— Удивительно, — недоумевал Батсур, — мы прошли вдоль всего восточного края и не встретили ни наших машин, ни их следов. Я думал, они ждут нас тут.
— Да, странно, — согласился Озеров. — Странно также, что молчит их радио.
— Аркадий Михайлович, — отозвался Жора, виновато опустив глаза, — наверно, наше радио не в порядке. Послушайте, что делается в наушниках.
Озеров надел наушники, послушал, покрутил рукоятки настройки и молча передал наушники Батсуру.
Узкие глаза монгола округлились, как только он надел наушники.
— Когда это началось, Жора? — спросил Озеров, кивнув на приёмник.
— Вчера вечером трещало немного, — пробормотал юноша.
— А сегодня утром?
— Сильнее, но не так, как сейчас.
— Магнитная буря? — спросил Батсур, освобождаясь от наушников.
Озеров с сомнением покачал головой.
— Жаль, что у нас нет магнитометра, — заметил Батсур.
— Проверим, как ведут себя компасы…
Все трое вытащили горные компасы и освободили стрелки. Стрелки, поколебавшись, замерли без движения.
— Никакой магнитной бури нет, — сказал Озеров, пряча компас в футляр.
Подошёл Пигастер. Он уже успел слазать на ближайшую возвышенность и осмотреть в бинокль окрестности.
Услышав о неисправности радио, Пигастер взял наушники и скептически усмехнулся,
— Меня удивляет ваша наивность, господа, — сказал он. — Приёмник в полном порядке. Просто где-то совсем близко, под самым нашим носом работает заглушающая станция. Станция, которая заглушает иностранные передачи.
Озеров и Батсур переглянулись и не могли удержать улыбок. Жора, которому перевели слова Пигастера, невежливо фыркнул.
— Во всяком случае, очень похоже на работу такой станции, — поправился Пигастер, подрагивая седыми бровями.
Несколько раз, пока готовили ужин, Жора брался за передатчик. Треск в наушниках не утихал, но и не усиливался. Казалось, где-то совсем рядом невидимые руки разрывали бесконечные, туго натянутые полотнища. В однообразном звенящем треске не было слышно ни одной станции.
Озеров задумчиво глядел на костёр, в котором горели сухие ветви караганы. Таких помех в радиосвязи не было девять лет тому назад. С чем могут быть связаны эти странные нарушения в эфире? И какую площадь они захватили?
В эту ночь Озеров спал плохо. Ему снилось, что он блуждает в холодной непроницаемой мгле. Под ногами сыпучий песок, вокруг ветер и густая тьма. Ощупью он наткнулся на какую-то стену. Она холодна и шероховата, как базальтовые обрывы плато. В ней есть отдушины и щели. Сквозь них проникает далёкий оранжевый свет и доносится треск разрываемых тканей, бесконечный треск, как в наушниках радиопередатчика.
“Это сон”, — подумал он и заставил себя проснуться.
Была глубокая ночь. Чуть вспыхивал догорающий костёр. В чёрном, пронзительно холодном небе ярко искрились звезды. Ветер утих, и глубокая тишина распростёрлась над пустыней. Вот рядом застонал во сне Жора, и снова стало тихо.
Не вылезая из мешка, Озеров закурил трубку, лежал, прислушивался.
Жамбал, ссутулившись, неподвижно сидел у костра, обхватив руками карабин.
“Спит”, — подумал Озеров.
Он выбрался из мешка, потянулся, глянул вверх и замер.
Багрово-лиловое пятно растекалось по чёрному небу. Оно появилось на северо-западе над плато, расширялось дрожащими волнами, бледнело, гасло. Вот уже на месте пятна снова ярко блестят потускневшие было звезды.
“Показалось, — думал Озеров, протирая глаза. — Что это? Галлюцинация, полярное сияние?..”.
Он стоял не шевелясь, не отрывая взгляда от той части неба, где появилось и исчезло багрово-лиловое пятно. Не чувствовал пронизывающего холода. И вот снова начало багроветь небо в том же самом месте. Багровое пятно разливалось среди звёзд, как отблеск далёкого пожара. Но это не могло быть отблеском. Светилось само небо, и сквозь красноватую вуаль продолжали мерцать звезды.
“Может, мне кажется?” — промелькнуло в голове Озерова.
