— Аваширистолько не живут, — девочка холодно улыбнулась, — и мы принимаем твои извинения, но, сам понимаешь, этого слишком мало. Тебе не понять, как это — не иметь собственной формы, а забирать ее только у тех, к кому прикасался.
— Тогда просто убейте меня, — буркнул он, — уж это вы могли сделать и раньше.
— Но этого слишком мало, человек, — строго произнес мальчик, — чересчур милосердное наказание для того, кто своей необдуманной магией… сделал из нас чудовищ.
— Вы могли и не становиться ими.
— Ты снова не понимаешь, — в звонком голосе девочки проскользнуло нетерпение, — ты в принципе не можешь понять, что натворил, потому что понятия не имеешь, кто мы. Но главное я тебе скажу. Мы — свет, и мы пребывали в свете. Ты же выдернул нас из этой прекрасной чистоты, швырнул в грязь и превратил наше существование в боль. Каждое мгновение было болью для нас в вашем проклятом мире. И теперь, когда миры вновь соприкоснулись, мы можем уйти к себе, но не уйдем, пока не отплатим тебе той же монетой.
— Свет так же безжалостен, как и невинность, — пробормотал Шерхем, уже не глядя на этих дивных существ. Ему захотелось закрыть глаза и заснуть, и спать так долго, пока все это не закончится. Но на границе сознания все же мелькала странная мысль о том, что где-то он уже слышал подобные высказывания о свете. Только вот где?
***
…Невыразимо грустно было покидать замок Штойцев, как будто, уходя, мы навсегда захлопывали дверь в тихую золотую осень, которая уже никогда не повторится. Слишком многое изменил замок. Он величественно возвышался на холме, цитадель цвета дождливого неба, и каждый из нас хотя бы по разу оглянулся, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти неприступные стены. В предрассветной дымке угадывались темные силуэты зомби, неподвижные и никому не нужные, но Хаэлли, чутьем светлого разыскавший часть орочьего талисмана, оставил шкатулку с камнем на месте, заявив, что вид зомби, вероятно, спасет замок от разграбления. Орочий талисман оказался куском шунгита грубой огранки, и мне рядом с ним становилось хорошо и тепло, как будто меня баюкал в теплых объятиях Шерхем, а вот Хаэлли — наоборот, плохо. Эльф бледнел, зеленел, над верхней губой и на лбу выступали крупные бисерины пота. Странно, что рядом со мной он ничего подобного не чувствовал, но объяснение этому нашлось простое: припрятанный под сердцем темный талисман силу свою обращал на поддержание подобия жизни в моем тщедушном теле.
Все мы получили свой урок в замке Арниса Штойца, урок чересчур болезненный, чтобы его забыть. Я совершила чудовищную ошибку, которая уже стоила жизни некроманту, и еще неизвестно, что ожидало нас впереди. Гверфин потерял и снова обрел отца, хотя я подозревала, что настоящими родителями для него навсегда останутся Штойцы, а Виаро — ну что ж, дань крови, можно и так сказать. Хаэлли… сложно догадаться, что думал и чувствовал эльф, но я была готова поклясться, что временами появлялось и исчезало на его лице расслабленное, отстраненное выражение светлой печали, чего раньше за ним никогда не водилось. Почему-то оно мелькало, когда Хаэлли обращал свой царственный взор ко мне. На Гверфина эльф смотрел совсем по-иному, с какой-то задумчивой брезгливостью и неприязнью, но дальше взглядов дело никогда не заходило, и поэтому я не могла толком понять — в самом ли деле Хаэлли недолюбливает юного мага, или мне все это только мерещится.
Вышитый талисман уверенно вел по следу Шерхема. Глаза в колбах таращились в ту же сторону, Хаэлли удовлетворенно хмыкал и раздраженно требовал идти быстрее, Гверфин то и дело огрызался, говоря, что мы и без того шагаем на пределе сил, и что не виноваты в том, что не умеем ходить по лесу так, как это умеют проделывать истинные эльфы, преступно проникшие на земли королевства Веранту.
К вечеру Хаэлли милостиво позволил нам сделать привал, пробурчав при этом, что, мол, мы останавливаемся не из-за избалованного и неприспособленного к жизни мальчишки, а исключительно потому, что ему нужно подготовиться к ритуалу убийства морфа. Гверфин дерзко ответил, что мог бы еще идти и идти, но потом завернулся в плащ и моментально заснул. Я тоже выбрала себе местечко у костра и улеглась, но, конечно же, стала исподтишка наблюдать за эльфом. Умертвиям сон необязателен, и в этом тоже есть своя прелесть. Я ведь никогда не видела магии охотников за иномирцами, так отчего бы не посмотреть на приготовления к столь важному и сложному ритуалу?
