Морозов пил его жадно, давился, кашлял.
Тогда из тумана появлялась салфетка. И чей-то голос бубнил:
— Спокойно ты, не трясись, дурак… Разлил.
Так продолжалось какое-то время. Опять же — сколько точно, дней или недель, Игорь сказать не мог. Он с трудом осознавал себя…
Но в какой-то момент бред кончился. Как-то резко, внезапно, словно кто-то решил: всё, хватит.
Морозов проснулся.
Его разбудило солнце. Нахальный и жаркий луч долбил прямо в глаза, пробивался сквозь закрытые веки, окрашивая мир в ярко- красный цвет.
Игорь болезненно нахмурился, недовольно заворчал, повернулся на бок и только потом открыл глаза.
Рядом с лицом лежала мятая, закопченная консервная банка, а чуть дальше стоял большой наглый баклан и с интересом рассматривал Морозова круглыми желтыми глазами.
— Пшёл… — просипел Игорь. Закашлялся.
Птица улетела. Морозов уперся ладонями в железный пол и сел. Закружилась голова. Чтобы унять стук в висках, Игорь зажмурился, выровнял дыхание. Густо пахло морем, наперебой орали чайки.
Когда перед глазами перестали плавать цветные крути, Морозов огляделся. Он лежал на палубе все того же парома, под драным, выцветшим тентом с едва различимой надписью «Кока-кола». Ноги его были укутаны в брезентовый плащ. Рядом были рассыпаны угли и обгоревшие дрова. Валялся перевернутый армейский котелок, на линялых боках которого еще угадывалась зеленая краска. Еще дальше стоял деревянный шезлонг, и на нем, держа в руке погасшую сигару и задрав в небо острый клин бороды, сидел мертвый мужик.
То, что мужик мертв, Игорь понял сразу.
Ну и еще один баклан, примостившийся у мужика на лице и что- то сосредоточенно там клюющий, выглядел вполне убедительно.
— Твою мать… — выдохнул Морозов. — Твою мать.
Баклан посмотрел на Игоря, наклонил голову и, мотнув испачканным клювом, тяжело взмыл в воздух. Сытая, видимо, была птица.
Морозов осторожно поднялся на ноги. Колени чуть дрожали, но стоял он твердо. Сделал несколько шагов к телу, потом увидел лицо, точнее то, что от него осталось, и резко отвернулся. Замутило. С трудом подавив рвотные позывы, Игорь огляделся.
Помимо небольшого кострища, котелка и хвороста, на палубе обнаружилось большое количество пустых бутылок, откатившихся к одному борту. Напитки мужчина потреблял крепкие и, что интересно, дорогие. Коньяк, виски. Водочные бутылки были редкостью. Рядом с шезлонгом лежали серебристые футлярчики от сигар. Видно, жил мужик на широкую ногу. Единственное, чего Игорь не обнаружил, это еды. Несколько пустых упаковок с растворимым супом, какой- то засохший до каменного состояния коржик, которым побрезговали даже чайки, и все. Как-то это не очень сочеталось с дорогими бутылками и сигарами.
Больше на палубе не нашлось ничего. Игорь осторожно вернулся к телу.
Одет покойный был странновато. В одну лишь белую болоньевую куртку и такие же штаны. Голый волосатый живот торчал из разъехавшейся молнии куртки.
Смотреть на труп было неприятно. Игорь брезгливо, не касаясь тела, охлопал места, где должны были быть карманы, но ничего не обнаружил. Кошелька, документов, телефона не нашлось. Игорь обратил внимание, что левую руку мужик крепко прижал к груди. Мертвые пальцы впились в ткань куртки. Именно из-за этого молния на одежде и разъехалась… Сердце?
По другую сторону от шезлонга стояла бутылка с бумажкой внутри.
Подцепить записку пальцем и вытащить не получилось. Игорь, отвернувшись, хлопнул бутылку о ржавый поручень. Осколки разлетелись в разные стороны. С крыши, хлопая крыльями, с возмущенными криками взлетели несколько чаек.
Аккуратно свернутая бумажка оказалась довольно большой. Она была плотно исчиркана чем-то черным, скорее всего, маленьким угольком. Записка писалась не за один раз и более всего напоминала дневники.
Игорь опустил записку и посмотрел на мертвеца. Борода клином, татуировка на руке. Солнышко да имя ТОЛЯ.
Вот тебе приехали…
Бортмеханика Морозов уложил на пол и завернул в тент. Мужик уже порядком окоченел. Вроде, по морским обычаям, полагалось сбросить покойника за борт, но у Игоря не повернулась рука. Он обложил Куприянова всем, чем смог: стульями, снятой с петель дверью, обломками шкафа. Получилось подобие саркофага. Птицы, по крайней мере, не доберутся.
