— Припрёт — всему научишься.
Арчи кивнул.
— Понял, значит, кто мы.
— А мне сказали, — спокойно ответил Ларри. И улыбнулся. — Чтоб недоразумений не было.
— Понятно. А я почему спросил, ну, о прошлом. На нас ты не похож, а белякам не масса, а сэр говоришь, как мы. Ну, и интересно стало.
— А, — Ларри негромко рассмеялся. — Я… домашним рабом был, пятнадцать, да, почти полных пятнадцать лет в одном доме жил, там и приучился.
— А, — Арчи лукаво улыбнулся, — читать где? Там же?
— Там, — кивнул Ларри. — И читать, и другому многому. Только…
— Что сам захочешь, то и скажешь, — закончил за него Арчи. — Ладно, не мы тогда выбирали.
— Не мы, — согласился Ларри. — Ладно. А здесь как?
— Хорошо, — сразу ответил Арчи. — Еда сытная, постель мягкая и работа… не стыдная.
— И платят ещё?
— Платят. Понимаешь, мы все за деньги работаем. Зар-пла-та, — с усилием выговорил он по-русски. — И уже из этих денег платим за жильё, за еду, за стирку. За месяц получаем и за месяц сразу платим.
— На руках-то остаётся хоть что-нибудь? — улыбнулся Ларри.
— Что-нибудь, — ответно засмеялся Арчи. — Ну, и покупаем себе в городе уже сами, если что надо. А у тебя как?
— Я на контракте. Контракт до Рождества. Значит, лендлорд даёт жильё, еду, одежду, для работы что надо. Это называется: обеспечение. А на Рождество расчёт. Всё подсчитает. Сколько заплатить он мне должен и сколько я уже получил. Что останется — мне на руки. И ещё нам сказал, что если год он удачно сведёт, с прибылью, то нам, всем работникам — премия.
— Ну, а если нет? Фиг что получишь? Так, что ли? Ещё и должен останешься.
Ларри пожал плечами.
— Не знаю. Летом двое пастухами работали, на тех же условиях, только не до Рождества, а до осени, ну, как стадо сдадут.
— Слышал о таком, — кивнул Арчи. — У нас тут побывали трое. Рассказывали, что так же, ну, на тех же условиях. Так что пастухи?
— Так им по полной заплатили. Деньжищ, говорят, увезли… — Ларри негромко присвистнул.
— А эти трое сказали, что заплатили, но с прижимом, впритык.
— Другой лендлорд — другие порядки.
— Тоже верно, — кивнул Арчи. — Тебе как, постельный прописан? Ну, режим.
— Сказали, что с завтрашнего дня уже выходить можно. Только не на двор пока, а так.
— Значит, будешь в столовой есть.
— В столовой? — переспросил Ларри. — С вами?
— Нет, — мотнул головой Арчи. — У нас своя столовая. В другом корпусе, — и, увидев лицо Ларри, засмеялся. — Нет, не из-за расы или ещё чего, ну, этого. Мы в общежитии, там и сёстры, и врачи, и… ну, кто работает здесь. А для раненых и больных столовая здесь.
— А… цветных много?
— В этом корпусе ты один. Да ничего. Если с русскими попадёшь за стол, всё в порядке будет. Они на расу не смотрят.
— Проводишь меня?
Арчи кивнул.
— Я раньше сменяюсь, зайду. Ладно, заболтались. Мне ещё на кухню посуду везти.
— Не заругают, что задержал?
— Там двое наших сегодня, — засмеялся Арчи, вставая. — Договоримся. Ладно. Если что, вот звонок. Нажмёшь кнопку, услышат и придут.
— Знаю, — кивнул Ларри. — Свет я сам выключу.
— И на том спасибо.
Арчи забрал стакан и тарелку и ушёл. Ларри слышал, как он за дверью позвякал посудой, а потом заскрипели колёсики стола-тележки, на котором привозили еду.
Ну вот, можно и спать. Он осторожно, по привычке избегая резких движений, встал и пошёл в уборную. Крохотный закуток с унитазом и раковиной прямо, можно считать, в палате. И в коридор выходить не надо. И побриться здесь же можно, есть горячая вода. Почти как там, в том доме. Но там горячей воды не было. В ванной и на кухне были колонки, газовые, и он приносил Фредди горячую воду для бритья в кувшине. Утром и вечером. Да, Фредди брился два раза в день. Ларри провёл тыльной стороной ладони по щеке, глядя в висящее над раковиной зеркало. С утра побреется. Всё-таки в общую столовую с белыми… Страшно, конечно…
…Он сидел на кровати, не решаясь лечь под одеяло, и смотрел на дверь. И ждал, что вот-вот зайдут и скажут: «Ты чего тут расселся? А ну мотай живо, пока цел!» Но вошёл Фредди.
