— Абсолютно.
— Итак, второе — это утверждение, что Истоки — есть средоточия мировой энергии, опираясь на которую оба мира и существуют. Это как бы такие мощнейшие источники, на которых держится магическая система мира, и от равновесия сил, от равновесия энергий фактически зависит миропорядок. А потом приходят люди и используют эти средоточия в своих мелких целях. Когда это делает один-два-десять человек, влияние ничтожно и незаметно. Но в Истоки каждый год входят сотни тысяч человек, отбирая у мира часть силы, необходимой для нормального функционирования мировой системы… Ты улавливаешь мою мысль?
Илья с ненавистью и недоумением смотрел на главу роялистского движения Ночного мира.
— Вы на что намекаете?
— На то, что поведение моих соотечественников в отношении Истоков один к одному напоминает поступки твоих в отношении нефтяных запасов своей родины. А заодно всяких других ресурсов вроде дерева, воды, воздуха и так далее. Неэтично это по отношению к природе, потому что природа нам ничего не должна, а мы от неё, однако, требуем, подрывая те основы, на которых она держится.
— А какое отношение всё это имеет к чужим жизням и роялизму?
Теперь настало время лорду Ингену недоумевать. Правда, недолго. В глазах появилось понимание, и, принимая от официантки свой напиток, он улыбался.
— К чужим жизням это имеет самое прямое отношение, поскольку пока вопросы продления жизни не выходят за пределы человеческих взаимоотношений, за что, я, собственно, и ратую, они остаются вполне этичными с точки зрения общемировых интересов. А с роялизмом это не имеет никакого отношения. Ты ошибочно мешаешь в кучу мои политические и этические воззрения. Одно от другого зависит. Приверженность монархическим ценностям не делает меня ненавистником официальной религии, и наоборот.
— Подождите, по-вашему получается, что отнимать чужую жизнь — этично?
— Скажи, а этично ли казнить преступника, который убил множество людей не по необходимости, а ради собственного удовольствия и не собирается оставлять своего занятия, если не остановить его? При чем тут преступник?! Но подобное-то убийство ты сочтешь этичным? А эвтаназию? Как ты относишься к эвтаназии?
— У вас Андиста по какой графе проходит — преступницы или нуждающейся в эвтаназии? — обозлился Илья.
Мы ведь пока не об Андисте говорим, а об этичности убийства в целом. К тому же я предпочел бы сперва ответить на уже поставленные вопросы, а потом — на новые. Ты ведь начал с меня. Давай сперва со мной всё выясним. Первым человеком, у которого я забрал жизненные силы, был мой брат, пессимист и мизантроп. Он ненавидел этот мир и искал способ совершить самоубийство. Из принципиальных соображений. Потом предложил отдать свою жизнь мне, раз уж ему она ни к чему, а я принципиально не собираюсь спускаться к Истоку. Эти обстоятельства меня хоть немного оправдывают?
Сейчас можно рассказать всё, что угодно. Я ж проверить не могу…
— Но разве тот факт, что моя семья не отказалась от меня, не является доказательством?
— Уверен, вы родственников знатно заболтали…
— Не надо переоценивать мои возможности убеждать и недооценивать способности моей матери мыслить. А равно как и способности моего брата к тому же. Ведь ты предполагаешь, что я и его мог заболтать?
— Пользоваться жизнью своего брата вот таким образом — это мерзость! Я ни за что бы на такое не пошел!
— Тогда в результате скончались бы двое, а так один остался жить. Вообще этичность подобного расклада — вещь очень спорная. До сих пор в полную силу идут баталии. Сюда же относится вопрос, может ли мать одного своего ребенка отдать в приют, чтоб суметь прокормить второго, и можно ли сделать аборт, если понимаешь, что рождение нового чада нанесет ущерб тем, которые уже есть… Но мы сильно отвлеклись. Вернемся к Андисте. Надо сказать, она была согласна на эту сделку, а потом, когда деньги были переданы её матери, передумала.
— Поэтому была похищена и Ильдиста?
— На эту ситуацию можно двояко смотреть, — примирительно ответил Кернах. — Моя сестра решила именно так, я не совсем с ней согласен, потому как предпочитаю совершать подобные обряды с людьми, которые действительно согласны. Но она предпочла не вникать в ситуацию и положиться на своих людей. А те рассудили так, как рассудили.