И только после этого Игорь посмотрел на берег…
Вообще, это было странно. Он очнулся, прочитал записку, упаковал тело, и так ни разу за все это время не посмотрел за борт. Будто порта и не существовало вовсе. Где-то в подсознании Морозов знал, что там есть Таллинн с его знакомым до отвращения профилем. Башни, шпили, новомодные высотки — образ, растиражированный в миллионах туристических открыток, значков и плакатов. Каждый раз, возвращаясь домой, Игорь видел эту картину. Красиво, да. Правда, когда живешь в этом всю свою жизнь, прелесть теряется.
Нет, конечно, город никуда не пропал. Но…
Наверное, теперь архитекторы, протестовавшие против застройки центра, были довольны. Из башен-высоток осталась только гостиница «Олимпия», построенная еще во времена СССР. Остальные новостройки торчали подобно гнилым, почерневшим зубам. Частично обрушившиеся, с выпирающими остриями строительных ферм и арматуры. Старая часть города выглядела лучше, хотя из церковных шпилей прилично сохранился только один: Нигулисте. Церковь Олевисте лишилась крыши, видимо во время пожара, а что произошло с Домским собором, отсюда было не разглядеть.
В порту ничего особо не изменилось. Разве что у терминала обвалилась крыша, и повсюду росли молоденькие деревца. В трещинах на асфальте зеленела трава.
— Что за… — прошептал Морозов. — Что за хрень?
Он обернулся к самопальному саркофагу, словно ожидая ответа от мертвого бортмеханика. Но тот уже свое отмучился: кроме записки и кучи пустых бутылок ничего после себя не оставил.
Игорь вспомнил, что ему приготовлен сюрприз. В каком-то ящике.
Огляделся.
Ничего похожего рядом не наблюдалось…
Игорь долго рыскал по палубе, вскрывал большие шкафы, где хранились спас-жилеты и круги, противопожарный инвентарь, ведра, топоры, несколько пластиковых баллонов с пресной водой… Но ничего хотя бы отдаленно напоминающего «сюрприз» не находилось. Морозов спустился вниз, прошел по гулким коридорам, но шарить в каютах не решился. Точнее, сунулся в одну и тут же рванул обратно. На черном, покрытом плесенью полулежала мумия. Сгнившие, наполовину рассыпавшиеся человеческие останки. Больше Игорь в каюты не лез. По лестницам он спускался все ниже и ниже, с опаской заглядывая в темные коридоры. Остановился лишь тогда, когда увидел что ступеньки следующего пролета уходят в воду.
Все нижние палубы были затоплены. Может быть, вместе с людьми, которые там находились. Игорь вспомнил, как в первые минуты после пробуждения слышал чьи-то крики… Люди были. Совершенно точно. Наверное, многие спаслись. Но кто-то наверняка остался на этом пароме. Навсегда.
Сюда, на нижнюю площадку, свет через пробитую крышу уже почти не проникал. В коридорах было темно. Вода, колыхавшаяся рядом, казалось черной.
В этот момент Игорь понял, что он один. Один на корабле, где в каютах лежат мертвецы, расползаются черной гнилью по полу…
Стало страшно. Показалось, что кто-то смотрит на него оттуда, из колышущейся тьмы. Смотрит. Тянет пальцы, холодные, белые, как живот угря, скользкие…
Игорь бросился наверх, часто дыша и стараясь не споткнуться. Вырвавшись на свежий воздух, он упал на палубу, хватая воздух ртом.
— Фу ты, черт! Фу ты… Напридумывал себе, черт знает чего.
Морозов усмехнулся через силу, но по спине все еще бегали холодные мурашки. Казалось, будто там, в темноте пустых коридоров, действительно кто-то был…
В этот момент, лежа на палубе, он и увидел тот ящик, о котором говорилось в записке. Под шезлонгом темнела небольшая фанерная коробка, вроде посылочной.
— А я-то, дурак, искал…
Игорь откинул шезлонг, не без труда оторвал крышку с коробки. На дне, в груде шелухи, лежала фигуристая бутылка коньяка. Hennessy ХО. И пачка растворимых суповых химикалий. Двенадцать кубиков.
Вот и весь сюрприз от бортмеханика Анатолия Куприянова.
— Самое время, — пробормотал Морозов и откупорил бутылку.
Приложился из горла.
Коньяк был душистый, крепкий и показался густым, как сироп. От первого же глотка закружилась голова. Игорь подошел к борту и снова посмотрел на Таллинн. Ничего не поменялось, видение не развеялось, как дым. Все было по-прежнему.
Город. Изуродованный, постаревший, полуразрушенный.
— Война, что ли? — Игорь продолжал разговаривать сам с собой. Думать вслух казалось очень естественным делом. — Да какая война… Сколько я там провалялся? Неделю, две? А тут уж камня на камне не осталось.
Он вдруг понял, что напрочь потерял ощущение времени.
Сколько он просидел взаперти? Сколько сейчас часов? Какой день недели? Игорь не знал. Телефон не работал, часов нигде не было. Можно, конечно, спуститься вниз, найти там календарь или какой-нибудь хронометр…
При мысли о том, что придется снова лезть в сумрак мертвого корабля, Игоря передернуло. Впрочем… Был ли сейчас хоть какой-то смысл в точных датах и числах? Гораздо важнее казалось решить, что же делать дальше. Куда идти? Что искать?
