ли талисман, то ли пустая татуировка.
Лесс смотрела на его голую ступню, что он поставил на край кресла и не смела
посмотреть прямо в глаза Бэф. В этом сумрачном зале давно заброшенного костела
ее одолевали странные непонятные чувства, холодком пробегая по спине, а сам Бэф
рождал немоту не столько языка, сколько мысли. Она знала, что люди называют это
чувство определенным словом, но сколько ни силилась вспомнить его — не могла. В
этих стенах, в этом обществе само слово — память — теряло свой смысл.
Бэф насладился паузой, лениво встал, осторожно, будто боясь расплескать
невидимую глазу жидкость, поставил фужер на низкий столик у кресла, и медленно
подошел к Лесс. Пальцы с острыми, как лезвия ногтями почти ласково очертили овал
ее лица, приподняли за подбородок, заставляя взглянуть в карие глаза. Она и не
думала противиться. Пара секунд в тишине пустых зрачков и Бэф считал все, что с
ней случилось.
— Тебе опять досталось, — прошептал он нежно и лизнул ссадину на щеке Лесс.
Пара секунд и от нее не осталось и следа, — мне надоели рекруты ВПВ. Ты устала,
иди спать, сестра. Завтра поговорим.
Он ласкал ее даже голосом, обволакивал, баюкал и совершенно не сердился. Нет,
нотка ненависти все же проступала, но она была направлена против того, кто
причинил урон лицу Лесс. Странно, Бэф это раздражало сильней, чем неудачная
охота.
Лесс почувствовала недовольство Ойко, оно наполнило залу осязаемой волной
удушливого запаха то ли зависти, то ли ревности. Это нервировало. Варн
прикоснулась губами к талисману на груди Бэф и поспешила покинуть своих
сородичей.
Бэфросиаст задумчиво прищурился, глядя ей в спину, и качнул пепельными волосами,
кивнув Майгру: проводи, проследи, обеспечь спокойный сон. Тот так же молча
кивнул и выплыл из залы. И в ту же секунду лицо Бэф исказила гримаса ярости, он
развернулся в прыжке и навис над Ойко, оскалив зубы: ты много себе позволяешь!
Взмах руки, и ногти мужчины расписали лицо женщины четкими кровавыми линиями. Та
и думать не посмела, чтоб противиться, только вжалась в кресло и заскулила,
умоляя взглядом. Бэф мгновенно успокоился, выпрямился, опустившись на пол.
— Завтра на охоту пойдешь ты, а сейчас — вон, — приказал, повернувшись к
женщине спиной. Теперь его занимали лишь блики, играющие на хрустальных гранях
пустого фужера. Они что-то напоминали ему, что-то настолько забытое, что
вспоминается лишь отголосок, оттенок того зыбкого чувства — печаль.
— Убью гада!! — отплевываясь и отфыркиваясь, сообщила Люция Маликова,
зацепившись руками за край узкого железного мостика. Алисия Сталеску уже сидела
на мостике и стряхивала воду с коротких волос:
— Не убьешь, — заметила равнодушно.
— Ага? — Люция подтянулась и села рядом. — Поясни почему?
— Для этого нужно дойти до конца тоннеля. Дойдешь, сил останется ровно столько,
чтоб добраться до казармы.
— Угу, — кивнула шатенка, обдумывая и качнулась к Сталеску. — Напомни, зачем
мне вся эта хрянь нужна?
— По пунктам?
— По-одробно.
— Первое, — со вздохом начала излагать Алиса, заодно проверяя оружие, — ты
супер отважная патриотка, сильная, умная и так далее — дальше сама список
пополнишь.
— Ага, ага — цвет нации ее надежда и оплот, — с ехидством протянула девушка и
принялась осматривать свое оружие.
— Ага, ага, — кивнула Алиса, сунув один пистолет за пояс брюк. — Второе — ты
имеешь три привода в отделение правопорядка и четыре нарекания, твоя
характеристика, выданная фрау Анакондой, годна разве что для предъявления
патрулю отряда зачистки, чтоб долго не мучили и ликвидировали сразу, без
сантиментов. Посему ты не поступила в академию и тебе оставалась лишь служба в
ОНВ. Два года этой хряни и ты элита. Любая академия возьмет тебя в ряды
студентов и закроет глаза на шалости беспечной юности и славные характеристики
нашей директрисы. Приводы и нарекания спишут, закроют, и ты начнешь свою
биографию заново, в рядах достойных существования граждан. Как перспектива?
Спросила вставая.
— Супер! Осталось только пережить эти два года, — со злостью процедила
Маликова, поднимаясь со скрипом в каждой мышце.
— Полтора, — уточнила Алиса, осторожно продвигаясь по шаткому мостику. Ее
взгляд то и дело скользил по стенам тоннеля, фиксируя каждую странность на
интуитивном уровне.