Не отрывая взгляда от уже бледнеющего пятна, он принялся трясти Жамбала. Монгол вскочил как ужаленный.
— Смотри туда, — шепнул Озеров, указывая в тёмное небо. Жамбал стремительно вскинул карабин.
— Нет, нет, не стреляй. Только смотри. Видишь что-нибудь?
Жамбал вытаращил широко открытые глаза и растерянно озирался.
— Видишь что-нибудь на небе? — повторил Озеров, боясь оторвать взгляд от почти исчезнувшего пятна.
— Звезда вижу… Много з-звезда, — заикаясь, проговорил Жамбал, с испугом поглядывая то на небо, то на Озерова.
— Смотри ещё! — приказал Озеров. — Сейчас оно появится снова.
Жамбал снова вскинул карабин.
— Нет. Только смотри, — сказал Озеров, беря у него из рук оружие.
Они долго стояли, закинув головы, смотрели в чёрное небо. Красноватое пятно больше не появлялось.
— Ватник надень, — прошептал Жамбал, глянув на Озерова. — Мороз…
Аркадий вдруг почувствовал, что совсем окоченел. Торопливо засунул негнущиеся руки в рукава ватника, набросил полушубок. Взгляда он не мог отрывать от той части неба, где ярко блестел в темноте большой крест Лебедя. Временами ему казалось, что небо снова начинает краснеть, но Жамбал уверял, что ничего не видит. Багровое пятно больше не появилось.
“И все же это не была галлюцинация, — думал Озеров. — Я убеждён, что видел свечение неба над плато. А вдруг это свечение и помехи в радиосвязи вызваны одним источником?”
Мысленно ругнув себя, что не подумал об этом раньше, Озеров включил радио. Ровный, звенящий треск донёсся из наушников. В эфире ничего не изменилось.
Восток уже розовел. Озеров чувствовал, что уснуть он теперь не в состоянии. Необходимо было собраться с мыслями.
Вскинув за плечо карабин, он быстро пошёл по каменистому плато в сторону светлеющего горизонта. Первые порывы утреннего ветра прилетели откуда-то из бескрайних просторов Заалтайской Гоби, зашелестели пучками сухой травы. Склон, по которому поднимался Озеров, закончился небольшим уступом. Ниже тянулись тёмные волны спящих песков.
Озеров присел на карниз шероховатого песчаника, курил, думал.
Надо во что бы то ни стало проникнуть в глубь плато, осмотреть расщелины. Он испытывал странное чувство, словно стоял на пороге открытия. Остаётся сделать ещё шаг, поднять завесу, и все станет ясно.
“Спокойно, спокойно, — сказал он себе. — Не дай понести воображению”.
Яркий луч света скользнул среди тёмных песков, потом другой. Озеров вскочил. Сердце его стремительно забилось. Прошло несколько секунд, прежде чем он сообразил, что идут машины.
“Нервы сдают”, — мелькнуло в голове.
Он принялся сигнализировать светом карманного фонаря. Фары машин светили все ярче. Вскоре послышался натужный гуд моторов, с трудом прокладывающих колею по сыпучим пескам.
Наконец первая машина доползла до подножия уступа и остановилась.
Озеров торопливо спустился вниз.
— Почему один среди пустыни? — было первым вопросом Тумова, когда он выпрыгнул из кабины.
— Лагерь рядом. Я пошёл вам навстречу.
— А почему молчали? — заорал Тумов, так обнимая Аркадия, что у того затрещали кости. — Я одну машину назад послал за вами к старому лагерю.
— Ваше радио работало? — быстро спросил Озеров, с трудом освобождаясь из рук приятеля.
— А что ему сделается.
— Включите передатчик. Немедленно.
Радист выскочил из закрытого брезентом кузова, поставил на песок зелёный ящичек, выдвинул антенну, начал крутить рукоятки настройки. Вскоре на его лице появилось растерянное выражение.
— Ух, черт! — пробормотал он, поглядывая то на Озерова, то на Тумова. — Прямо барабанные трели.
— Так, — сказал Озеров. — Значит, только возле плато. Кажется, мы напали на след, Игорь.