— Ты чего не ложишься? Ужин тебе сюда принесут. Давай, ложись.
Он послушно откинул одеяло и лёг, укрылся. Фредди присел на край кровати. Шляпа лихо сбита на затылок, светлые глаза блестят.
— В душе был? Бельё, пижаму, тапочки, всё дали? По росту?
Он только молча кивал, зная, что если откроет рот, то скажет одно: «Сэр, заберите меня отсюда. Мне страшно». А Фредди продолжал:
— Про ужин я тебе сказал? Сказал. Завтра с утра тебя врачи начнут смотреть. Врачей слушайся, спрашивать будут — отвечай правду. Таблетки все, уколы там, процедуры… всё делай. Теперь вот ещё. Здесь цветных много, работают. Уборщики, санитары, массажисты. Они все — бывшие спальники, — он вздрогнул, а Фредди, кивнув, повторил: — Да, спальники. Ты их не бойся, они тебя не обидят. Им самим… солоно пришлось, что такое болезнь, они понимают. Они работают здесь. Помогают врачам. А тебе будет с кем потрепаться. Парни они неплохие, есть очень даже толковые. И вообще… ничего не бойся. И никого. Никто тебя здесь не обидит. Мы с Джонатаном сейчас в Колумбию едем, на обратном пути завернём к тебе. Жди нас через дня три-четыре. А, — по коридору что-то поскрипывало, приближаясь. — Вот и еду везут.
Молодая белая женщина в белом туго затянутом поясом халате и белой шапочке вкатила двухэтажный столик на колёсах, уставленный тарелками и стаканами и… с ходу обрушилась на Фредди. Говорила она с акцентом, но понятно.
— Почему вы в палате? Время посещений уже кончилось! И в шляпе! В верхней одежде! Как вам не стыдно?!
Фредди, улыбаясь, встал, а она, всё ещё сердито глядя на них, переставляла со столика на тумбочку тарелки. Их было столько, что у него радостно вырвалось:
— Это сразу и на завтра, мэм?
Сказал и невольно съёжился в ожидании удара за такую дерзость, но она рассмеялась.
— Нет, это на сегодня. Это ужин, понимаешь?
Она смотрела насмешливо, но без злобы, и он осторожно кивнул.
— Сам есть можешь?
— Да, мэм, — удивился он вопросу.
— Тогда садись и ешь. Я потом приду, посуду заберу, — и опять на Фредди: — А вы идите, дайте ему спокойно поесть.
Фредди улыбнулся, кивнул ему и ушёл…
…Ларри выключил свет и лёг, завернулся в одеяло. Темно, тихо, тепло. И очень спокойно. Можно спать. «А ночное дежурство — муторная штука», — подумал он вдруг. Каково там Арчи? Но… это его работа. И его проблемы.
Арчи отвёз грязную посуду на кухню. Леон и Андрей уже мыли пол и встретили его неласково.
— Ты б ещё дольше возился!
— Мы уже мойки отдраили.
— Да здесь всего-то. Три стакана, две тарелки, — Арчи перегрузил грязную посуду в мойку.
— Ты считать когда научишься? — Андрей бросил тряпку в ведро и зашлёпал к мойке. — Боксов сколько? Ну, и стаканов? И это ж кефир, вон присохло всё.
— Ты его башкой потри, — посоветовал Леон, отжимая тряпку.
— Да ладно вам. Ой, ты чего?
— А ты чего в ботинках по вымытому прёшься?! — Леон снова ловко хлестнул его тряпкой по ногам, заставив отступить.
Андрей домыл и расставил на сушке посуду.
— Ладно тебе. Сейчас помогу. Где затрепался-то, Арч?
— У Ларри, — буркнул от двери Арчи.
— Так ты этого, как его, Фредди испугался? — засмеялся Андрей.
— Пошёл ты… Он один лежит, я бы и сам зашёл. Толковый мужик, между прочим.
— Вот он узнает, кто ты такой, — хмыкнул Леон. — Да ещё поймёт, что Джи… Смотри, Арч, он мосластый. Двинет — так двинет.
— А он знает, — ухмыльнулся Арчи.
Леон и Андрей выпрямились и подошли поближе.
— О тебе или о всех?
— Откуда знает? Ты трепанул?
— Не, что я, дурак? Ему этот, Фредди сказал. Чтоб, — Арчи расплылся в улыбке, — недоразумений не было.