Сержант Стокман имел явно ненормальные наклонности и питал особую трепетную
любовь к подругам, курсанткам срочницам, что свалились ему на голову полгода
назад по предписанию кураторского отдела по делам несовершеннолетних. У девушек,
конечно, выбор был небольшой — либо чистить клозеты до конца своих дней без
всяких перспектив, причем максимум в заведениях среднего порядка, либо отслужить
по зову сердца Великих патриотов и службой загладить вину перед обществом,
выправив автобиографию, изменив курс судьбы на 180 градусов. У сержанта выбора
не было вообще — предписание в зубы и будь любезен — воспитывай, перевоспитывай,
закаляй, ограняй — лишь бы из этих двух перцев вырос лояльный кабачок, аля
альтруист и добропорядочный до слез умиления гражданин. Вот бравый `солдафон' и
изгалялся — дополнительные занятия персонально для Сталеску и Маликовой, ночные
вахты, дежурства, самый трудный и для спецкурса особых подразделений
тренировочный тоннель, тоже им.
— Это любовь, — прошептала Алисия себе под нос, сжала пистолет двумя руками и
навела его на трещинки у края мостика. Всего пара шагов и их с Люцией ждет
следующий этап, но до него нужно добраться. Подруга, увидев маневры Сталеску,
насторожилась — какую еще гадость приготовил им неугомонный сержант? И вытащила
свой пистолет:
— Думаешь?…
— Уверена.
Еще шаг в полной тишине и трещины раскрылись, ослепляя девушек ярким светом.
— Ложись и ползком!! — крикнула Алисия Люции и принялась стрелять по световым
пятнам. Вовремя. Из тех, что она не успела достать выстрелом, повалил дым,
забивая легкие противным удушливым запахом. Следом по периметру пошли
трассирующие линии выпущенных роботом-инструктором зарядов. Девушки дружно
хлопнулись на пол, перестали дышать и, перекатившись с ловкостью эквилибристов
на твердую поверхность, взяли упор на колено и расстреляли каждую трещину. Потом
в три прыжка оказались в арке, сняли энергоконтроль прохода и ввалились в
следующее помещение.
— А-а-о-о-уф! — выдохнула Люция, прислонившись к шершавой поверхности стены.
Алисия хотела ее остановить, но не успела. Доля секунды, что ушла на анализ
поверхности, влажной и слишком уж неровной, лишила подруг возможности маневра и
соответственно форы перед другими группами. Стена вмиг исчезла вместе с полом, и
девушки упали в неизвестность. Летели недолго, но успели предположить возможную
каверзу на месте посадки, нечто среднее меж битым стеклом, разъяренным циклопом
и острыми шипами, и сгруппироваться в предвкушении оного. Однако посадка
оказалась на удивление мягкой. Они словно нож в масло, вошли в густую пахучую
жижу и забарахтались, пытаясь правильно определить направление движения в
кромешной тьме.
Минут десять они то ли ползком, то ли брассом, сжав губы, чтоб не попробывать на
вкус угощение сержанта, дыша через раз, чтоб избавить обоняние от душного амбре,
двигались в никуда. Наконец увидели блеклый просвет и погребли активнее.
Каменный мешок, в котором они оказались, не имел видимых путей выхода. Девушки
огляделись — стены с небольшими, но с частыми острыми шипами, уходили в
бесконечность арочного потолка, на котором горела цифра I. Первый этап. Они
вернулись в исходную точку, сделав круг по нижнему уровню.
Люция издала рассерженный звук, то ли стон, то ли вздох. Алисия не стала тратить
время и силы на эмоции — что толку лишний раз озвучивать свое отношение к ОНВ в
общем и сержанту Стокману, в частности? Она прикинула, что ползти по стене,
обдирая руки о шипы, срываясь и вновь поднимаясь, не стоит. Уши от новобранцев,
что останутся к концу подобного восхождения, вряд ли получат зачет от Стокмана.
Есть еще один вариант — менее ущербный для тела. Девушка извернулась в вязкой
жиже, вывинчивая свое тело из нее, как штопор из бутылки марочного вина и
вскинула обе ладони, целясь на края стены справа. Две липучки из запястных
браслетов ушли вверх, высвечивая траекторию восхождения красными линиями.
— Вперед, — скомандовала она Люции и, с трудом выбравшись из грязи, пошла
вверх, перебирая ногами по стене и работая пальцами — сжала до напряжения,
разжала, сжала — разжала. Красная нить страховки сворачивалась обратно в браслет,
поднимая девушку. Маликова отставала минуты на две. Много. Такими темпами они и
к ужину не успеют. Обед-то явно им улыбнулся по дружески тепло, как сержант,
отдающий приказ заступить на суточное дежурство по охране периметра. Ладно, герр
Стокман, еще полтора года таких праздничных будней, и вы сами искупаетесь в этой
вонючей жиже!
— И все-таки, я его убью, — без прежнего энтузиазма заметила Люция, взбираясь
на узкий край перекрытия.