* * *
Лагерь поставили у горячего источника. Вскипающая пузырьками газа вода проточила в скалах коридор с глубокими котлами и ваннами. Стенки ванн были гладко отполированы быстрыми тёплыми струями. Зеленоватый песок устилал дно. Можно было подолгу лежать в удобных ваннах, под тенью зубчатых карнизов, потягивая тепловатую воду, вкусом напоминающую нарзан.
— Пройдут годы, и здесь вырастет курорт; будут большие дома, электричество и киоски с мороженым, — мечтательно говорил Батсур. — Обязательно приеду сюда отдыхать.
— Пока это единственное место, ради которого стоило ехать в Гоби, — ворчал Тумов, раздеваясь возле одной из ванн.
Уже несколько дней экспедиция обследовала южную окраину вулканического плато. Тумов, Озеров и Батсур лазали по глубоким расщелинам, поднимались на плоские вершины, колесили в лабиринте зияющих трещин. Некоторые трещины были наполовину засыпаны крупными кусками чёрных пористых базальтов, другие уходили на большую глубину, тянулись на километры, перекрещивались, ветвились, превращались в глубокие каньоны и зияющими расщелинами открывались на краях плато. Одни легко можно было перешагнуть, ширина других измерялась многими десятками метров.
Удалось осмотреть несколько ближайших вулканических конусов. Они также были иссечены трещинами. Жерла были засыпаны обломками. Никаких признаков выделения вулканических газов, никаких следов вулканического тепла не удалось встретить на мёртвом плоскогорье.
Казалось, что вулканическая деятельность угасла здесь давно, может быть, много тысячелетий назад. Приборы не отметили нигде повышенной радиоактивности пород.
Единственно, что настораживало исследователей, это бесконечный треск в наушниках радиоприёмников. Он был слышен только в непосредственной близости плато, почти исчезал на расстоянии двадцати-двадцати пяти километров от него и достигал максимума возле края базальтовых обрывов. Дальше в глубине плато его интенсивность не возрастала. Словно сами базальты были источником каких-то радиоволн, которые вопреки законам физики распространялись не во все стороны, а направленным потоком уходили вверх. Впрочем, радисты твердили, что треск в наушниках с каждым днём слабеет. Действительно, сквозь него уже стали слышны радиопередачи Улан-Батора, Алма-Аты и Урумчи. Не появлялось больше и ночное свечение неба над плато.
Из-за этого свечения Тумов даже немного повздорил с Озеровым. Выслушав рассказ Аркадия, Тумов со свойственной ему уверенностью объявил, что пятна — фантазия, что они померещились Озерову, и добавил, что у всех глаза воспалены от солнца и постоянных ветров. Разгорелся спор: Аркадий, не выдержав, назвал Игоря близоруким слоном, который не хочет видеть дальше своего хобота. Тумов обиделся. Сутки не разговаривали друг с другом, а потом снова заговорили как ни в чём не бывало.
Озеров не спал ещё две ночи, стараясь увидеть ночное свечение. Оно не появилось, и Аркадий перестал о нем вспоминать.
Лёжа в тёплой воде, Тумов мечтательно говорил Батсуру, голова которого торчала из соседней ванны:
— Ещё пара деньков — и конец. Пора возвращаться. Скорей в Москву — и за работу. Надо кончать диссертацию.
— Выходит, возвращаемся ни с чем, — вздохнул Батсур.
— Как? — удивился Тумов. — Ты открыл месторождение; Аркадий составил прекрасную геологическую карту, я принимал нарзановые ванны; мистер Алоиз Пигастер убедился, что ракетных и лучевых установок здесь нет и что его спутник отправился ко всем чертям без нашего участия. Все прекрасно, как Гоби издалека.
— А почему погиб спутник?
— От неисправности одного из десяти тысяч приборов.
— А энергетический разряд в районе Адж-Богдо?
— Простое землетрясение. Они здесь не редки. Их следы видны на каждом шагу.
— Но при нас не было.
— И хорошо, — заметил Тумов, поглядывая на нависающие карнизы.
— Однако многое остаётся загадочным; например, этот треск в наушниках.
— Над этим пусть ломают головы радиотехники.
— Нет, Игорь Николаевич; по-моему, это дело геологов и геофизиков.
— Уже заразился от Аркадия, — усмехнулся Тумов. — Он тоже хочет объяснить всё, что попадается на глаза, забывая о границах своей науки.
— У науки нет границ, — возразил Батсур.
