– Говорят, что нет. За нашей галактикой есть вселенная, и если вылететь за ее пределы будет что-то еще, ведь так?
– Наверное.
– Так вот, я понял, что неправильно думал. А все потому, что Евклидова геометрия не верна. Но гораздо важнее, что она опирается на основы, которые не верны в принципе.
– Боюсь показаться неучем, но ты мне их не напомнишь?
– Хотя бы определение прямой. Помнишь?
– Конечно, – Вероника сделала наивную улыбку.
– Множество точек на плоскости.
– Ну и что здесь такого?
– Как же, Вероника. Если на прямой поставить хотя бы одну точку, это будет не прямая, это будет два обратно направленных луча.
– А в чем разница?
– В том, что прямой быть не может. Ты в природе видела прямую? Прямую линию, уходящую в бесконечность без начала и конца, лишенную точки отсчета и системы координат.
– Железная дорога.
– Именно так мы и чувствуем, но теперь, теперь все иначе.
– А мы?
– Мы? Мы отрезок. Черта между двух дат. Хотя, конечно, хочется верить, что это луч уходящий в бесконечность.
– Ты меня пугаешь, Леша.
– Не бойся, Вероничка, потому что в этом тоже есть смысл.
– В том, чтобы не бояться?
– В том, чтобы не бояться и в том, чтобы стать лучом.
– Мне не совсем понятно, но пусть будет так. Скажи, Леш, а то, что они исчезли?
– Я этого не знаю. Я могу предположить.
– Пожалуйста.
– Вероничка, тебе не казалось, будто на тебя кто-то смотрит?
– Да.
– Не бойся, потому что если это то, о чем я думаю, «Он» не причинит вреда.
– А что это?
– Что-то или кто-то, может, необычная форма жизни, может, машина, а, может, такое, к чему не подобрать слов, которые нам известны.
– И этот некто нам помогает?
– Наверняка. «Он» дал нам шанс и ждет, что мы им воспользуемся. Только у него свои правила и свое представление о добре и зле, поэтому мы копошимся в тумане и не знаем, чего от него хотим, а «Он» не поймет, что нужно нам.
– У тебя есть какие-то объяснения.
– Туман. Если это существо пришло из космоса и привыкло к другим условиям обитания, то, скорее всего, «Он» не в состоянии подать радиосигнал или позвонить по телефону. Я предположил, что это был газ, а теперь думаю, что жидкость. «Он» растаял и попал в реку, вместе с водой и талым снегом. Кэп тебе рассказывал о сходе лавины, если это произошло из-за болида, то, возможно, что мы его пили и «Он» находится в нас, также как мы находимся в биосфере Земли.
– И управляет нами?
– Скорее помогает. Помогает проявить наши тайные желания, страхи и фантазии. Я давно знаю Кэпа, и его милитаристские взгляды для меня не новость. Паша всегда был мучеником. Он просто жаждал оказаться на кресте и спасти девушку из лап негодяев. Оля хотела кому-то принадлежать. Быть любимой казалось ей важней, чем любить самой. Доктор трусоват. Он и качаться начал, чтобы не выглядеть слабым. Лари…. Тут я не знаю. Наверное, набор его половых преверзий показался самым неинтересным.
– Он убил его?
– Скорее отпустил. Я думаю этот мир полностью принадлежит «Ему», а может «Он» просто нашел силы удерживать нас здесь.
– Но ведь это похищение.
– Я говорил, что у «Него» своя логика и представление о морали. К тому же я не уверен, что в нашем мире мы смогли бы справиться с тем, что подвластно нам здесь.
– Ты имеешь в виду твои парадоксальные знания?
– Не только. Я имею в виду наши странные физические возможности. Быстрое восстановление тканей, разговоры после смерти и так далее. Знаешь, Вероничка, я сплавляюсь по этой реке четвертый день, и ни разу не оказался в воде, не сломал себе шею и даже не поцарапал лодку. А река была бурной, и пока вода была высокой, встречались очень опасные места.
– Зачем же ты рисковал?
– Сначала я пытался выбраться.
– А теперь не пытаешься?
