Евгений поежился и пожелал, чтобы Аркадий был рядом с ним. Ночь предстояла длинная, и, зная, что сейчас происходит в каждой московской спальне, Евгений не сомневался, что одиночества ему не избежать.
Но спустя четверть часа он с изумлением заметил трех конных всадников: генеральшу Магдалену Звездный-Городок с ее знаменитой рыжей шевелюрой, барона Лукойл-Газпрома и женщину, закутанную в зимнюю одежду с ног до головы. Незнакомка держалась в седле идеально — лучше всех, кого Евгений когда-либо видел в своей жизни.
— Лейтенант Туполев-Уралмаш, — произнесла генеральша, когда они обменялись приветствиями. — На посту и вид бравый, как всегда.
— Я чертовски рад, что хоть кто-то на посту, — проворчал барон. — Девять десятых нашей артиллерии…
— Состояние армии — всецело мое дело, — отчеканила генеральша, осматриваясь по сторонам и явно оценивая обстановку. Внезапно в голосе ее появились озадаченные нотки: — Лейтенант, разве у вас смешанный расчет?
Евгений, прекрасно понимавший, почему орудийные расчеты обычно бывали однополыми, покраснел.
— Двое моих людей заболели, сударыня. Поэтому я импровизировал…
Генеральша серьезно кивнула.
— Хотя обычно я не одобряю подобных фокусов, сейчас у нас тревожное время. Рекомендую вам сохранять такую же гибкость, когда начнутся реальные неприятности. В общем, будьте начеку. — Она развернула свою лошадь, которая прогарцевала к барону. — Давайте-ка проверим, что еще осталось от наших сил.
— Полагаю, бесценные крохи, — буркнул барон.
— Но сударыня! — воскликнул Евгений. — Барон! Что именно мы ищем?!
— Понятия не имею, — ответила генеральша через плечо.
— И я тоже, — сказал барон. — Но одно я вам гарантирую: чем бы оно ни оказалось, увидев его, вы не ошибетесь.
Незнакомка пристально разглядывала Евгения, и он, солдат, обнаружил, что дрожит от атавистического ужаса. Он словно выбрался на поляну в джунглях и неожиданно очутился нос к носу с тигром. Затем женщина дернула поводья и исчезла следом за своими блестящими спутниками.
Аркадий вернулся в «Новый Метрополь» подавленным и расстроенным. Его выгнали, наверное, из дюжины мест, которые он посещал, чтобы поделиться с горожанами «Распутиным». «Хозяева дома заняты», — говорили ему, и по доносившимся изнутри вздохам и смеху, он убеждался, что так оно и есть. Имелись и признаки того, что слуги особняков уже прикарманили остатки хозяйских наркотиков и вскоре им будет не до незваных гостей. Так или иначе, но жизнью наслаждались все, кроме него.
Очутившись в своем номере, Аркадий вздохнул. Три странника счастливо восседали в кроваво-красных кожаных креслах вокруг столика, на котором мерцали три свечи. Они пили горячий чай из запотевших стаканов и вели богословскую беседу.
— Вот, — вещал Чернобог, — совершенная модель триединой природы Божества. Каждое пламя горит отдельно, но когда мы сдвигаем свечи вместе… — и его друзья незамедлительно склонились, чтобы сделать это, а Чернобог продолжал: — Вот! Пламя сливается в одно, единое и неделимое, но в конечном итоге на нашем столе по-прежнему светятся три огонька.
Сварожич почтительно погладил триединое пламя указательным пальцем, а затем поцеловал волдырь, вскочивший на его кончике.
— Твоя метафора постижима, — парировал Кощей, — и таким образом не является святой, и, следовательно, не описывает Бога. Если сказать, что пламя заключает в себе дух, сущность и бытие, то это будет ближе к истине, ибо сознание способно интуитивно уловить наличие смысла у этих слов, но не само значение. Таково величие Одного и простота Трех. — Он помолчал и добавил: — Ну, как, завершил свои дела, Аркадий? Тогда присоединяйся к нам.
