Синий магический взгляд Энрика, казалось, был направлен в глаза каждому из сидящих; голос его завораживал мерным, напевным звучанием, вселял и укреплял веру, был одновременно ласковым и повелительным. Очень немногие знали, что искусством покорять собеседника Энрик овладел задолго до того, как познал Друга, когда между эротическими танцами на сцене элитного кабаре он выполнял обязанности наемного собеседника, сочетая в разговоре располагающую к себе раскованность, доверительность, эрудицию, чувственность и вместе с тем строгость соблюдаемой дистанции.
— Выступления «верных» в Городе породили ответную волну, но мы создаем Гармонию, вместе мы — сила, и Церковь должна выстоять, принять на себя удар и выдержать его. Сейчас тактика должна быть не в противостоянии, а в воздержании от активных действий. Главное сейчас — сохранить чистоту и веру в Друга. Работайте с «верными», идите к людям, несите им мир и покой.
Из сидящих перед ним мало кто был намного старше его самого. Они приходили к нему в том возрасте, когда человек определяется с выбором симпатий, вступает в брак, выбирает направление карьеры. Каждый из них был отобран им лично; Энрик не принимал в свое ближайшее окружение людей, если они скрывали глубинные чувства и мысли, — диаконы, оставаясь свободными и способными на напряженную и сложную работу без присмотра, были как бы его живым продолжением, его глазами, пальцами, ушами на других планетах.
Но священнослужитель в Церкви был один — он, Энрик Единственный.
— Успокойте «верных». Сейчас могут начаться проявления зависти из-за распределения билетов. Я буду служить столько, сколько хватит моих сил, я буду черпать Силу у Вселенной, а она безгранична. Всякий, кто захочет меня увидеть воочию, — тот увидит; объясните это «верным» просто и доходчиво. Каждый сможет увидеть меня рано или поздно, а когда человек познает Друга — сейчас, сегодня или через месяц, — это не имеет значения. Друг не во мне, а в каждом из нас, до Него надо дойти самому. Вот мой секретарь Пепс; он видит меня двадцать часов каждый день, но он не стал «верным». От одного взгляда на меня человек не изменится.
Пепс каким-то седьмым чувством понял, что нефритового кулона со святой аббревиатурой ему не избежать. Рано ли, поздно — но это случится.
— Друг в нашей душе, надо познать себя и свою душу, свою жизнь. Еще раз напоминаю о внешней и внутренней чистоте. Мы общаемся с душой, наши руки должны быть кристально чистыми, так как душа прозрачнее воздуха, это субстанция эфира. Никаких наркотиков — я настаиваю на этом, — особенно на служении и молениях. Наркотики и стимуляторы уводят человека на ложный путь, ибо он должен научиться сам черпать Силу и радость из внутренних источников столько, сколько ему необходимо для счастья, а не подхлестывать себя наркотиками до разрыва сердца; галлюциногены погружают мозг в бред, порождают химеры сознания, а не ведут к познанию Гармонии мира. В любом случае — это грязь, а соприкоснуться с Другом может лишь человек с чистым сердцем. Друг свят — а я чист.
Все диаконы хором повторили призыв.
— Я должен предупредить вас о необходимости сохранять строжайшую дисциплину. Экзальтированная выходка одного человека в состоянии транса может повлечь бессознательное подражание толпы, а если даже одна часть массы народа качнется вправо или влево, не говоря уже о движении, — будет как минимум сотня раздавленных. «Верные» должны быть внимательны и точно следовать указаниям ответственных за сектора. Не акции с письмами, а поведение на стадионах во время открытых молений — вот критерий дисциплины. Я выступал в шести мирах, и нигде не было ни одного несчастного случая — вот оно, реальное присутствие Друга. Я верю, и я хочу, чтобы оно было так же и сейчас. Еще хочу отдельно сказать о провокациях — все случаи явного или неосознанного подстрекательства надо пресекать тотчас же, на месте и без шума. Это испытание для Церкви, и она должна выдержать его с честью. И да будет так! Я желаю вам счастья, крепкого здоровья и высокого духовного восхождения. Благословляю вас. Бог есть, и он восторжествует здесь!