– Теперь нет. Но не потому, что не хочу вернуться к прежней жизни. Понимаешь, Вероника. Этот мир, он, скорее всего, очень плотно связан с нашим. Настолько плотно, что там есть эта река, вода и даже мы. Есть такая теория параллельных миров, будто есть те же миры, только там все произошло по-другому, например, Гитлер выиграл войну или число Пи не 3,14, а скажем два или четыре. Разумеется, это только теория, но вот этот мир вообще оказался без людей, и мы здесь будем, пока «Он» нам это разрешит или пока нас не отпустит.
– То есть, Доктор, Кэп, Оля, Лари, уже дома и нам беспокоиться нечего?
– Очевидно, так. Если, конечно, в том мире ничего с нами не произошло.
– А что снами может произойти?
– Я не знаю. Но ведь сейчас нас там нет.
– Подожди, Леша. Ты хочешь сказать, что боишься возвращаться, больше чем оставаться.
Студент опустил глаза и долго молчал, глядя в огонь.
– Я хотел бы здесь остаться.
– Навсегда?
– Надолго. Я полагаю «Он» выбирает, присматривается, кто ему более интересен, и понять критерии отбора не дано. «Он» заглядывает в наши души, поэтому играть бесполезно, хотеть бесполезно, быть паинькой, послушным мальчиком не удастся ничего. Знаешь, я всю жизнь мечтал кататься по большой воде, не думать о припасах и сессии, а вечерами разгадывать у костра тайны бытия, и на его месте я выбрал бы меня. Однако наша логика и его логика – слишком разные вещи.
– Ты боишься, что он выберет меня?
– Я боюсь, что он никого не выберет. Боюсь, растает, стечет по реке и растворится в море, а затем испарится в облака. И этот мир перестанет существовать, как перестанет существовать сам он.
Вероника посмотрела на реку:
– Он там?
– Ты заметила, что все странности начинаются с воды. После того как мы ее пьем или там оказались? Я тебе говорил, что у меня есть спирт, но я его не пью.
– Почему?
– Мне кажется «Ему» не нравиться. Это разумеется, всего лишь предположение, моя гипотеза, в которую ты не обязана верить.
– «Он» понимает, о чем мы говорим?
– Не знаю. Я не знаю, понимает ли «Он» вообще, что такое говорить.
– А мне кажется он в тумане. Туман играл со мной в образы, цветы, животные, предметы. Я подумала, что это галлюцинация, но если ты прав….
– В наше время, а тем более в нашем положении, очень тяжело определить, где истина.
– Так ты считаешь, что нам отсюда не выбраться?
Студент отрицательно покачал головой.
– Я опускался по реке так далеко, что должен был достичь Бийска. Ты прошла около полусотни километров. Мы встретились, значит расстояние здесь измеряется, как-то иначе. Может быть, его вообще нет.
– Но если ты не прав. Если ты ошибся, и мы всего лишь в километре от дороги или от людей, и будет очень глупо исчезнуть, так и не добравшись до помощи.
– Куда, куда, Вероничка, ты сможешь исчезнуть в реальном мире?
– А куда ежегодно исчезают две тысячи человек в нашей стране? Просто выходят из дома и не возвращаются, а потом их родственники не знают, что и подумать. Куда исчезают самолеты и корабли в Бермудском треугольнике?
– А где живет Дед Мороз?
– В каком смысле?
– В прямом. Где живет Дед Мороз или Санта Клаус? Только в нашем воображении. И этот мир самый реальный и реальнее его ничего нет. Потому что только в этом мире ты испытываешь оргазм и понимаешь горечь утраты, своих друзей или родственников. Ты существуешь только, пока ты существуешь, а где ты существуешь, если не в себе самой?
– В тебе.
– Да, – сказал Студент. – Ты существуешь во мне, потому что я вижу тебя, ощущаю и принимаю то, что видят мои глаза и слышат мои уши. Но где это находится? Кто ты и кто я?
– Я – это я, а ты – это ты.
– А если я всего лишь твой сон? Сон твоего угасающего разума. Запечатанного в тело, которое крутится в мутном улове реки, и температура твоих органов опустилась ниже тридцати четырех градусов. Ты умираешь. Ты уже умерла, но мозг все еще жив и под последней инъекцией галлюциногенов хватается за соломинку и создает образы, реальные и живые.