Игорь рыкнул, выронил лучину, опять бахнулся головой об угол, да так, что перед глазами полыхнуло.
Мальчишки заверещали!
Пока он моргал и тряс головой, приходя в себя, гомон и шум прекратились. Наступила тишина.
А потом раздался удивленный Олежкин голос:
— Оба-на, девчонка…
Игорь открыл глаза и в неровном свете трех лучин увидел, что и тайнике, на дощатом, грубом полу, сидят двое детишек. Мальчишка, худенький и чумазый, с буйной копной взлохмаченных светлых волос на голове и девочка. Тоже чумазая. Невероятно худая, в драном платьице. Она прижимала к груди тряпичную куклу, сине-белого Сипсика,[2] и прикрывала плечом мальчишку. Вид у этой девочки был решительный.
— Ни фига ж себе, — только смог сказать Игорь. — Вы… вы откуда здесь?
Дети промолчали.
Потянуло едким дымом.
— Пожар, — несмело обронила девочка.
От упавшей лучины в углу тайника ярко полыхнула ветошь.
— Вниз! — гаркнул Игорь своим пацанам. — Воды!
Коля и Олег скатились по лестнице, Андрюшка потянул за собой Игоря, но он махнул сыну рукой: мол, иди!
Девочка прижала к себе мальчишку, фыркая от дыма, но не решаясь приблизиться к Морозову. Игорь пролез в заполняющийся дымом тайник и протянул руку:
— Сюда!
Она поколебалась лишь секунду. Поползла к Игорю, волоча за собой мальчишку. Морозов вытащил обоих из лаза.
К тому времени вернулись запыхавшиеся Коля и Олег, каждый нес по ковшу с водой. Игорь плеснул на огонь раз, другой, сбил пламя и залил мелкие угольки. Пожар удалось потушить быстро, благо никакие деревянные конструкции не занялись. Только ветошь.
Когда Морозов убедился, что ни дыма, ни огня больше нет, он согнал всех вниз и только после этого спустился сам.
Мальчик и девочка уже стояли возле стола, прижавшись друг к другу. Не убегали, но и знакомиться не спешили.
— Дела, — произнес Морозов, не зная с чего начать.
Коля подался вперед и попытался отобрать у девочки Сипсика. Та зашипела, дернула игрушку на себя двумя руками.
Морозов отвесил Коле звонкий подзатыльник. Мальчишка ойкнул и отскочил.
— Это что за выходки? — Игорь строго посмотрел на него. — Не сметь обижать… новеньких. Понятно?
— Понятно, — буркнул Колька, потирая затылок. — Я просто хотел…
— Цыц.
Морозов пригляделся к девочке. Она была старше мальчишки, но худоба делала ее меньше. Мальчишка же был совсем маленький, однозначно младше и Коли, и Олега, и Андрюшки.
Он испуганно смотрел на Морозова и шмыгал носом.
Игорь нашел две чистые миски, кинул туда несколько кусочков зайчатины, налил наваристого бульона. Вытер две ложки о свою рубаху, протянул их новеньким.
— Кушайте.
Девочка с недоверием посмотрела на него.
— Ладно модничать, — улыбнулся Морозов. — И так по ночам уже лакали из кастрюли.
Мальчишка сморщил нос и хихикнул.
— Лакали, — повторил тихо.
Девочка зыркнула на него строго, аккуратно взяла ложки и — Морозов не поверил своим глазам! — сделала вполне правильный книксен. После этого она разложила приборы на столе, подсадила на стул брата и села сама. Сипсика положила рядом.
Мальчишка зачавкал супом. Ела девочка очень аккуратно, старательно, не проливая ни капельки.
Игоревы пацаны наблюдали за ней, раскрыв рты.
Морозов прокашлялся. Все-таки горло першило.
— Вот так, ребят, женщина дома. Вы того… Теперь чтоб регулярно руки мыли.
— Пап, я тоже кушать хочу, — заявил Андрюшка.
— И я!
— И я!
— Понятно, — вздохнул Морозов и расставил стулья.
Через минуту весь его детский сад дружно хрумкал за одним столом.
На улице уже рассвело. Начинался новый день…
Мальчик и девочка оказались молчунами.
Игорю не удалось выбить из них ни полслова. Девочка лишь единожды сказала: «Пожар». А мальчик повторил за Игорем слово «лакали».