— Мг.
— Вот оно, значит, как.
— А сам он домашним был. Говорит, пятнадцать лет на одном месте.
— Его проблема. А чего про нас сказал?
— Что не мы выбирали, кем быть. У него, видно, своё что-то было.
— Ладно, — Леон вернулся к работе. — Может, и впрямь…
Арчи и Андрей кивнули. Старая вражда между работягами и спальниками давала о себе знать, но пыл уже давно угас. И если не нарываться… С городскими цветными они, в общем, ладили. У них постоянная работа, хорошее жильё, в рабском они не ходят… многие в городе им завидовали. Да и держались они всегда вместе, а на ватагу чтоб лезть, это совсем дурным надо быть. Так что… И Фредди тогда, придя к ним в общежитие, сказал:
— Парень он тихий, один здесь. Одному тяжело.
И обвёл их холодным взглядом, сразу и насмешливым, и настороженным. Они все — а их было много: вечерняя пересменка как раз, одни уже пришли с работы, другие ещё не ушли — закивали. Одиночества они все нахлебались и, каково одному и больному, знали. Фредди стоял в их кругу, сбив шляпу на затылок и засунув руки в карманы.
— Поможем, сэр, — сказал за всех Крис. — И объясним, и посоветуем.
— Всё будет в порядке, сэр, — кивнул Майкл. — Вы можете не беспокоиться, сэр.
Фредди поверил им, а они Фредди. Да и этот… Ларри оказался действительно тихим. Не из-за болезни, характер, видно, такой. Что ж, когда не задирают, так и ты не возникай. С тобой по-людски, так и будь человеком.
Леон и Андрей закончили работу и ушли. Арчи быстро сменил куртку разносчика на халат санитара и побежал в ординаторскую. Интересно, чья сегодня смена? Если толстого рыжего доктора, то он и сам спит, и другим позволяет.
Но в ординаторской пусто. То ли не пришли, то ли сразу по боксам. Арчи сел на большой кожаный диван, такой длинный и широкий, что бо-ольшую групповуху можно закрутить, забился в угол и прислонился щекой к прохладной гладкой коже спинки. Подремать, что ли, пока… А глаза уже сами закрывались…
…Взрыхленная перемешанная со снегом и водой земля стремительно летит в лицо. Он падает и вжимается в неё, а сверху сыплются удары. Бьющих много, и они мешают друг другу. Если не шевелиться и не кричать, посчитают за мёртвого и бросят. Нет, чужие руки рвут на нём одежду, сдёргивают штаны, нет, нет, не-е-е-ет!..
…Арчи вздрогнул и открыл глаза. И облегчённо перевёл дыхание. Нет, ничего из того нет. В ординаторской уже полно народу. Пока он спал, пришли.
— Проснулся? — спросил по-английски Владимир Евгеньевич Башкин, улыбаясь его смущению.
— Да, сэр, — тихо ответил Арчи, садясь прямо и исподлобья покосившись на двух откровенно смеющихся над ним медсестёр: Галю и Наталью Александровну. И добавил: — Я только закрыл глаза, сэр, на минутку.
— Ничего-ничего, — сказала по-русски Наталья Александровна и продолжила по-английски: — Сон был приятный?
— Нет, мэм, — вырвалось у него.
Расспрашивать его — чего он боялся — не стали и занялись своими делами. Его словно не замечали, но он знал, что когда сядут пить чай, его позовут к общему столу, и если начнётся общий большой разговор, то его сделают участником и говорить будут по-английски или будут ему переводить. А то, что было весной, то было, и никуда от того не уйти. Весь январь он метался, не зная, где и как укрыться. Все были врагами. Он сам уже не помнил: начал гореть тогда или уже в госпитале. Тогда его бы забили насмерть, затоптали, если бы не солдаты. Они разогнали истязателей и привезли его сюда. Доктор Юра и доктор Во-ло-дья — а полное его имя он и про себя не может выговорить — вправили ему вывернутые суставы, наложили гипс на сломанную руку — это он пытался сопротивляться насильникам, не поглядел, что они белые — и стал он гореть. Нет, не хочет он про это вспоминать.
Арчи потряс головой и встал.
— Что надо делать, сэр?
— Не спится? — улыбнулся Башкин.
— Плохие мысли в голову лезут, сэр, — честно ответил он.
— Сходи, посмотри, всё ли в порядке, — медленно подбирая слова, сказала Галя.
Башкин кивнул, и Арчи вышел из комнаты, пробормотав привычное:
— Да, мэм, слушаюсь, сэр.
