Странно, что не вздернули рядом, а может, хотели насытиться не только видом мертвеца, но и крови?…
— Странную вы завели себе подружку. Это она вам про рожки и копыта рассказывала? Забавно же вы время проводили, — ухмыльнулся Гарт, но, увидев полный скорби взгляд мальчика, потерял задор и желание насмехаться. — Прости, — бросил, искренне пожалев, что неволь разбередил рану парня. Чтобы там не было, а вести себя как свинья ему никто права не давал.
— Ничего, — тихо ответила Исвильда.
Оррик зло уставился на друга, жалея, что Гарт друг и его не придушишь за то что он причинил боль девушке.
— Больше не лезь со своими расспросами!
— Я не хотел, — с раскаяньем заверил тот, успокаивая Орри.
— Проверь лучше все ли на месте, — приказал ему Даган и Фогин послушно развернул коня.
Оррик с сочувствием посмотрел на девушку и нерешительно протянул к ней ладонь, накрыл, ее руку. Он боялся оскорбить Исвильду прикосновением, и не мог отказать себе в удовольствии почувствовать тепло ее кожи под пальцами.
— Как звали твою спасительницу? Я должен заказать молебен за ее светлую душу.
— Не знаю, Орри. Я полгода провела в горячке и не спрашивала, как зовут ту, что выхаживает меня… Я самая большая грешница.
— Не говори так. Это не правда. Ты была ребенком…
— Максимильян тоже. Ему было всего восемь лет, когда он погиб как воин, защищая свой дом!… А я бежала, — отвернулась с трудом сдерживая слезы.
— Ну, же, девочка, не плачь. Умоляю! — сжал ее руку, скорбя и сопереживая ее горю. — За каждым из нас водятся грешки и нелицеприятные поступки. Жизнь груба и грязна. Мы живем в мире, где нет святости, чему удивляться, если сами уподобляемся грязи? Но тебя это не касается, ты чиста. Как была чистым невинным ребенком, таким и осталась. Господь не зря спас тебя… Это меня нужно было забрать, — бросил глухо, каясь в своем проступке. — Твой брат просил меня присмотреть за вами, но умирал мой дед и я направился не к вам, а домой, решив позже навестить вашу семью…
— Ты выполнил долг перед близким…
— И не оправдал доверие друга.
— Долг часто раздирает нас на части.
— И приводит к трагедиям
Он хотел спросить: как все произошло? Но не стал, видя, что девушке плохо от воспоминаний. Они и ему тяжелы были, хотя он и не являлся участником тех событий. А может тем и тяжелы?
Воображение нарисовало жуткую картину, в которой маленькая Исвильда в одной рубашке задыхаясь, бежит по лесу, а за ней гонится свора наемников, для которых что человека, что лося загнать — забава…
Сколько раз он наблюдал подобные картины наяву?
И рад лишь одному — он был наемником, но играл в другие игры, служа другим Богам.
Тоже гнал как зверя по лесу, но негодяев, что пачкали свое звание преступлениями и грязными делишками, продавали свою душу и людей за золото.
Оррик никого не предал и не продал, хоть тоже получал золото, отдавая свою силу и умение королю. Но можно ли думать, что это достоинство?
— Я виноват…
И смолк, понимая, что его слова ничего не значат. И его вина, осознает он ее или нет, так же не имеет значения, потому что не воскресит убитых, не излечит раны Исвильды.
Нет, не станет он бередить душу себе и девочке пустыми извинениями и заверениями — он будет рядом, защитит ее, найдет виновных, пусть уйдет на то вся его жизнь, и накажет — это и будет признанием, пусть малым, но воздаянием за свой грех.
Господь милостив, но как коварна порой его милость к низким мерзавцам, которым он прощает грехи наравне с невинными детьми, не видя разницу меж грехом одного и другого. Индульгенция стоит золота и, по какой-то злой усмешке, не иначе сатаны, доступна лишь богачам, что порой наживались на слезах и бедах людей. И им рай?
Нет, пусть Господь гневается на Оррика, но он послужит иному закону, закону, что не знает индульгенций, не продает прощение грехов за все блага мира. Закону чести и совести, что принимает раскаянье лишь исправлением, прощает, очищая от скверны дурных помыслов и поступков.
Его совесть его простит, а Бог пусть не вмешивается, раз не вмешался в то утро, когда стая его верных хищников вырезала добрых христиан и поборников веры Божьей.