И всё.
При этом проблем с общением у них не возникало, особенно у девочки.
Если было нужно, она вполне могла объясниться жестом, позой, поступком. Она четко давала знать, что и как нужно делать, чтобы ей было хорошо. Девочка не наглела, брала только то, что ей было необходимо, и устраивала жизнь вокруг себя таким образом, чтобы уютно было всем. К примеру, она взяла за правило ставить на всех столах и подоконниках в доме цветы. Собирала их в лесу, в поле, в заросшем огороде. Совала в отмытые стеклянные банки и меняла букеты ежедневно. Также она отыскала где-то скатерть, отстирала ее. Каждый день подметала полы веником собственного изготовления.
Как взрослая.
Временами Игорю казалось, что в хрупком теле и впрямь живет взрослая женщина, но девочка совершала какую-нибудь мелкую детскую глупость, и иллюзия пропадала…
Через несколько дней, возясь с запутавшимися рыболовными снастями, Игорь услышал шум за домом. Морозов отложил удочку и выглянул из-за угла.
Его мальчишки обступили новеньких и уже толкали девочку в плечо. Вроде как драку зачинали. Для них еще не было особой разницы в том, драться с девчонкой или с другим пацаном.
Младший брат девочки постоянно вылезал вперед, сопел, пытался защитить сестру, но та отпихивала его за спину: мол, не лезь, взрослые разбираются.
— Так! — грозно сказал Игорь, выходя из-за угла. — И что тут за шум?
Мальчишки потупились и отступили. Поле боя осталось за девочкой.
— Она нам волосы дерет, — пожаловался Андрюшка.
— Да! — бойко подтвердил Коля. — А мы ее не трогали!
— Волосы? — Игорь удивленно посмотрел на девочку. — Ты чего?
Та молча показала ему большую деревянную расческу, лишившуюся половины зубьев.
— А-а… Вот оно что… Ладно. — Морозов сел на землю рядом с девочкой, кивнул ей на расческу, потом показал на свою голову. — Вот что, парни. Это надо делать каждый день, и чтобы никакого выпендрежа.
Он сморщился, девочка старалась на совесть и драла волосы нещадно. Краем глаза он видел, что она сосредоточена и серьезна. Наверное, копирует кого-то из своей прошлой жизни. Мать? Бабушку?
Когда девочка закончила, Морозов встал и указал сыну на свое место.
— Я не хочу… — нахмурился Андрюшка.
— Надо, — внушительно сказал Игорь. — И вот еще что, обижать девочку нельзя. Понятно?
Пацаны промолчали, но возражать не решились…
Прошло еще несколько дней.
Девочка и мальчик продолжали упорно молчать. Даже имен из них Игорю выбить не удалось. Он стал называть мальчика Максимом, а девочку Аней — по аналогии с Ану и Мартом из сказки про Сипсика.
Игорь регулярно ходил на рыбалку, возвращался почти всегда с уловом. Таскал мелкое зверье из силков. Пару раз ему удалось подкараулить и поймать утку.
В поле он обнаружил участки с одичавшими злаками. То ли рожь, то ли пшеница колосились буйно, но вразнобой. Игорь пометил участки вешками, решил по осени собрать урожай и попробовать смолоть зерна в муку.
Морозов даже сумел насушить мелкой рыбешки про запас. Засолил и подвялил несколько кило зайчатины.
Все стало получаться. Жизнь постепенно налаживалась.
Будучи на рыбалке, Игорь регулярно слышал все тот же странный, смутно знакомый звук, доносившийся издалека. Будто заключенный в коробку шмель бился крылышками о крышку. Но понять, что это за звук и откуда он долетает, Морозов никак не мог.
Центром мира для него стал хутор, поле, ближний лес, пруд. Все, что не касалось напрямую его или детей — не имело смысла. Озверевший Таллинн казался далеким, как страшная сказка. Тревоги и страхи потонули в мелких проблемах и бытовых заботах. Хутор постепенно становился все более обжитым, казалось, что сам дом поднимается, становится крепче от того, что в нем снова живут люди.
Хозяева…
А потом все закончилось.
Разом.