— Но вы её отстаивали! Значит, уверены, что она права!
— Каждый человек будет отстаивать своих родственников, если привязан к ним. Если даже они не правы. А в той ситуации я всего лишь желал, чтоб закон был соблюден до конца. Согласись, что как бы ни выглядела ситуация, юрист обязан доискиваться дна.
— А вы — поборник строгого соблюдения законов?
— Несомненно. И жесткой власти. Поэтому и возглавляю роялистскую партию.
— Зачем вы мне всё это говорите? — сердито спросил Илья. Он так и не притронулся к пирогу.
— Потому что хочу, чтоб ты смотрел на ситуацию объективно. В том числе и на меня самого. Поверь, вовсе не такой монстр, каким меня живописуют.
— Ага, совсем другой.
— Не более, чем любой человек на земле, ну кроме, разве что, подлинно святых. Да, я преследую собственные цели и этого не отрицаю. Да, у меня есть свой взгляд на религиозную систему нашего мира. Я также считаю, что власть монарха будет куда как более выгодна государству и отдельным его представителям, потому что любая другая система порождает засилье бюрократии, которую вынуждены кормить налогоплательщики.
— Можно подумать, монарха не придется кормить!
— Ну сколько там съест один монарх. К тому же, в отличие от любого крупного чиновника, монарх — фигура чрезмерно публичная, в современном мире монарху приходится вести себя очень осторожно. Потому что его власть так же зависит от общественного мнения, как и власть той же кинозвезды или популярного актера. В условиях же конституционной монархии у правителя и нет возможности творить беспредел — он будет делать лишь то, что ему позволит конституция… Впрочем, к чему я это рассказываю так подробно? Ведь на твоей родине есть страны, где ещё правят короли. Вспомни, разве там творится что-то страшное?
— В Англии королева царствует, но не правит! — Юноша бросил эту, заученную ещё на уроках английского, фразу, словно перчатку в лицо противника.
— Я не Великобританию имел в виду. Там королева и в самом деле превращена в декоративный элемент государственного убранства. Правит Парламент, и, сдается мне, последнее время дела там идут не так хорошо, как хотелось бы. Я имею в виду другие монархические системы… — Несколько мгновений он молчал, испытующе глядя на собеседника.
— Да ни при чем тут монархические системы!
— Ты прав, наверное. Мы о другом вели речь. Я хотел объяснить тебе свою позицию в отношении сестры и девушки, которую она хотела использовать. Чтоб, так сказать, развеять предубеждение… Попробуй пирог, здесь их хорошо пекут.
— Вы думаете, я не знаю, почему вообще вам приспичило доказывать мне, что вы хороший?
— Вот уж чего я никак не собираюсь доказывать. Потому что категории «хороший», «плохой» вообще неприменимы к человеку. Я лишь хочу, чтоб ты взглянул на ситуацию и с другой стороны.
— Чтоб заполучить меня в качестве жертвы. Что я, не понимаю, что ли?!
— В качестве жертвы? Что ты имеешь в виду?.. А, понял. Ты уверен, что я хочу убедить тебя провести со мной обряд обмена — он так называется в просторечии — или обряд Обновления. Это не так.
— Да ладно, вы сейчас вообще что угодно наплетёте.
— Я стараюсь быть искренним. И терпеливым. — Он поднес к губам бокал, потом кивнул официантке. — Несите арруверу, деточка. Может быть, вашему юному клиенту она придётся по вкусу больше, чем пирог.
— Слушайте, отвяньте от меня! Не хочу я с вами говорить! Ну правда! — Это уже звучало как просьба. — Мне вообще наплевать, что и почему вы делаете.
— Думаю, нет, раз уж вы решили придумать за меня, что мне может быть от вас нужно. Хотя разгадка предельно проста. Вы обладаете Даром, которым до вас были наделены лишь представители императорского Дома. Разумеется, роялистской партии нужны в любом виде — как сторонник, как человек, так или иначе одобряющий её позицию, как активный участник… Да, разумеется, я хочу убедить вас, что у меня нет ни рогов, ни копыт. И поверьте, обряд обмена может состояться лишь в том случае, если вы сами этого захотите, никак иначе… В конце концов, мои дурные качества никак не распространяются на всех роялистов, согласитесь.