— Оррик? — позвала мужчину Исвильда. — Что с тобой?
Даган успокаивающе улыбнулся девушке — достаточно с нее волнений. Он оставит свои еретические мысли при себе. Пусть это ангел не знает грязи его мыслей, довольно с него грязи мира.
— Все хорошо. Не утомилась?
— Нет.
— Тогда прибавим ходу? Не страшно?
— С тобой? Нет.
Орри словно бальзам на сердце вылили.
После таких слов он на любой подвиг был готов.
Глава 12
Стоянку пришлось разбивать в лесу уже в темноте. Высланный вперед отряд, сообщил, что опасности нет, и Оррик разрешил спешиться. Расставил дозорных, распорядился об ужине, лично проверил округу, оставив девушку под присмотром Галиган.
Они мирно беседовали сидя под раскидистой елью и улыбались друг другу как давние и очень близкие знакомые. Ревность опять непрошенным гостем прокралась в сердце Оррика. Но смеет ли она вторгаться? Какие права у него на девушку? Опекуна, не больше. А хочется много большего.
Но что он предложит ей? Нищее существование жены наемника?
У него есть жена, будь она неладна, но если б и не было, у Оррика язык бы не повернулся предложить Исвильде руку и сердце, за которыми ничего, кроме пылкой страсти и жизни, данной лишь для одного — служить ей.
Тогда крышу разваливающего замка, в котором из охраны десяток крестьян и слепой Проспер?
А может, продать замок и земли? Родную вотчину?…
Если б дали за него достаточную сумму что обеспечила девушке безбедное существование, он бы не думая продал его.
Жаль, что он может предложить ей лишь мизер: свою верную руку, меч, умение воина и сердце, что бьется лишь для нее.
Орри любовался девушкой, радуясь, что она улыбается, а значит на душе ее сейчас спокойно и готов был простить Галиган все прежние обиды за то, что он развеселил Исвильду.
— Что происходит, Орри? — тихо спросил Гарт, подходя из-за спины. Даган вздрогнул от неожиданности, что не укрылось от глаз друга. — Ты теряешь сноровку и внимание. Это все твое увлечение.
— Нет, Гарт, это не увлечение.
— Что же? Претворение в жизнь той бредовой задумки?
— Это любовь Гарт. И против нее бессилен разум, и все доводы пусты.
— А кошель с золотом?
— Труха. Вот оно настоящее сокровище, — сказал не спуская взгляда с Исвильды, взгляда, что опустил Гарта в пучину отчаянья.
— Мне страшно за тебя, — прошептал он.
— Не стоит переживать. Теперь со мной ничего не случится, потому что у меня есть ради чего жить, к чему стремиться.
— К разводу? В родной замок?
Оррик покосился на Гарта: о чем он? Неужели не понял, не услышал, что ему говорят?
— Замок я продам, чтоб обеспечить будущее.
— Мальчишки?! У него есть родители!!…
— У него никого нет кроме меня.
Гарт задумался — это меняло дело. И хоть что-то ставило на свои места. Жалость Оррика он знал не понаслышке, бывало, последний медяк нищенке отдавал, а сам потом голодал.
Но суть в другом:
— Ты знаешь его?
— Да.
— У тебя долг перед ним или его родителями?
— И перед собой.
— А передо мной?
Орри повернулся к Гарту:
— Я был бы рад, если ты останешься с нами.
— Третьим?
— Да.
— Кому это нужно?
— Мне, прежде всего. Мне очень нужен ты, чтобы обеспечить охрану мальчику. Ты тот в ком я уверен как в себе, тот кто не предаст.
— Сдался тебе этот малец, — качнул головой Гарт, заподозрив, что дело нечисто и Орри не договаривает очень многое, но не оттого что не доверяет, а скорее не может. Либо связан клятвой, либо чего-то боится.
— Он и ты — все, что у меня есть.
— Ладно, босяк, — усмехнулся Фогин. — Прорвемся. Не привыкать.
— Значит, не уйдешь?
— Когда я тебя бросал? Раз суждено жевать ботву, так хоть не одному. Эта мысль греет, правда? — усмехнулся.
— Спасибо.
— Обращайтесь, милорд. Кстати, жену с собой возьмешь?
— Вряд ли она меня найдет.