В тот день погода испортилась: дул неприятный ветерок, моросил мелкий, будто пыль, дождь. Игорь, натянув на голову капюшон, стоял по колено в воде, с удочкой. Вдалеке привычно жужжало. И вдруг «шмель» словно бы вырос в размерах! Жужжание превратилось в рычание, а затем…
Морозов бросил удочку в кусты, метнулся на берег, упал в камышах, отполз в сторону и только тогда поднял голову.
По полю ехала машина!
Судя по басовитому звуку, тяжелая, дизельная, вроде трактора или тягача. До ноздрей долетела вонь горелой солярки. Вонь ударила воспоминаниями, воскресила картины прошлого…
До этого момента Морозов ни разу не видел в новом мире машин на ходу. В Таллинне и окрестностях дороги были завалены ржавыми коробками на продавленных, потрескавшихся колесах. Без электроники, без масла и бензина…
То, что автомобиль может двигаться, казалось сейчас странным. Даже не верилось.
Но по полю однозначно шла техника.
Морозов лежал в камышах, не смея пошевелиться. Сердце бешено билось в груди, ладони вспотели. Очень хотелось вскочить и бежать куда глаза глядят.
Рычание приблизилось. Стало громким. Игорь почувствовал животом, как подрагивает земля под тяжелой машиной.
Вставать он не решился. Морозов понимал, машины сами по себе не ездят. За рулем должен сидеть человек. А с людьми после пережитого в Таллинне Игорю совершенно не хотелось встречаться.
Рык неожиданно утих. Двигатель покряхтел на холостом ходу, а потом фыркнул и совсем смолк. В навалившейся тишине закрякали перепуганные утки.
Игорь сел на корточки и выглянул из зарослей камыша. Обомлел.
В десятке метров от дальнего края пруда стояла большая носатая бандура зеленого цвета. Бронетранспортер. Острая морда, узкие глазницы окон. Из верхнего люка торчал человек. Второй стоял на броне в полный рост и мочился сверху в траву. Оба были одеты в пятнистый зеленый камуфляж.
Вскоре из броневика выбрался еще один военный в танковом шлеме. Спрыгнул на поле и деловито заглянул за колесо. Пнул покрышку.
О чем говорили военные, Игорь не слышал. Но язык узнал: эстонский…
Увы, как и большинство русскоязычных жителей Эстонии, государственного языка он в должной мере не знал. В этом было что-то исключительно неправильное, изумлявшее всех, кто хоть в какой-то мере касался проблем жития за рубежом. Первое, что следовало сделать эмигранту — выучить язык, а уж потом требовать для себя каких- либо прав. Но большинство тех, кто родился в Эстонской республике в советский период, себя эмигрантами, мигрантами и оккупантам и не считали. А потому в общую для всех переселенцев тенденцию не вписывались. Более того, чем жестче становилась политик правительства в отношении «языкового вопроса», тем сильнее чувствовалось противодействие со стороны русскоязычных. И если кто-то и знал эстонский, пользоваться предпочитал русским. В этом была какая-то фронда. Своеобразное пассивное сопротивление властям, которые упорно пытались провести водораздел между гражданами высшего и всех прочих сортов. Хотите нас отделить? Пожалуйста, давайте выроем яму поглубже! В этом на самом деле не было ничего удивительного или странного: обычная человеческая природа. Люди совершенно не терпят насилия над собой, и в знак протеста часто делают глупости… Точно так же поступали и сами эстонцы, в годы, когда они последовательно пытались то онемечить, то русифицировать, то приучить к шведскому, а местами даже к польскому языкам. Сохранение родного языка стало для эстонцев равнозначно сохранению своей культуры. Но! Этот важный исторический урок был начисто забыт властями, которые с удручающим усердием принялись поголовно обэстонивать население…
Игорь сидел в камыше и ни черта не понимал из того, о чем говорили сейчас эстонские военные на бронетранспортера На короткий миг он даже пожалел, что некогда относился к государственному языку как к тупой и бесполезной обязаловке.
Тем временем военный, что ползал под машиной, выбрался, пожал плечами и вполне понятно выругался:
— Perse![3]
Командир проигнорировал комментарий, встал на броне и, приложив руку ко лбу, осмотрел окрестности.
Морозов медленно опустился в траву.
«Откуда у них машина? Откуда топливо?» — билось в голове.
Он снова высунулся. Теперь по броне расхаживал только один военный, до этого справлявший малую нужду. Парню было скучно. Он пинал крышку заднего люка. Через некоторое время крышка распахнулась, из люка высунулся мужик в шлеме, нещадно обложил солдатика последними словами и сунул ему ведро. Ткнул пальцем в сторону пруда.