В комнате не осталось пустых кресел, поэтому Аркадий уселся на пол у ног Кощея, прямо как верная собака. Вместе с остальными он уставился на объединенное пламя свечей. Он не был уверен ни в том, должно ли оно символизировать Бога, ни в том, какие мысли это зрелище должно у него вызывать. Аркадий ждал, но странники явно сказали все, что считали нужным, и теперь погрузились в созерцание разветвлений собственной мудрости. Наконец, будто в трансе, он услышал, что его собственный голос нарушил тишину. Аркадий невольно задал вопрос, который очень беспокоил его с некоторых пор:
— Святой странник, что такое Эсхатон? Вы объяснили мне, но я толком ничего не понял.
— Ты задаешь трудный вопрос, мой юный помощник, а следовательно, ценный. — Кощей отечески взъерошил Аркадию волосы. — Как бы получше сформулировать? Ага! Существует древняя онтологическая теория, называемая теорией относительности. Ее я узнал от безумных душ и духов ярости, обитающих в спутанных переплетениях металлических паутин и сетей нижнего мира.
— Ты брал духовные уроки у тех тварей?!
— Демоны не способны создавать — это под силу лишь Богу. Точно так же они не могут лгать.
— Они не могут лгать даже себе, — кивнул Чернобог. — Тем самым они показывают нам, что в них напрочь отсутствуют человеческие черты. Но они могут выдвигать лживое толкование истины. Яблоко — всегда яблоко. Но с точки зрения Сатаны, оно было создано не для питания, а как искушение, дабы привлечь Еву ко греху. Они не могут отрицать, что секс приятен. Поэтому они говорят, что удовольствие — зло. И так далее.
Кощей согласился с Чернобогом.
— Но проницательный человек найдет мудрость и в устах демонов. Надо только абстрагироваться от их толкования. Слушай, сын мой: согласно древним, Бог вездесущ и вечен. Его вездесущность мы называем пространством, а Его продолжительность — временем, и это пространство-время мы величаем вселенной. Сама же вселенная состоит из энергии и материи. Они вроде бы являются совершенно разными вещами, но в действительности каждая есть проявление другой. Например, если разогнать материю до такой степени, чтобы она двигалась со скоростью света, она превратится в энергию.
— Вы имеете в виду как при взрыве?
— Разумеется, и взрыв был бы разрушительней оружия, изготовленного в нынешнюю эпоху. Но вернемся к самому главному. Материя, будучи повержена, стремится к высшему состоянию — энергии. Она хочет сбросить свое грубые покровы и трансформироваться в чистый дух.
— Все звезды пребывают в процессе превращения в дух, — подхватил Чернобог. — Некоторые настолько далеки, что от них не остается ничего, кроме света, вечно распространяющегося по вселенной, и их мы зовем ангелами.
Сварожич беззвучно зааплодировал.
— Когда же материя ускоряется, время для нее замедляется и ее масса возрастает. Смотри: чем больше ее масса, тем больше энергии требуется, чтобы ее разгонять. А по мере приближения материи к скорости света происходят и другие изменения. Энергия, необходимая для того, чтобы привести материю к той счастливой точке, где физическое улетучивается и душа может вступить в Рай, становится бесконечной. А что есть единственный возможный источник бесконечной энергии?
Все трое странников выжидательно уставились на Аркадия.
Юноша прошептал:
— Бог?
— Именно. Завтра бесконечная малая часть Божественности коснется города, и в ее огне все уподобится чистому духу. Как… — Кощей огляделся. — Мне нужен лист бумаги.
Сварожич извлек из недр рясы карманный молитвенник и, открыв наугад, вырвал страницу.
Кощей взял страничку и поднял горизонтально перед собой.
— Представь себе, что лист является Москвой, и вообрази, что пламя свечи представляет Господа. Это, конечно, не так, но я прибегаю к простому допущению. Завтра эти двое соприкоснутся, — сказал Кощей и аккуратно опустил бумагу над свечой. В центре ее появилось коричневое пятно. Затем взметнулось пламя. — Понимаешь?
Аркадий заморгал.
— Это что, буквально?
— Именно. Для грешников найдется мирское, рациональное объяснение. Ибо Господь вечно лжет нам, дабы испытать нашу веру. Например, он создает окаменелости, искушая нас впасть в ересь эволюционизма. Он потворствует несправедливости, дабы мы усомнились в том, что все к лучшему. Он убивает любимых, чтобы мы могли впасть в ошибку скорби по утрате. Рациональный ответ найдется всегда — может, корова опрокинет фонарь или какой-нибудь реформатор попытается заставить правительство построить новое жилье для бедных путем поджога трущоб. Но под городом уже формируется армия, которая однажды покажется на поверхности… Вероятно, она и станет очевидной причиной. Но те, кто знает истину, почувствуют Волю Божью.