— Хорошо хоть больше разводом не бредишь…
— Он мне теперь не по карману, а убивать я женщину не стану. Попытаюсь пристроить ее в монастырь.
— Это откусит половину золота в кошеле.
— Неважно. Зато моя совесть будет чиста.
— Не стану с тобой спорить, потому что ведьма исчезла. Ее люди Боз искали.
— Откуда знаешь?
— Глаза есть и уши, не занятые лицезрением предмета своей страсти, — улыбнулся Гарт. — Подручные Боз нашли тюк с грязным тряпьем, завернутым в драную шаль. Она явно ее, именно в ней твоя супруга навещала нас перед исчезновением.
— И где нашли? — прищурился Орри.
— Недалеко от ручья святого Густова.
— У ручья?… Ручья…у ручья, — задумался Оррик, пытаясь поймать шалую мысль, посетившую его и ускользнувшую в туман забвения.
— Что? — не понял Гарт.
— Так, крутится что-то… не могу вспомнить. Пора ужинать и спать. Завтра рано вставать…
— А мальчик валится с ног от усталости, — предугадал мужчина и выставил ладони, встретив раздраженный взгляд Оррика. — Ладно, ладно, идите нянюшка к своему чаду. Да не шали там, а то мне передумать недолго и поселиться в уединении, где-нибудь в лесу.
Оррик привел ее к костру, усадил и позаботился не только о порции ужина, но и о добавке, помня о том, что было в кабаке. Но впервые за последние годы Исвильда была сыта. Ее не беспокоил оставшийся на хлебе кусочек мяса, ее приятно волновала близость Оррика, тепло и сила, что исходила от его тела, нежность во взгляде, что ласкала ее, не прикасаясь.
И разве что-то нужно еще?
Если б еще воины не проявляли излишнего внимания к ней. Оррик вел себя слишком трепетно, чем не мог не вызвать любопытства, сплетен да пересудов, но судя по взглядам, странные отношения были не в новинку людям Боз Даган. Они ухмылялись, подмигивали Исвильде, но не лезли дальше, не оскорбляли, не обливали презрением, проявляя к ней ту же почтительность, что к Галиган или Оррику. А некоторые даже пытались задобрить, расположив к себе. Наверное, решили таким образом получить благосклонность герцога — Галиган общался с ней как с равной, с другом, а такое никто упомнить не мог.
Оррик, пока воины травили байки и пугали мошек дружным гоготом, набрал лапника, устраивая девушке удобное ложе. Застелил его своим плащем и сдернул плащ с решившего устроиться не вдалике Гарта.
— Не понял?! — возмутился он. — Тебе жарко не будет?
— Нет, — расстелил второй плащ.
— А-а, — дошло до Гарта. — Главное, чтоб Иса не взмерз, а что твой верный друг инеем покроется — ерунда! Не-не, стели, стели, я же не твой неженка, — заворчал, устраивая себе ложе из травы и лапника.
Первым зевнул Галиган, дослушал историю Симса и кивнул Исвильде:
— Спокойно ночи.
Та кивнула в ответ и подумала, что не прочь поспать, часа два уж как. Смешно зевнула, прикрыв рот ладошкой. Оррик улыбнулся, глядя на нее — Мадонна воплоти.
— Иса? Пойдем спать, — позвал тихо.
— Мессир? — пошла к нему девушка, чувствуя взгляды воинов, что сверлили ей спину. — Что о нас подумают, Орри? — шепнула мужчине.
— Не заботься о том. Воинам моего отца не привыкать… — и смолк — о чем он юной девушке говорит? — Не все ли равно, что они подумают? Я их капитан, ты фаворит Галиган. Всем все ясно. Пойдем, я постелил тебе, надеюсь, не замерзнешь.
— А ты? — увидев два плаща, аккуратно расстеленных на лапнике, озаботилась Исвильда.
— А ему и зимой не холодно! — объявил Гарт, изображающий труп под елкой. Орри усмехнулся, качнув головой: обиду изображает, хитрец.
— Не слушай его, ложись и спи.
— Ты не уйдешь? — с надеждой посмотрела на него.
И кто б устоял после такого взгляда?
Оррик убедил себя, что девушка боится спать одна, забыв начисто о Гарте, что пристроился в паре метров от них. И других воинах, что уже спали вповалку на полянке.