Ночью в госпитале тихо, как в Паласе днём. Ему повезло, что за два года до Свободы его купили в дом. Из паласных уцелели единицы. Как Крис, как те двое, что не вышли из «чёрного тумана», оставшись безымянными, как… да нет, остальные паласные Свободу встретили в распределителях. И тоже кто случайно уцелел. А его два года перепродавали из дома в дом, последний хозяин часто одалживал его своим приятелям. Пока однажды он, наглядевшись в оконную щёлку на свободно ходящих рабов, не начал догадываться и подслушивать. И решился бежать.
Арчи бесшумно шёл по подсвеченному синими лампочками коридору. Всё тихо, всё благополучно. Шёл и вспоминал…
…Хозяин взял его к себе на ночь. Весь вечер сидели гости, и он прислуживал за столом. И слушал, слушал, слушал. Про то, что русские развалили экономику — интересно, что это за штука? — про то, что разрушили жизнь, взяли и отменили рабство, и теперь все рабы, вся скотина недопоротая бродит, где хочет и как хочет. Он ждал, что, как и раньше бывало, ему придётся их всех ублажать, а побег опять отложится, потому как после такой групповухи, не то что бегать, шевельнуться не можешь, но обошлось. Поругали русских, покричали, что ещё своё возьмут, и разошлись. А хозяин не запер его, а захотел удовольствия. Он постарался, чтоб умотать того побыстрее, и когда хозяин отвалился от него и заснул, накрыл ему лицо подушкой и держал, пока тот не затих. Потом вернул подушку на место тому под голову, уложил как спящего, оделся и ушёл. Он был в одежде домашнего раба, и про то, какой ценой ему достались сапоги, куртка и шапка, лучше тоже не вспоминать…
…У седьмого бокса Арчи придержал шаг и прислушался. Нет, нормальное дыхание. Спит. И не кашляет, не хрипит. Ну, и пусть себе спит.
Когда он вернулся в ординаторскую, там ничего не изменилось. Каждый был занят своим делом. Наталья Александровна вязала, Галя читала книгу, а Башкин листал глянцево блестящий журнал. Арчи снова сел на диван. Башкин показал ему глазами на другие, лежащие на столе журналы. Арчи благодарно улыбнулся, но осторожно покачал головой. Конечно, он всё понимает, но… но уж слишком ему когда-то досталось. Он тогда впервые попал в дом, и хозяин застукал его за разглядыванием журнала. Даже сейчас страшно вспомнить. Нет, здесь это не опасно, он знает, у него даже в тумбочке у кровати лежит журнал, и иногда перед сном он смотрит картинки, но только если один в комнате. Это Крис смелый, может при всех взять газету и начать разбирать слова, шевеля губами и придерживая пальцем строку. И этот… Ларри тоже не боится, лежит себе и читает. Как белый. Странный он парень. Пятнадцать лет у одного хозяина прожил, а в голосе злобы нет. Что его, не выпороли ни разу за пятнадцать-то лет? Странно. Читать умеет, белым «сэр» говорит, а приехал… работяга дворовой во всём рабском. Странно. Ладно, Леон правильно сказал: «Его проблема». Тут со своими бы разобраться.
— Может, чай поставить? — предложила, не отрываясь от книги, Галя.
— Когда параграф дочитаешь, — улыбнулась Наталья Александровна и продолжила по-английски: — Арчи, хочешь чаю?
Он с улыбкой неопределённо повёл плечами. От еды, а чай — тоже еда — никогда не отказываются, но и вскакивать сразу к чайнику тоже не стоит.
— Чай это неплохо, — сказал по-английски Башкин и отложил журнал. — Всё тихо.
— Даже скучно, — закончила за него по-русски Галя, закрывая книгу. — Ну, ничего не соображаю. Давайте чаю.
Арчи понял, что пора вставать. Про чай он и по-русски уже знает.
— Чай хорошо, — старательно выговорил он русские слова.
Наталья Александровна отложила вязание.
— Не говори так, Галя. Скучно тебе, — она говорила по-английски, — а скука на ночном дежурстве значит, что нет… — она замялась, подбирая слова, — что опасности нет. Всё в порядке.
Башкин кивнул и улыбнулся.
— Постучите по дереву, — и пояснил Арчи, заметив его недоумение. — Чтобы сбылось.
— Чтобы несчастья не было, — кивнула Галя.
Арчи, как и все, трижды постучал костяшками пальцев по столу и, поймав взгляд Башкина, специально взял чайник левой когда-то сломанной рукой, показывая её силу. Башкин понимающе улыбнулся и кивнул.