Парень соскочил в траву и пошел по направлению к Игорю. Морозов снова прижался к земле. По спине пробежал холодок. Ему показалось, что он дышит слишком громко, а сердце бьется так, что слышно за километр. От земли пахло сыростью, на щеку заполз муравей, путаясь в отросшей бороде.
Вскоре послышались чавкающие шаги. Зашуршал тростник. Игорь приподнял голову. Солдат был молод. Форма на нем сидела мешковато, но выглядела целой и совсем не ветхой, как большинство одеяний жителей Таллина. Куртка была перетянута армейским ремнем, на котором болтались фляга и нож. Солдатик аккуратно поправил за спиной автомат и зачерпнул ведром воду. Распрямился, неторопливо огляделся.
У Игоря замерло сердце.
Но военный ничего не заметил, поднял ведро и зашагал обратно.
Вскоре бронетранспортер взревел, развернулся, срывая дерн, и укатил прочь…
Морозов еще некоторое время полежал в камыше, поднялся, нашел удочку и потопал домой. В голове было пусто, на душе погано.
Возле крыльца Игорь остановился. Аккуратно вытер ноги о тряпку, которую положила на пороге Аня. Снял плащ, дал девочке себя расчесать.
Вокруг вились мальчишки, каждый хотел рассказать ему что-то, спросить, просто обняться. Морозов терпеливо слушал, кивал, что- то отвечал, а перед глазами все пыхтела большая, на вид неповоротливая, но очень опасная машина.
И солдаты на броне.
Из сумбура вопросов, страхов и предположений постоянно всплывало глупое: «И больше не нужно бояться человека с ружьем…»
Увы, в нынешние времена бояться человека было нужно. А уж с ружьем…
У солдата был автомат. Наверняка — рабочий. Если уж машина сохранилась…
«Пульки подмочило…» — вспомнился дядя Толя.
— Вот тебе и пульки, — брякнул Игорь. — Вот тебе и подмочило.
— Какие пульки, пап? — тут же спросил вертевшийся рядом Андрюшка.
— Никакие. — Морозов натянуто улыбнулся. — Ты вот что… Позови-ка всех.
Через пять минут весь детский сад собрался вокруг Игоря и замер в ожидании.
— Ребят, мне надо будет уйти на денек-другой. Ничего страшного, просто мне надо посмотреть на наших новых соседей.
— Соседей? — удивился Коля.
— Да. Мне надо к ним сходить и посмотреть, можно ли им доверять. Понятно?
— Ты уходишь, — взволнованно констатировал Андрюшка.
— Нет, — твердо ответил Игорь. — Это только на пару дней. Не больше. Может быть, даже раньше вернусь. А пока вы должны слушаться… — Он обвел детей взглядом и указал на девочку: — Ее.
— Да как ее слушаться, если она не говорит ничего? — возмутился Олег.
— Разберетесь, не первый день уже вместе, — отрезал Игорь. Еда у вас есть. Аня готовить умеет. Со двора ни ногой! Узнаю, что не послушались, в крапиву кину!
— А ты когда… — Андрюшка не договорил, шмыгнул носом.
— Сейчас, — решительно сказал Игорь. — Раньше уйду, раньше вернусь.
Он обнял всех разом. Детские ручонки обхватили шею. В ухо беспокойно засопел Андрюшка.
— Всё. — Игорь поднялся. Прихватил с веревки пару соленых рыбешек, сунул в карман. — Чтоб спать легли вовремя. Я скоро.
Голос предательски дрогнул.
Он пошел, опираясь на свое копье, как на посох. «Страннический», — всплыло в памяти слово отца Андрея…
Игорь направился к пруду, обогнул его по изученной уже дорожке и осторожно подошел к ясно видимым на влажной траве следам бронетранспортера. По ним Морозов предполагал дойти до того мест, откуда выдвигались военные. До базы или воинской части. Нужно было разведать обстановку, чтобы понять: стоит бояться новой силы или нет.
Игорь пошел по четким следам. Шел и размышлял.
Армия — это, как правило, порядок. Армия — это техника, цивилизация, чистая и сухая одежда, медикаменты. Все то, чего ему и детям так не хватает.