— В конце концов, если что-то случилось… — Игорь посмотрел. Поправился: — Когда что-то случается, то обязательно полиция должна быть, скорая, спасатели. Не может же быть, что все умерли. Вон… механик, тоже не сразу…
Ему вспомнился фильм, где какой-то герой очнулся в пустом городе, совсем один. Почему, отчего? Объяснено не было.
Фильмов-катастроф Игорь помнил довольно много, потому что любил этот жанр. Занятно было ассоциировать себя с человеком, который оказался в пустом городе или среди зомби. Был в этом мотив избранничества. Однако сейчас, становилось жутко при мысли о том, что все те люди с которыми он раньше был знаком, выпивал, ругался, любил их или терпеть не мог, сейчас куда-то пропали или того хуже…
Игорь снова приложился к бутылке.
— Что делать-то?
Солнце клонилось к закату. Нужно было что-то решать. Бакланы вновь осмелели: садились рядом, нагло орали, по-базарному хлопали крыльями.
— На хрен пойдите! — крикнул Морозов, махнув рукой. — А ну-ка вон отсюда…
Его быстро развезло. Ослабевший за время голодовки организм, воспринимал каждый глоток алкоголя как оглушающий удар по голове.
Краем затухающего сознания Игорь понял, что, при всем желании, спуститься в город не сможет. Тогда он добрался до кучи оранжевых спас-жилетов, которые сам же выкинул на палубу, пока искал «сюрприз», и зарылся в них.
Как заснул, не заметил…
В ночи кто-то кричал. Пронзительно и страшно. Морозов сквозь пьяный угар пытался вскочить, но не смог. Тело не повиновалось. Было плохо, мутило. А в летних сумерках кто-то надрывно верещал, как подстреленный заяц. Кричал и кричал, кричал и кричал, надрываясь…
Проснулся Игорь с дикой головной болью. Этого, конечно, следовало ожидать, но уж больно башка разламывалась. Всем его вчерашним ужином был растворимый супчик, да и тот почти всухомятку. А коньяка он успел наглотаться немало.
Некоторое время Морозов сидел, привалившись к борту, и дышал морским воздухом. Было довольно прохладно. Небо затянуло серой хмарью, с моря дул сырой неприятный ветер. Если б не похмелье, Игорь, наверное, уже бы убрался с корабля. Делать тут было совершенно нечего. Но удивительным образом именно плохая погода и удерживала его на месте. Казалось, что ветер сдувает головную боль в сторону, вместе с выдыхаемыми парами алкоголя.
Во рту было сухо. Игорь за раз выхлебал почти половину баллона воды.
Он попытался вспомнить и понять: реальными были ночные вопли или показалось? Может, какие-то железки терлись одна о другую? Ион их сколько висит…
Ответа не было.
Постепенно отпустило. Похмелье осталось, но голова уже так не Раскалывалась.
Игорь встал, размялся, доплелся до борта, помочился. И тут заметил, что на бетонном основании пирса что-то… расплескано? Он прищурился. С высоты парома казалось, что по пирсу растеклась красная краска. Вчера ее не было, Морозов помнил это совершенно точно.
В памяти моментально всплыли ночные крики. Сложив два и два, Игорь с содроганием понял: вовсе это не краска.
Теперь картина выходила совсем уж дурная.
Город в руинах, корабль — ржавая развалина. Жратвы нет. Связь не работает. А пока он спал, тут, возможно, кого-то убили.
— Ребята, что ж вообще делается-то? — спросил Игорь у бакланов, чувствуя, как подступает новая волна отчаяния.
Птицы с гомоном заметались над водой. То ли что-то нашли, то ли просто, от общей птичьей дурости.
— Погано. — Морозов снова сел. Попытался упорядочить мысли. — Надо Ленку найти. Ленку. Она точно знает. Она ж дома была. Она должна знать, что здесь случилось, пока я в Финке был.
Лена была его девушкой. Двадцати пяти лет — высокая, крепкая, крашеная блондинка. Она нравилась Игорю потому, что у нее всегда был свой взгляд на жизнь. Лена часто могла высказать то, что Игорь не мог понять или не мог оформить в слова. Одним словом, она была умная блондинка.
Раньше у Игоря уже была семья.
Но жена уехала за границу, пять лет назад. То ли в Германию, то ли Австрию. Уехала, оставив ему ребенка-четырехлетку и долги. Оттуда, из-за границы, Игорю пришли бумаги на развод. Ему, конечно, как отцу-одиночке все сочувствовали и помогали, даже бывшая теща, которая мучилась угрызениями совести из-за того, что так дурно воспитала дочку.
Может быть, из-за этой всесторонней помощи и поддержки толковый отец из Игоря так и не вышел. Своих родителей он давно уже схоронил, а самому почувствовать себя папой как-то… не получалось.