***
…Хаэлли неподвижно застыл у трескучего костра, уронив лицо в ладони. Час проходил за часом, а эльф так и сидел, неподвижное и обманчиво-хрупкое изваяние. У меня на языке вертелось — ну, и где же ритуал, Хаэлли? — а под сердцем покалывал страх. Не скрывает ли чего это дитя Великого леса, и не спрятана ли у него в рукаве, как у шулера, парочка тузов, которые Хаэлли бросит на стол в последнее мгновение и которые больно щелкнут нас с Гвером по носу?
… Эльф продолжал неподвижно сидеть у костра, казалось, даже дышать перестал. А я, растеряв последние крохи терпения, неслышно поднялась и, подобравшись к нему, потрогала за плечо. Пальцы онемели, но я почти привыкла к тому, что прикасаться к эльфу по меньшей мере неприятно. Хаэлли поднял голову, уставился на меня странным пустым взглядом.
— Что тебе?
— Хочу знать, как проходит подготовка к ритуалу, — я постаралась вложить в интонацию весь сарказм, на который была способна. И Хаэлли меня понял. Бросил осторожный взгляд в сторону Гверфина, убедился в том, что маг спокойно посапывает, и сказал тихо-тихо:
— Мне нужно было вознести молитву Миенель-Далли. О том, чтобы после смерти мой дух обязательно последовал под своды Крипты.
— Разве охотник обязательно погибает? — я тоже перешла на шепот.
В зеленых глазах эльфа снова мелькнуло странно теплое выражение, истолковать которое я не могла.
— И охотник, и все, кто пришел с ним. В этом случае с морфами… У меня был специальный меч, но я его лишился. Единственный способ, который гарантированно уничтожает тварей… — тут Хаэлли указал на сумку, в которой тащил ужасные колбы, — я попросту разобью их. Высвободится энергия, которой будет достаточно для уничтожения всей чужеродной материи… но при этом ни у кого из нас нет ни малейшего шанса спастись.
— Этак охотников не напасешься, — ошарашенно пробормотала я первое, что пришло в голову.
— Нет, Ирбис, ты все неверно истолковала, — мягко возразил Хаэлли, — морфы — это особый случай проникновения иномирцев, понимаешь? Представь себе сферу… Представила? Это как яичная скорлупа. Мы — внутри, но и на поверхности сферы довольно тварей, и как раз они представляют куда меньшую опасность чем те, кто были разумными обитателями иного мира. Мы их называем морро, черное проклятие. Это самое плохое, что вообще могло произойти, и, конечно же, оно произошло. Так что — хвала Миенель-Далли — появление морро все-таки довольно редкое событие. По хроникам последний раз нечто подобное приключилось пять столетий тому назад, меня еще и на свете не было.
— И ты так спокойно говоришь об этом? О том, что мы все погибнем? — мне все мерещился подвох в речах эльфа. Ну не может такого быть, чтобы он оказался настолько равнодушным к собственной гибели.
— Да, спокойно, — он кивнул, — я знаю, что произойдет со мной после. Ведь пугает только незнание, Ирбис. А я уверен в том, что мой дух будет пребывать под сводами Крипты и хранить Великий Лес. Разве это ужасно? Или плохо? Да и вообще, леди Валле… Вам ли бояться смерти?
— Нет-нет-нет, погоди, — я замотала головой, — но как же… Охр со мной. Но как же Гвер? И как же…
— Лекарь? — на губах эльфа мелькнула слабая улыбка, — думаю, что господин Виаро уже давно мертвее не бывает. Или жив, но получил, как говорят охотники Дома, повреждения, несовместимые с жизнью. Неужели ты думаешь, что морфы не припомнят ему каждое мгновение пребывания под этими небесами?
— Я думаю, что он жив, — беззвучно проговорила я, — мне кажется, что они ждут… Гверфина. Чтобы причинить ему самую сильную боль.
— Ждать появления сына? — Хаэлли пожал плечами, — почему ты думаешь, что господину Виаро станет от этого хуже? Не понимаю.