— Армия? — переспросил озадаченный Аркадий.
— Армия или ее зародыш. Существуют силы, которые ненавидят человечество, и они решительно настроены уничтожить Москву именно сегодня.
— Но до конца еще далеко, — заметил Чернобог.
— Верно. Уцелевшие понесут святое пламя с собой из Московии по России, по всему миру!
— И все погибнут?
— Да. Но благодаря твоему упорному труду большая часть Москвы будет наполнена Божественной искрой «Распутина». На краткий миг горожане пребудут в состоянии благодати. Поскольку человек есть грешное животное, почти все очень быстро испытают так называемую «интоксикацию», поскольку «Распутин» покинет их кровеносную систему. Но, к счастью, пламя доберется до них раньше, и они умрут, блаженствуя. А Господа на самом деле волнует только это.
— Нет, — заявил Аркадий.
— Да, — Кощей, казалось, искренне веселился. — Детали он оставляет мелкой сошке.
— Вы говорите об армиях, смерти и поджоге Москвы, а потом заявляете, что так хочет Бог? — произнес Аркадий с нарастающей яростью. — Откуда вам все известно?
— Ты мне не веришь?
— Не верю.
— Ладно, в таком случае ты можешь спросить у Него сам, — благосклонно ответил Кощей и протянул Аркадию ладонь. На ней лежал флакон «Распутина».
— Психопат! — выругался Аркадий в муке озарения. Когда он все понял, ему захотелось бежать, куда глаза глядят. — Ты не святой человек, как я думал! Ты — агент самого Дьявола, и твое снадобье ведет не в Рай, но на скользкие склоны Ада. Но я остановлю тебя! Клянусь! Попомни мои слова.
— Неужто? — Глаза Кощея сияли ласковой любовью, хотя тон его и сделался жестким и насмешливым. — Полагаешь, я бы поведал юному придурку вроде тебя столь ценные сведения вовремя? Я рассказал тебе историю об Эсхатоне лишь потому, что сейчас поздно сопротивляться.
— Слишком, слишком поздно, — подхватил Чернобог.
Сварожич откинулся в своем кресле и сучил ногами в беззвучном смехе.
С воплем отчаяния Аркадий выскочил из комнаты, прочь от Кощея, от своего прошлого, от всего, чем он когда-либо был или стремился стать.
Он пронесся по гостиничным коридорам и выскочил на пляшущие улицы. Как слепой мчался он мимо темных зданий, вздымающихся и опадающих с каждым его шагом. Что делать? Он предал свой новый город и правительство — а вдобавок из-за него погибнет человечество! Он — Иуда, злодей, отринувший всякую возможность искупления!
Выход был только один.
Он должен предупредить князя Московии.
12
Кирилл проснулся полный оптимизма и нахмурился. Он никогда в жизни не испытывал оптимизма и поэтому, естественно, не доверял подобному ощущению. Сбросив джутовый мешок, служивший ему одеялом, он выбрался из-за сундука с шелком, который десять лет назад был засунут в сокровищницу одним контрабандистом. Здесь, в Нижнем Городе, шелк и сгнивал помаленьку, поскольку владелец сундука однажды встретился со своей роковой судьбой.
Странно, но ощущение благополучия усиливалось с каждой минутой. Внезапно Кирилл захотел петь.
Мальчишка в тревоге вскочил на ноги.
— Что-то стряслось, — пробормотал он и дважды треснул себя по физиономии.
Теплая, как солнечный свет, улыбка расцвела на его лице, сопровождаемая ошеломляющим ощущением, что мир пребывает в абсолютной гармонии. Это вселяло ужас.
— В воздухе носится какая-то стремная дрянь, — проворчал Кирилл со смесью страха и удивления. — Чтоб меня черти жрали, если я вру.
Он спал прямо в новом костюме — зеленый бархат с желтым кантом, — который купил на часть доходов от первой игры на доверии, поэтому ему оставалось только завязать шнурки и бежать.
Он схватил ботинки и, не трудясь надеть их, помчался вперед.
На бегу Кирилл чувствовал себя все счастливее и счастливее, пока против собственной воли не перешел на рысь, потом на шаг и, наконец, на прогулочный темп.