— Не лови на слове, дружище, — махнул рукой Тумов. — Перечитай лучше “Гамлета”. Там Горацио говорит по этому поводу неглупые слова принцу.
— Вы, вероятно, имеете в виду слова принца, обращённые к Горацио: “Есть многое, мой друг Горацио, что ещё не снилось нашим мудрецам”? Однако мы живём на семьсот лет позже…
Тумов засопел.
— Победил, но не убедил, — пробормотал он, вылезая из ванны и закутываясь в мохнатую простыню. — Чтобы ты не подумал, будто я окончательно поглупел в этой Гоби, — продолжал он, усаживаясь на камне, — скажу тебе по секрету, что все так называемые загадки Адж-Богдо объясняются очень просто. Чёрное базальтовое плато поглощает огромное количество лучистой солнечной энергии. Оно стало своеобразным конденсатором такой энергии. Это сложный и пока неизученный процесс. Породы плато, видимо, не только накапливают, они как-то преобразуют солнечную энергию, а под влиянием внешних воздействий — например, космического излучения — могут отдавать её обратно в виде потоков частиц и волновых импульсов. Возможно, что над плато существует сплошной поток отдачи энергии, струящейся в межпланетное пространство. В этом потоке определённую роль играют и радиоволны, улавливаемые нашими приёмниками и создающие поле помех вблизи плато. Не исключено даже, что этот “поток отдачи”, воздействовав на какие-то приборы спутника, вывел их из строя и, в конечном итоге, привёл к гибели спутника. Это плато давно мертво, как часть вулканического аппарата Земли, но оно живёт как постоянно заряжающийся и разряжающийся гигантский конденсатор энергии Солнца. Процессы, происходящие при этом, надо изучить в лаборатории, а потом уже прийти с готовыми рецептами и приборами и проверить здесь. Вы, геологи, смотрите под ноги и пытаетесь все объяснить внутренней активностью Земли. Вы забываете, что рядом находится Солнце — источник всего живого и активного в нашей солнечной системе. Земля — пылинка, несущая в себе частицу солнечного тепла. Даже умерев, эта пылинка сохранит жизнь на своей поверхности, пока солнце будет струить в пространство потоки энергии.
— Геолог мог бы многое возразить вам, — осторожно заметил Батсур.
— Поэтому я и перестал разговаривать на такие темы с Аркадием, — сказал Тумов. — К чему бесполезные споры! Мы стоим на диаметрально противоположных позициях. Время и опыты покажут, с кем истина…
* * *
Мистер Пигастер каждый вечер твердил, что надо посетить развалины ламаистского монастыря, о котором рассказывал Озеров. Решено было поехать сразу, как только геологи закончат осмотр южной части плато.
Сам Пигастер, поколесив на газике по пустыне вдоль окраины плато и заглянув с Озеровым в несколько расщелин, потерял всякий интерес к дальнейшим маршрутам. Он не покидал лагеря, по несколько раз в день принимал минеральные ванны, а когда спадала жара, диктовал длинные письма и отчёты своему молчаливому помощнику. Озеров и Батсур каждое утро уходили в глубь плато, забирая с собой всех коллекторов и радиометрические приборы. Возвращались они обычно затемно. В ответ на вопросительный взгляд Тумова Озеров мрачно качал головой.
Наконец Тумов объявил, что пора кончать бесполезное топтанье в лабиринте трещин.
— Хотелось бы добраться до центра плато, — возразил Озеров. — Там видны остатки ещё одного вулканического аппарата. Кажется, он крупнее других.
— Хватит, — решительно заявил Тумов. — Плато исследовано достаточно. Ничего не изменится, если вы с риском для жизни доберётесь ещё до нескольких потухших вулканов. Скажи откровенно, Аркадий, много нового нашёл ты здесь по сравнению с тем, что мы с тобой видели девять лет назад?
— Структуру плато я представляю теперь более отчётливо, — сказал Озеров. — А что касается принципиально нового… Пожалуй, об этом сейчас говорить не стоит.
— Так вот, давайте заканчивать работу. Кажется, все члены комиссии экспертов теперь согласны, что американский искусственный спутник погиб без участия человека, что при самых тщательных поисках обнаружить остатки спутника не удалось, что саму гибель, скорее всего, следует связывать с внеземными — космическими — причинами.