— Значит, ты еще плохо знаешь людей, — подытожила я, — не пытайся понять, Хаэлли. Но… во имя… вашей Миенель-Далли, ты не должен жертвовать Гверфином! Я обещала, милый Хаэлли, понимаешь? Обещала, что с ним ничего не случится.
— Ты ничего не сказала о себе, Ирбис, — эльф почему-то нахмурился, — я совсем перестаю тебя понимать.
— Необязательно понимать. Просто прими на веру. Мы не должны никем жертвовать, Хаэлли, не должны. Это будет неправильно. Это моя ошибка, мне ее и исправлять.
Хаэлли, прищурившись, с интересом смотрел на меня.
— Ты изменилась, Ирбис. Очень изменилась, — осторожно сказал он, — живая, в Шварцштейне, ты была совсем другой. Любопытно, смерть всех людей меняет?
— Может, и меняет, только они об этом ничегошеньки не знают, — я начинала злиться, и снова повторила, надеясь докричаться до сидящего рядом эльфа, — никто не должен погибнуть, Хаэлли. Никто, кроме нас, раз уж ты не против.
Он вдруг погладил меня по щеке, осторожно взял мое лицо в ладони. Кожу неприятно покалывало, но я замерла — то ли от неожиданности, то ли боясь спугнуть столь чудесное наваждение. Я тонула в прозрачной и бесконечной зелени эльфийских очей, и на мгновение мне показалось, как дрогнуло что-то в левом подреберье. Странное, давно забытое чувство биения сердца…
— Ты изменилась, — пробормотал эльф, разглядывая мое лицо, — и продолжаешь меняться. Что толкает тебя дальше по этому пути? Странные вы… существа.
И, быстро опустив руки, отвернулся. Пробормотал глухо:
— Если ты хочешь сохранить этому недостойному щенку жизнь, то нам следует сейчас же уйти отсюда.
— Но он просто пойдет по следу Шерхема, — прошептала я, вконец одуревшая от прикосновений Хаэлли.
— Пусть идет, — эльф с силой провел руками по волосам, отбрасывая назад золотые пряди, — ему не попасть в область приграничья. А чтобы он дольше собирался, я сделаю вот что…
Охотник щелкнул пальцами.
— Эй, эй, ты же ничего… такого?..
Последним словом я буквально подавилась, потому что с тихим шорохом из земли рванулись вверх зеленые ростки самого обычного вьюнка. Поползли, неслышно цепляясь за плащ Гверфина, стремительно разрастаясь в зеленую сеть и заключая спящего парня в обманчиво-мягкие объятия.
— Хаэлли… — прошептала я, — а он… сможет распутаться?
— Если будет хорошо брыкаться, — усмехнулся эльф, — ну и потом, у него связка талисманов на шее. Они же правильно работают? Все, поднимаемся и пошли дальше. Пока сеть на мальчишке, ничего с ним не приключится.
…— Расскажи мне про Крипту, — попросила я ближе к рассвету, — раз уж мне не суждено ее увидеть, то я хотя бы послушаю, что это за место такое расчудесное.
Эльф, шагая чуть впереди, обернулся, и даже в потемках было видно, как заблестели его глаза.
— Возможно, ты будешь разочарована, Ирбис, но я подозреваю, что никто, даже жрецы, не может толком ответить на твой вопрос.
— И… почему это?
— Да потому, что никто толком не знает, что такое Крипта и откуда она появилась, — просто сказал Хаэлли, — когда я еще был совсем зеленым юнцом, то как-то нашел одну хронику, где обмолвились о том, что Крипта была не всегда. Но о том, как именно она возникла, не осталось и упоминаний…
— Видать, кто-то сильно постарался, чтобы не осталось, — буркнула я.
Эльф хмыкнул.
— Возможно, не буду отрицать. Когда о прошлом мало известно, о нем можно говорить и писать что угодно. Вряд ли кто опровергнет.
— Ну, а на что она похожа?
Хаэлли помолчал минуту, раздумывая.
— Белоснежные нерукотворные своды. Немного осыпавшийся вход, сложенные уже эльфами широкие ступени из такого же белого мрамора. Я никогда не был внутри, Ирбис, это удел хранителей и верховного жреца, так что много тебе все равно не смогу рассказать. Но когда приближаешься к ней… Невозможно описать, что при этом чувствуешь, слов не хватает. Это похоже на погружение в слепящий свет, исцеляющий свет.