И вновь присутствующие подхватили мантру, а потом встали вслед за Энриком и поклонились друг другу и Пророку. Все вышли; Энрик удалился в личные покои, и спустя несколько минут туда же направились Артур Скиталец, диакон храма «Ночной Мир», и Мариус Крысолов, Верховный Страж, заранее предупрежденные Пепсом. Энрик ждал, сидя в кресле. Он посмотрел на них открытым взглядом и жестом пригласил садиться, затем спросил диакона:
— Что у вас за недоразумение в храме?
— К нам приходили дознаватели из военной полиции, кибер-полиции и из службы по чрезвычайным происшествиям. Они предполагают, что один из наших «верных», по имени Фосфор, имеет отношение к теракту в Бэкъярде. Я решил не осложнять обстановку и пошел на сотрудничество с властями. Мы — я и друзья Фосфора — опознали его по фотографии и дали ему характеристику. У него отличная репутация… однако Фосфор покинул храм в понедельник, 28 апреля, и с тех пор не появлялся в «Ночном Мире»; не видели его и на обычных местах встреч. Один «стойкий» из охраны храма, Монкар… такое «имя верного» он выбрал себе при посвящении, — пояснил диакон, увидев, как заулыбались Энрик и Мариус (бывают у «верных» причуды — скажем, взять себе имя форского лунного колдуна Монкара н'д Эргерута). — У него хорошая память на лица — он вспомнил, что на вечернее воскресное моление 27-го к Фосфору пришли две девушки, одетые в стиле льеш-трэш; Монкар по фотонабору полиции Дерека опознал в них киборгов, Гильзу и Лилик — куклу Эмбер. Тогда, при встрече, он не смог их узнать — Лилик изменила внешность, да и парню в голову не могло прийти, что киборги из Банш явятся в храм.
— Все интереснее и интереснее, — проговорил, вздыхая, Энрик. — Этот Фосфор… Что о нем известно?
— Жил в северном Басстауне, в Антармери, — без приглашения заговорил Крысолов, за сутки разузнавший о пропавшем все, что можно и нельзя, — в компании типа коммуны. Шестеро парней, одна девчонка. Это была грязная компашка; их звали — Дети Сумерек. Темные дела, знакомые из Ровертауна, угрозы, рэкет… вроде бы Фосфор в этом не участвовал. Вчера средь бела дня они проворно погрузились в микроавтобус и исчезли без следа.
— Коммуна? А не семья?.. — спросил Энрик, глядя мимо Крысолова.
— Сомнительно. Для семьи — мало женщин; даже те, кому все равно, не живут как братья Пандавы. — До вступления в контрразведку Крысолов прошел два университетских курса — всеобщую историю культуры и политологию; если б не его отвращение к государственной Системе, им бы охотно пополнила штат любая секретная служба. — К тому же девушка жила в компании на равных, а не как прислуга.
— Я о другой семье.
— О Банш?.. Я не уверен, Энрик. Это были отпетые типы. Весьма агрессивные.
— Никто из дознавателей не говорил о том, что Фосфор… — начал Скиталец, но Энрик перебил его:
— «Войну кукол» с терактами развернули, как я понял, мирные домашние модели… Вы можете точно сказать о Фосфоре — киборг он или человек?
— Нет, не киборг!.. — Скиталец поколебался и добавил: — Он встречался с девушками. Я не стал их привлекать, но знаю это как факт. Если бы в нем было что-то необычное, это бы давно стало известно…
— У вас нет с собой его фотографии?
Вместо ответа диакон протянул Энрику распечатку:
— Один из лучших по физическому совершенству; привел в порядок библиотеку и видеотеку, совершал служения полного дня…
— Киборг, — ответил Энрик, бегло изучив фото и бросив его на стол. — Вы поступили правильно; пожалуйста, успокойте всех — и ни в коем случае не допускайте, чтобы над девушками смеялись. Если о его сущности станет известно — вы должны сплотиться и поддержать их; если они уйдут из храма — это будет минус вам, но их можно перевести в другой храм. Никто ничего не мог знать заранее. Есть модели, неотличимые от людей. Это киборг; его позвали свои, и он ушел за ними. Голос крови сильнее разума. Спасибо.
Скиталец откланялся и удалился. Энрик остался наедине с Крысоловом.
— Это еще не все сюрпризы на сегодня. — молвил Мариус. — Два источника независимо друг от друга дали мне одинаковую информацию. Первый — наш человек в «политичке», он истинно «верный»; второй… А второй — это агент «политички» в Церкви. Он раскрылся, чтобы душа не болела.