Илья молчал. Официантка принесла ему блюдо, и в растерянности он взял одну из трубочек, откусил кусок. Было вкусно.
— Я ведь не требую от вас чего-то конкретного, е хочу в чем-то конкретном убеждать, — сказал Кернах. — Просто давайте несколько раз встретимся, вы познакомитесь и с другим взглядом на известные вам вопросы, это всё, чего я хочу.
— Мне-то это зачем?
— А вы разве хотите и дальше довольствоваться мифами? Разве вы не хотите знать истину?
— Истину о чем? О вас? Или о роялистах?
— Вообще. О мире. Об Истоках в том числе. О магии. О вашем Даре, кстати. Да, я знаю о нём многое такое, о чем вам не расскажут даже преподаватели Энглейи. Хотя бы потому, что они эту тему с такой пристальностью, как я, не изучали. — Кернах допил из бокала свой коктейль и поднялся. — Что ж, не буду вас собой обременять, но всё-таки надеюсь, что вы ещё хотя бы раз захотите встретиться со мной и побеседовать.
И вышел, оставив Илью в полнейшей растерянности. Тому совершенно расхотелось есть, но из чувства долга (немыслимо было оставлять то, что ты заказал и за что уже всяко придется заплатить) он доел и арруверу, и пирог, допил кофе и отправился к приёмную клиники этажом выше.
С Темой всё было в порядке. Вивернёнок встретил своего хозяина с облегчением, даже без особого сопротивления забрался в переноску и всю дорогу домой сидел там тихо-тихо, не скрёбся и не урчал, хотя малышу, конечно, было там очень тесно. Он уже подрос, перестал быть равномерно серым, гребешок слегка заалел, и в глазах появилась осмысленность. К тому же на спинке проявились зачатки крыльев. В клинике Илью заверили, что его питомец абсолютно здоров, нет необходимости предпринимать какие-то экстренные меры и можно будет через четыре-пять месяцев приступать к тренировкам.
Лишь поздно вечером, в спальне, когда оба друга уже устроились на своих постелях, раздумывая, ложиться ли спать или ещё поболтать, юноша-аурис решился рассказать о своей встрече.
— Как думаешь, он искренне? — спросил он после того, как постарался более или менее точно передать их разговор.
— Никто не может знать, — отозвался Санджиф. — Но я не стал бы однозначно верить ему. Понимаешь, он, может, и говорил тебе правду. Только не всю. Факт, что семья от него не отказалась, а это было бы, если б он убил своего брата. Может, тот и был согласен на обряд Обновления. Но дело-то не в этом.
— Как думаешь, а насчет меня он говорил правду?
— Думаю, правду в том смысле, что если не получится заполучить твою жизнь и способности, то хотя бы как символ ты б роялистской партии не помешал. На худой конец.
— А насчет Истоков?
Сын лорда надолго замолчал. Друг не торопил его, он уже привык к манере Санджифа иногда глубоко задумываться, прежде чем ответить на самый, казалось бы, простой вопрос.
— Этого никто не знает. Но думать так — подвергать сомнению Божью благодать. Так нельзя. Выкинь эти мысли из головы.
И Илья почувствовал, что ради их дружбы не стоит касаться вопросов религии, тем более подвергать сомнению основные её постулаты. Лучше уж попытаться самостоятельно докопаться до истины.
Он не сразу осознал, что намек насчет имеющихся у него способностей пустил в его душе такой крепкий и упрямый побег. Усаживаясь в машину Санджифа, которая должна была доставить их к замку лорда, и забирая в ладонь пальцы Мирним, он всё пытался вспомнить, что же точно было сказано Кернахом на этот счёт. Что-то про то, что он знает вещи, которых не знают даже учителя Энглейи. И понятно почему — ведь они изучают искусство Видящих, а не магов-Видящих. «Интересно, правда это или нет. Может быть правдой, ведь лорд Инген именно императорским домом занимается, может знать уйму тайн, очень специфических тайн… А тебе придется идти ощупью…»
— Ты какой-то странный, — укорила Мирним. Она раскраснелась от удовольствия, поездка в гости обещала уйму интересного и, может быть, даже приключения, а что самое главное — прикосновение к высшему обществу, которого девушка всегда побаивалась, но при этом очень хотела узнать, что оно из себя представляет. — Задумчивый.