— Что, таки светится она? — со слов Хаэлли моя неуемная фантазия мгновенно нарисовала белое яйцо посреди эльфийского леса, источающее сияние как магический амулет.
— Нет, конечно же, нет, — и эльф тихо рассмеялся, — сияние… внутри каждого, кто приближается к ней.
— А с чего вы взяли, что в Крипту возвращаются духи эльфов? Жрец сказал?
— Твоя ирония неуместна, — голосом оскорбленной невинности заметил Хаэлли, — было достаточно свидетельств того, как, приближаясь к Крипте, мои сородичи слышали голоса ушедших родственников.
— А, вот как, — пробормотала я и подумала о том, что все-таки нельзя быть такими легковерными. Тот же верховный жрец может сидеть внутри Крипты и радовать подвластных ему эльфов родными голосами. Таких людей иногда можно встретить на ярмарках.
— Ты не веришь, да? — Хаэлли остановился так резко, что я ткнулась носом ему в плечо.
— Если честно, то не совсем, — я быстро восстановила дистанцию. Каждое прикосновение эльфа безжалостно напоминало мне о том, кто я. Умертвие, ходячий труп.
— Я только дважды приближался к белым стенам Крипты, — взволнованно сказал он, — это на самом деле необычное, божественное место, которое Миенель-Далли подарила своим детям. Когда-то… — тут он торопливо принялся развязывать тесемки на рубахе, — когда-то я попался в зубы твари извне, и невзирая на всю нашу магию, мое тело походило на тело собранного по кускам зомби. Сплошные рубцы. И я приблизился к Крипте… Дай руку, не бойся.
Я моргнула, когда его пальцы сомкнулись у меня на запястье. Ощущение изумительной, гладкой кожи под пальцами, противное покалывание, медленно поднимающееся от ладони к плечу… И тонкие, словно от бритвенных порезов, шрамики. Это все, что осталось на теле эльфа после неравной схватки.
— Охр, — выдохнула я и принялась трясти рукой, надеясь вернуть ей чувствительность.
— Теперь веришь? — эльф спокойно приводил одежду в порядок.
— Наверное. Не знаю, — я опустила глаза, — к сожалению, мне не доведется испытать вашу Крипту на себе.
— Твой дух уже на пути к ней, — непонятно обронил Хаэлли, — ну что, идем?
Я молча зашагала следом. Идти по лесу с эльфом было сплошным удовольствием: ведомый своим чутьем, Хаэлли продвигался вперед самыми безопасными и удобными тропами, так что под конец у меня сложилось ощущение, что это не Хаэлли выбирает дорогу, а сам лес послушно расстилает ее перед ним.
— Ну, а у орков тогда что? — спросила я, чтобы не брести в безмолвии. Тишина — прекрасная почва для самых мрачных мыслей и предчувствий.
Хаэлли неопределенно пожал плечами.
— К чему тебе?
— Все-таки под сердцем ношу… кусочек.
— Вряд ли он из Крипты, — пробормотал Хаэлли, — но тут уж я ничего сказать не могу. Если мы толком не знаем, что такое наша Крипта, то откуда нам знать, чем в свое время обзавелись орки?
— Шерхем говорил, что магия орочьей Крипты темная…
— Разумеется, темная, если позволяет поднимать мертвецов. Поверь, это чересчур мерзкое занятие…
— Верю, — легко согласилась я, — но все равно, узнать бы, откуда все эти крипты появились.
— Вряд ли получится, — усмехнулся Хаэлли и умолк, думая о своем.
Я тоже прикусила язык, но молчание тяжелым грузом легло на плечи. Хвала Хайо, мы избавились от Гверфина, но оставался еще Шер. Мне очень, очень хотелось верить в то, что его не убили, не замучили до смерти. Но тогда… как убедить Хаэлли в том, что лекарь тоже должен покинуть приграничье до того, как начнется разрушающее действие эльфийских талисманов?
***
Я уныло брела вслед за эльфом. Светало. По земле стелился туман, и казалось, что идем мы по колено в простокваше. Среди древесных крон возились птицы — и ночной мир неясных шорохов спешно уползал прочь, вытесняемый звонкими трелями.
Внезапно эльф остановился — я чуть не врезалась ему в спину. Еще мгновение — и Хаэлли неуловимым, текучим движением ушел вбок, под защиту корявого дуба. Что-то мерзко кольнуло в бок, толкая вперед, и я уставилась на почерневший наконечник эльфийской стрелы, вылезший из-под правого подреберья. Охр.