Он помог Исвильде устроиться, укрыл заботливо как ребенка, а сам, вне себя от волнения, сунул руку под голову и уставился на звезды.
— Тебе не холодно? — коснулось его щеки ее дыхание. Оррик вовсе потерялся — мотнул головой — нет.
И как тут замерзнешь? От близости девушки кровь кипела в жилах, голова кружилась и воображение, будь оно не ладно, расшалилось, маня неуместными мечтами — в пору было ледяной душ принимать, охлаждаться с головой. А лучше вообще заночевать в каком-нибудь ручье.
— Спи, — процедил, с трудом сдерживаясь, чтоб не повернуться к ней, не впиться в губы, не смять тело.
Черт! — сел, головой тряхнув.
— Пойду, посты проверю. Спи, Гарт рядом, и остальные. Ничего не бойся.
— Ты вернешься? — приподнялась девушка, расстроенная, что он уходит. Ей показалось, что он бежит от нее.
— Вернусь, — бросил сухо: даже с того света.
Тихо было, но у южного поста воин заметил какое-то движение:
— Не животное точно, мессир, — доложил Оррику шепотом. — Куст качнулся прямо, вон тот, и ничего минут десять, потом другой, и опять ничего. Потом ветка хрустнула. Похоже, крадется кто-то.
Оррик согласился — зверь бы не прятался, не замирал на десять минут и, уж тем более, не кружил вокруг лагеря.
Он похлопал стражника по плечу — молодец.
— Ерунда, белка, наверное, — подмигнул мужчине и сделал вид, что уходит, а сам нырнул в кусты, достал из сапога нож, зажал в руке, лезвие спрятав в рукаве. И осторожно, пригибаясь и вглядываясь в очертания кустарников и деревьев, начал красться к месту, указанному стражником.
Так и есть — за кустами малинника прятался оборванец. Взять его труда не составило — парень не заметил, что уже не охотник, а добыча, и потому подпустил Даган близко. Оррик перехватил его, зажав шею в локтевом сгибе, и закрыв ладонью рот, прижал к земле:
— Тс-с, — прошептал, глядя в испуганные глаза. Парень понял, закивал, умоляя взглядом его не трогать.
— А теперь быстро и четко: что тебе надо здесь? Сколько вас? Что хотите? — прошептал в грязное ухо, чуть отстраняя ладонь.
— Ничего!… - взвизгнул тот и вновь ладонь Даган перекрыла все звуки:
— Я сказал — тихо, — прошептал повторно и более внушительно. Нож лег на горло, намекая, что стоит прислушаться к сказанному. Парень внял и испуганно закивал: понял, я, понял!
Даган отстранил ладонь, давая возможность говорить, и парень затараторил, свистящим шепотом:
— Я один, совсем один. Голодно милорд, надеялся поживиться. Простите Христа ради, бес попутал, ей Богу, попутал.
Даган верил ему и не верил, поэтому сильнее вдавил лезвие в шею оборванца, намекая, что любит правду.
— Ей, Богу, милорд, ей Богу!! — шепелявя, свистел парень, дрожа в страхе. — Не убивайте, милорд, во имя Христа, помилуйте. Я же ничего…я же только тут… если хлебушек оставите. Я же не ничего, милорд. Смилуйтесь! Христа ради, Христа ради, милорд!
— Я тебе не верю, — зловеще щурясь ему в лицо, прошипел Оррик. Парня вовсе перекосило, слезы ринулись из глаз:
— Нет, нет, милорд! Не убивайте! За что, Боже милостивый! Я же ничего не украл, ничего не сделал! Смилуйтесь, добрый господин!
Оррику надоело слушать сопливые молитвы парня, видно тот действительно, говорил правду — для разбойника мал и слаб, не человек — червяк. Но как подручный сгодиться в шайке мог.
Даган поднял его за шиворот драной рубахи и, приказав молчать, потащил к стражнику.
— Свяжи и сунь кляп в рот. А ты, — ткнул в оборванца пальцем. — Слово издашь, дернешься — убью. Будешь вести себя тихо — утром отпустим.
Тот закивал, дал привязать себя к дереву и все умолял взглядом, трясясь от страха.
Оррик не стал полагаться на слова лазутчика и лично обошел лагерь, проверяя местность, а заодно как стражники несут службу. Но все было в порядке — больше ни одного любопытного в округе, а воины не спали и чутко дозорили.