— Да так…
— Расскажи! Нет, правда, я же могу, может, что-нибудь посоветовать…
— Понимаешь… — Он долго колебался, но потом, решив, что и Мира сможет что-нибудь подсказать, изложил ей свой разговор с Кернахом Ингеном. Правда, в сильно сокращенном виде.
На лице девушки появилось боязливое выражение. Она с сомнением вгляделась в его глаза — может, придумывает? — потом несмело хмыкнула.
— Ты меня огорошил, признаться… И что ты думаешь делать?
— Посмотреть. Он пока мне не сможет сделать ничего плохого. Ну не будет же он, в самом деле, красть меня прямо из школы или там из Уинхалла…
— Андисту украли!
— Теперь тут все на ушах стоят, не рискнет провернуть такую штуку ещё раз. К тому же я надеюсь выудить что-нибудь полезное из общения с ним…
— Ты что, всерьёз собираешься продолжать общаться с лордом Ингеном?! Ты что, совсем с дуба рухнул? Пойми, что этот человек заседает в Совете, он умеет говорить. Если будешь с ним общаться, даже и не заметишь, как согласишься участвовать в обряде и отдашь ему и жизнь свою, и Дар.
— Вот уж чего точно никогда не случится, поверь мне. Я настолько не сойду с ума.
— Главное, как тебя будут с ума сводить, а Инген — я уверена — большой мастер этого дела.
— Ладно, я буду осторожен, обещаю, — заверил её Илья, чтоб прекратить этот спор, — он уже знал, что если девушка уцепится за какую-нибудь мысль, не отступится, будет грызть её, как мышь — корку сыра, пока не сглодает до последней крошки. А значит, проще согласиться. — Не слишком-то я вообще хотел с ним общаться. Но врага надо знать в лицо.
— Ты доиграешься… Чего тебе ещё нужно? Ты его узнал, всё, держись от него подальше.
— Буду, буду, я же сказал, — отмахнулся юноша. Но продолжал думать об этом. У него мешались мысли. То ему казалось, что доводы Ингена выглядят не так уж абсурдно, они вполне аргументированы и логичны — в самом деле, ведь Ильду и Андисту украли люди его сестры, а любой человек защищает своего родственника. То приходило в голову, что любой аргумент этого человека можно повернуть хоть так, хоть эдак. Да и должен же был он откуда-то узнать, что интересующий его школьник окажется в Уинхалле именно в этот день, именно там, в кафе под новооткрытой клиникой для виверн. Господин Кернах ведь и сам сказал, что хотел встретиться, поговорить. Значит, люди лорда следят за Ильей, это очевидно.
Кто мог всё ему рассказать?
Юноша отвернулся к окну, уставился туда, не видя, как автомобиль мчится по горной дороге, почти по самому краю пропасти, над необозримым пространством озерной глади, затянутой плотно заснеженным льдом. Получалось, что шпионом мог выступать только Ферранайр. Именно он активно напрашивался в друзья, именно он «сватал» однокласснику эту клинику, именно он всё знал. И в похищении Андисты тоже поучаствовал.
Везде отличился, если проще.
А если Инген прибегает к его услугам для слежки за Ильей, то тут, получается, надо не сближаться с Ферранайром, а бежать от него, как от лишайного. Только в рамках школы это маловероятно. К тому же, слишком много совпадений получается. Может, конечно, суд и не примет подобные доводы во внимание, однако здравый смысл подсказывает, что такие совпадения едва ли часто случаются в жизни. К ним стоит очень внимательно и критически присматриваться. Очень и очень критически.
Санджиф, обернувшись с переднего сиденья, что-то говорил о планах на вечер — Илья машинально отвечал. Скоро стало понятно, что особого толку от него не добиться, и сын лорда переключился на Машу, которая как раз была очень разговорчива и любезна, в отличие от насупленной, озадаченной Мирним. Видно было, что отпрыску знатного семейства приятно слышать голос архангельчанки, его забавляют её шутки, нравятся её замечания. Девушка чувствовала себя не в своей тарелке, приглашение Санджифа казалось ей чем-то слишком значимым, большим, чем то, на что она могла рассчитывать, и поэтому старалась развлечь одноклассника, хоть так отблагодарить его за щедрый жест.