— Кризис? — взглянул Энрик из-под своих убийственно длинных ресниц. — Разочарование в службе? Любовь?.. Любовь, — кивнул он, не дожидаясь разъяснений Крысолова. — Прими его и привлеки к нашему делу. Крепко возьми его, Мариус. Он идет к нам не сквозь мрак, но через свет и радость…
— Все будет так, как ты сказал. Так вот — «политичка» планирует провокации во время завтрашнего служения; цель — вызвать беспорядки, объявить нас деструктивным культом, распустить и запретить.
— О боже, — закрыл глаза Энрик, молитвенно сложив руки на груди, — почему я всегда должен идти к тебе босиком по ножам, по битому стеклу, через тернии, мучения и испытания…
Джолиан Григ Ауди, как председатель парламентской комиссии, имел офис в одном из зданий, что вольготно располагались вокруг Конгресса, прозванного злыми на язык централами Балаганом. Хиллари, оставив флаер на стоянке, двигался быстрым шагом, чтобы поспеть к условленному времени; следом — молчаливая Майрат. Кругом зеленели ровно подстриженные газоны и купы низкорослых деревьев с серебряно-голубой листвой; некоторые деревца, как отметил Хиллари, были сплошь в пышных белых и розовых цветах. Тот же пейзаж был за окнами кабинета Грига Ауди, но вызывал он не щемяще-прозрачные чувства о весне и пробуждении жизни, а скорее мысли о голографической картине, врезанной в глухую стену, — так далек был хозяин и все то, что его окружало, от красот природы.
Строго функциональный кабинет с дорогой — но не чрезмерно — офисной мебелью, какие-то картины и портреты на стенах, призванные отражать индивидуальность того, кто сидел в кресле, но ничего не говорящие вошедшему. Спокойный и уверенный в себе господин в несколько чопорном костюме, с дежурным вниманием выслушивающий доклад, не перебивая и не говоря ни слова. Он даже пометок никаких не делал; ясно было, что для него все — просто обыденная, повседневная обязанность. Документацию он потом отдаст референту, и тот выжмет из бумаг важнейшие тезисы и противоречия. Очень темный мулат, возраст чуть старше пятидесяти. Матерый зверь парламентских дебрей; если Маршалл производил впечатление взятого в дом уличного пса, то Григ Ауди походил на нечто травоядное, могучее и крупное, круторогое, чьи центнеры мышц обтянуты крепкой кожей. Он не идет, а шествует, попирая копытами подлесок, — прочь с дороги!..
Хиллари говорил ему о проекте уже четверть часа, стоя, стараясь, чтобы голос звучал ровно и максимально разборчиво, — но с тем же успехом он мог докладывать двери, столу или стулу или убеждать в своей правоте мух и тараканов. Джолион Григ Ауди был закаленным бойцом, умевшим и ругаться до изнеможения, и спать, сидя с открытыми глазами во время изнурительных парламентских чтений, длящихся иногда неделями; что ему было высидеть, не сморгнув глазом, какие-то полчаса, отведенные для знакомства с материалами предстоящей подкомиссии из уст обреченного пасть жертвой беспристрастных депутатов!..
Первые пять минут Джолион со скрытым любопытством смотрел на того, кто был виновником переполоха в Городе и кого Доран окрестил Принцем Мрака, но, не найдя ни единого внешнего подтверждения, полностью успокоился, и мысли его потекли по прежнему руслу. Хармон ни по костюму, ни по манерам ничем не отличался от обычного высокорангированного секретаря. Умные, ничем не примечательные, чистые, красивые парни — они годятся лишь для текущей работы, чтения и составления бумаг и расстановки запятых. Их мозг — просто компьютер, способный помнить все прецеденты и законы, к ним обращаются как к справочной литературе. Они слишком почитают старое, чтоб изобрести что-то новое. Их воля парализована, и они не способны к свершениям. Творит историю тот, кто стоит над законами или создает их… Джолиону стаю скучно. И чем дальше, тем больше он всем своим видом давал понять, насколько безразлично ему все происходящее…
«Его это не занимает, — подумал Хиллари, поймав небрежный взгляд Джолиона на настольные часы и продолжая тем временем читать цифры и выводы, — нет личной заинтересованности….», а вслух сказал, плавно закругляя речь:
— В эффективности нашей работы вы сможете убедиться сами, посетив проект.