— Теперь уже только глубокой ночью, если сильно повезет, — с некоторым
осуждением заметила Алисия и, стараясь удержать равновесие, пошла по тонкому, да
еще и закругленному краю стены на ровную широкую площадку, что еле угадывалась
впереди. Люция с тоской посмотрела ей в спину, но подвиг не повторила — поползла,
ворча, словно древняя, выжившая из ума старуха, по краю, оседлав его, как лошадь.
Мысль, конечно материальна, — подумала Алисия, сильно надеясь на то, что хоть от
одной изреченной вслух, сержант хотя бы подавится омлетом. И молчала,
поддерживая подругу в душе, но не тратя силы на звуковое подтверждение. Что
толку вдвоем об одном говорить, да еще теми же словами? И принялась настраивать
себя на повторное рандеву по кругам ада имени сержанта Стокман. Семь кругов до
той злосчастной арки, откуда они свалились сюда, и не меньше до выхода, а значит,
и до ужина, пусть не мягкой, но постели, пусть не горячего, но душа, пусть не
долгого, но отдыха.
Они вывалились из учебного тоннеля на лужайку у главного офицерского корпуса,
когда звезды на небе уже стали бледнеть.
— С прибытием, — посмотрел на них сержант сверху вниз.
Девушки с трудом поднялись и вытянулись перед ним, стараясь придать взгляду
безмятежно тупое выражение. Последнее получалось легко, первое — с трудом.
Взгляды горели от любви ко всем сержантам Отечества, коих в одном каменном
квадрате лица представлял Стокман.
Мужчина смерил их ответным взглядом, полным тех же негасимых чувств, и процедил:
— Ваш лимит времени вышел четыре часа назад. Итог — незачет. Повтор прохождения
в девять утра после построения. Свободны!
Девушки развернулись и направились в казарму.
— И все-таки я его убью! — третий раз пообещала Люция.
Алисия лишь мысленно присоединилась к ней. На слова сил не осталось.
Глава 2.
Ее ложе было мягким, просторным и теплым. Но тепла она как раз не чувствовала, а
холод — да. И каждый раз просыпалась от озноба, долго жалась к оббитым краям
саркофага, надеясь согреться.
Эту постель ей предоставил Бэф. Она твердо помнила о том, но не помнила, когда и
из-за чего ей выпала подобная честь. Небольшая зала с витражными окнами была,
пожалуй, самой уютной в костеле, да и во всем замке, но она чувствовала себя
здесь мало неуютно — одиноко. Это чувство вспыхивало в тот момент, когда она
просыпалась от холода, пробирающегося, казалось, даже в мозг, и тут же исчезало,
чтоб вернуться вновь в следующий раз. Порой вслед за ним возникали и вопросы —
откуда берется это чувство? В чем его причина? Мучает ли оно хоть еще одно
существо, кроме нее? Знакомо ли оно другим Варн?
Как правило, она лежала с закрытыми глазами и честно пыталась найти ответы на
эти вопросы, но, задавая их себе, она фактически сразу забывала их суть и смысл,
а потому и поиски становились тщетными. Сегодня у нее возникло ощущение, что все
чувства, вопросы и ответы уходят вслед за снами и возвращаются лишь в свою пору.
Как у Варн есть пора отдыха и пора охоты, так и у них.
Ноздри защекотал знакомый запах — Бэф?
Лесс открыла глаза и убедилась, а если б умела — удивилась. Вожак не только
пришел в одиночество ее спальни, так еще терпеливо ждал, когда она соизволит
проснуться и поприветствовать его. Он сидел на краю ее саркофага и водил пальцем
по ободу фужера, зажатого в руке. Пустого с виду, на деле наполненного до краев.
Лесс села и постаралась преданно посмотреть в глаза вожака, но взгляд
притягивала субстанция в фужере. Нектар из множества жизней. Как, когда? У кого-то
охота оказалась удачней? У кого? А она так и не смогла…
Тень сожаления мелькнула в глазах Лесс и исчезла, но все же была замечена Бэф.
Он протянул Варн фужер:
— Возьми. Знаю — ты голодна.
Она взяла без раздумий, с жадностью отхлебнула и прикрыла веки от наслаждения.
Внутри стало тепло и светло. Мрак, живущий в ней и выхолаживающий каждую клетку
каждую частицу ее сути, отступал. В ушах зазвенело, словно лопнуло тысяча таких
хрустальных бокалов и рассыпалась осколками по мраморному полу. Так обычно
смеется Бэф. И его смех, что глоток нектара…
Сильные руки подняли ее с ложа, прижали к груди и закружили по зале, вознося к
своду, на котором с обвалившимися от времени лицами, руками, крыльями, пели
ангелы на фресках. Лесс приоткрыла глаза — Бэф наблюдал за ней и явно был
доволен. Что ж, она тоже. Голод, покрывший наледью каждую чакру, отступил, и
Лесс могла поклясться, что услышала удар собственного сердца — один, но явный.