— Определенно, что-то есть в воздухе, — хихикнул он. — Ну и смешная же штука.
Мимо безжизненно тащился Бледнолицый. Но у этого типа была птичья голова! Кирилл громко рассмеялся. Повинуясь порыву, он последовал за печальной пародией на человека, перегнал его и преградил ему путь. Бедняга замер и смотрел на Кирилла, а тот корчился от смеха, а затем отступил в сторону и поклонился. Когда Бледнолицый попытался пройти мимо, мальчишка подставил ему подножку.
Тот полетел на землю самым потешным образом.
Встав на колени, Кирилл весело отвязал кожаную маску и стянул ее с несчастного. Клюв оказался наполнен травами и имел две затянутые марлей прорези для ноздрей. Хохоча, как безумный, Кирилл привязал ее к себе.
Закрепив маску, Кирилл отпрыгнул, чтобы посмотреть, как отреагирует его бледная жертва. Существо медленно поднялось. Странное озадаченное выражение появилось в глазах бедолаги. Мышцы его лица расслабились, и губы изогнулись в слабой улыбке. Бледнолицый неспешно прислонился к мраморной стене. Глаза его скосились к переносице. Через некоторое время у него отвисла челюсть и потекли слюни.
«Вот так штука», — удивился Кирилл и фыркнул. Но еще забавнее было то, что настроение у Кирилла медленно, но верно падало. Ради эксперимента он врезал по стене кулаком.
Воздух наполнился многоэтажным матом. Больно было до слез.
Он не смел снять маску, чтобы пососать ободранные костяшки. Но он почувствовал себя гораздо лучше от способности почувствовать себя немного хуже.
Теперь, когда к нему вернулась способность мыслить ясно, Кирилл не сомневался, что вдыхал споры грибницы, о которой заботились Бледнолицые. Не надо быть крутым генетиком, чтобы выращивать веселую пыль… хотя раздавать ее бесплатно — просто отличная задумка. А если грибы только начали рассеивать наркотическую дрянь, значит, Нижний Город как минимум на сутки превратится в дурдом. Ну, в таком случае Бледнолицые будут вольны делать все, что угодно.
Однако надо побыстрей вылезти на поверхность: на улице споры безвредно рассеются ветром, и Кирилл придет в себя.
Но есть одна загвоздка…
Никто ведь не раздаривает людям дурь по доброте душевной. Веселая пыль стоила дорого. Тот, кто закачивает ее в атмосферу, захочет вернуть вложения. Что для безденежных племен, обитавших под московскими улицами, означало рабство, смерть или даже нечто худшее. Ладно, черт с ними. Кирилл никому ничего не должен. Особенно своим так называемым друзьям. Они нанесли ему удар в спину и писались от смеха, когда козлы уволакивали его, орущего, в тюрьму, только для того, чтоб наложить свои грязные лапы на несколько жалких рублей, которые он же для них и заработал. Гады!
Был, однако, человек, который играл с ним честно. Он, в принципе, мог ограбить его, но не ограбил. А еще он научил Кирилла полезным навыкам и дал ему пару советов насчет того, как выбраться из нищеты и убожества. И, каким бы лукавым и ненадежным он ни был, именно Даргер указал Кириллу на черту, до которой ему можно доверять и за которой все ставки отменяются.
А сейчас он, несомненно, сидит как пень в библиотеке Ивана Грозного, уткнувшись носом в книгу, позабыв о мире вокруг и всех его дикостях и опасностях.
Хотя ему Кирилл тоже ничего не должен. Он заявил это Даргеру в лицо. В его проклятую рожу!
И все же…
Чувствуя себя полным идиотом, Кирилл развернулся прочь от ведущей на поверхность длинной лестницы и бросился обратно — к потерянной библиотеке.
Оранжевый свет настольной лампы освещал хрюкающего и дебильно хихикающего Даргера. У него на коленях лежал развернутый свиток, а голова тряслась от веселья по поводу написанного на пергаменте. Порой он останавливался, чтобы утереть выступившие от смеха слезы.
— Ты обязан это прочесть, — простонал он, когда Кирилл вполз в библиотеку. — Я имею в виду то, что Аристотель говорит о комедии. Обычно человек не объединяет философское величие с похабными остротами, но…
— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.