— В этом нет необходимости, — ожил Джолион, про себя радуясь, что посетитель отчитался раньше отведенного срока и, быть может, удастся выкроить минут десять на отдых. — Оставьте документы секретарю, я ознакомлюсь с ними.
— Мы вызовем вас судебной повесткой.
Джолион приподнял голову. Что такое?..
— Извольте объяснить причину.
— Мы поймали вашу куклу, и вы, как хозяин, должны будете опознать свое имущество. Этого требует процедура расследования.
— Вы ошибаетесь. У меня нет и никогда не было никакой куклы. — Джолион остался столь же важен и невозмутим, но под сердцем у него екнуло. Нет… фу, какие нелепые опасения порой посещают людей!…
— И тем не менее мы поймали ее.
Хиллари сделал шаг вперед, и на стол перед Джолионом поверх папки с документами легла фотография.
— Путти. В Банш была известна как Маска — член семьи Чары; участвовала в схватке на Энбэйк.
Джолион вгляделся в Хиллари. На лице того не дрогнула ни единая жилка, не проступила улыбка; он был точно так же сдержан и собран, как и при входе в кабинет; лишь неуловимая тень проступила в рисунке крыльев носа. Джолион тоже сдержался, хотя узнал куклу с первого взгляда. Ситуация вмиг перевернулась.
— Сядьте, — предложил Джолион, чтобы выиграть время и унять лихорадочную волну мыслей, мгновенно овладевших его существом. Паника, страх, ненависть — давно Джолион не испытывал такой эмоциональной вспышки и такого удара!.. Хармон больше ничего не говорил, но его молчание было красноречивее любых слов: «Или ты, используя свое влияние, вытаскиваешь мой проект и я кое-что скрываю, или проект погубят — но тогда я запущу на всю катушку механизм закона и где ты окажешься после этого — неизвестно».
У Джолиона даже подмышки взмокли, несмотря на перспиранты, когда он понял, что профинансировал теракт и будет сидеть в клетке, рядом с этим… Рыбаком, напоминающим высохший труп. Неизвестно, как эта тварь употребила деньги и что высмотрел в ее мозгах Хармон, какие записи он вытащит на суд. Он приготовился заранее и все рассчитал.
Дьявол! Принц Мрака!..
— Это слишком важное и ответственное дело, чтобы уложить его в тридцать минут, — говорил тем временем Джолион. — Вы не против того, чтобы встретиться в приватной обстановке и все подробно обсудить, неторопливо и без оглядки на рабочий график? Ведь с проектом связаны судьбы сотен специалистов. Мы обязаны подумать о людях. Кроме того, деятельность проекта предвзято освещена масс-медиа — мы же должны подойти к решению проблемы объективно, а для оценки ситуации необходимо время. Как вы проведете ближайший уик-энд? Сможете ли найти время для посещения клуба «Персеваль»?
— Не имею чести быть членом «Персеваля», — мирно ответил Хиллари.
— Я вам выпишу приглашение, — рука Джолиона забегала по бланку, вынутому из бювара, — вот, пожалуйста.
— Буду рад поговорить с вами, — ответил Хиллари, поднимаясь, — до встречи. Должен предупредить вас — меня постоянно сопровождает бодигард; по приказу Управления разведки Айрэн-Фотрис охранник должен находиться рядом, даже если я уединяюсь с женщиной.
Фотографию Путти он оставил Джолиону.
— Так вот он каков, — Суванна Виная, глава подкомиссии по военному хай-тэку, круглолицый и круглоглазый, вертел в руках голографическую карточку — портрет в натуральную величину, разглядывая скульптурно проступающее лицо белого шатена с серыми глазами и волосами, зачесанными назад, — а утверждали, что его не существует…
— Кто утверждал-то? Отто Луни. Трепло, — Карл Машталер вынул из папки еще одну карточку и подал Суванне. Можно было подумать, что они просматривают фотки из домашнего альбома, а не досье на Хиллари Хармона, и Карл забежал к другу поболтать, а не приглашен как консультант по проблемам кибер-разума, до того спокойно они говорили, и так непринужденны были их позы.