– Дорогая, позволь тебе представить – это Михал Иваныч Чигорин, лучший шахматист в мире! – представил шахматиста Бостанжогло.
– Тот самый Чигорин? – улыбнулась женщина, подавая руку. – Саша мне все уши про вас прожужжал.
– Он может, – улыбнулся Чигорин и поцеловал даме руку.
Бостанжогло улыбнулся и сказал:
– Анна Петровна Голубева мне почти жена. Прошу любить и уважать ее, как меня самого. И даже больше!
Чигорин галантно поклонился. Шахматист был одет в коричневый фрак, довольно ловко сидевший на его мощной фигуре, а его каштановые волосы и борода были красиво расчесаны.
Александр Бенедиктович Бостанжогло смотрелся полной его противоположностью – невысокий, полноватый, с редкими, но аккуратно подстриженными волосиками льняного цвета и маленькой, светло-русой бородкой. Вид у промышленника был не то чтобы не осанистый, а просто-таки никакой, однако все знали, что Бостанжогло – миллионер, и это каким-то странным образом придавало ему солидности и лоску. В газетах писали, что Александр Бенедиктович – один из самых оборотистых промышленников в России, называли его «табачным королем», и Бостанжогло, хоть и посмеивался, но носил этот «титул» не без удовольствия.
– Согласитесь, Михал Иваныч, моя Анечка – настоящая русская красавица! – продолжал весело разглагольствовать Бостанжогло. – Если бы кому-нибудь взбрело на ум устраивать в России конкурсы женской красоты – Анна заняла бы на нем первое место!
Чигорин улыбнулся и сказал:
– Глупо оспаривать очевидное.
Женщина тихо засмеялась, а Бостанжогло добавил:
– Друг мой, эта женщина – лучшее, что у меня есть! Она стоит всех алмазов Голконды!
– Его сиятельство князь Шервалидзе! – объявил дворецкий.
Бостанжогло засуетился.
– Дорогая, прошу тебя, поухаживай за господином Чигориным, пока я встречу гостя.
– С удовольствием, – ответила красавица.
Александр Бенедиктович ушел к новому гостю, а Анна Петровна взяла Чигорина под руку. Он уже кое-что слышал об этой женщине. Поговаривали, что она – что-то вроде наложницы у Бостанжогло, что он познакомился с ней в Париже, где она состояла в связи с бароном Ротшильдом, и отбил ее у барона.
Доходили до Чигорина и слухи о красоте наложницы табачного короля, но сегодня он увидел ее воочию и убедился, что слухи эти отнюдь не преувеличены. Что-то в ней было такое, отчего сердце Михаила Ивановича забилось быстрее. В повороте маленькой головки, в движениях тонких рук, в милой манере говорить и слушать собеседника, в мягком, лучистом взгляде зеленых глаз.
Чигорин смотрел на нее, слушал ее негромкий голос и чувствовал, что с ним что-то происходит. Какая-то сладостная истома поселилась в душе, вперемешку со светлой грустью. Если бы Михаил Иванович был поэт, он бы сразу понял, что это чувство именуется «влюбленностью». Но в сухой системе координат профессионального шахматиста нет такой категории, как «влюбленность». И если в голову поэту в эту минуту, вероятно, пришли бы какие-нибудь стихи, то Чигорину встреча с Анной Голубевой показалась началом какой-то игры. Это подсказала ему интуиция шахматиста. К тому же он чувствовал, что игра эта обещала впереди много удовольствий. Каких именно – было пока непонятно.
Чигорин не был ловеласом, но женщин никогда не избегал и умел с ними ладить, а потому беседовал с Анной Петровной легко и свободно. Речь зашла о Бостанжогло.
– Он очень милый, – с улыбкой сказала Анна Петровна. – Но иногда он говорит глупости.
– Ничего удивительного, – ответил Чигорин. – При виде красивой женщины мужчины часто теряют ум.
Женщина быстро и остро глянула на него из-под густых ресниц и сказала:
– Бостанжогло не из таких. Вот вы – да. Саша говорил, что вы романтик.
– Он так говорил? – улыбнулся Чигорин.
Она кивнула:
– О, да. Мой муж вас обожает. Чигорин то, Чигорин это. Чигорин – лучший из лучших! Саша в вас просто влюблен.
– Он дает деньги на проведение матчей, а это главное, – заметил Михаил Иванович.
Беседуя, они ходили по зале, и Чигорин вдруг поймал себя на том, что не замечает остальных гостей. Словно они в этой зале совершенно одни. Нет, он, конечно, вел себя с окружающими вежливо и корректно: кому-то отвечал на приветствие учтивым кивком, с кем-то перебрасывался парой пустых фраз, – но проделывал он все это как бы по инерции. Все его внимание сфокусировалось на этом милом лице с зелеными глазами, ласково глядящими на него из-под темных, пушистых ресниц.
– Если честно, я давно мечтала с вами познакомиться, – говорила Анна Петровна. – Правда, я представляла вас себе немного иначе. Я думала, что вы – этакий сухой, колючий, немногословный истукан без капли юмора. Этакая бездушная машина для игры в шахматы.
Чигорин улыбнулся.
– Рад, что не оправдал ваших ожиданий, – сказал он. – Что же вы подумали, когда увидели меня? Какова была ваша первая мысль?
– Моя первая мысль была… – Анна Петровна слегка покраснела. – Впрочем, об этом не стоит говорить.
– Ну вот, – сказал Чигорин. – Заинтриговали и бросили. Если вы мне не скажете, я проведу не одну бессонную ночь, думая об этом.
– Вы такой впечатлительный? – Анна Петровна лукаво прищурилась. – Что ж, хорошо. Первая моя мысль была такова, что вы…
– Что я? – поторопил ее Чигорин.
– Что вы – красивый, – выдохнула Анна Петровна.
Михаил Петрович стушевался.
– Я… – начал было он, но Анна Петровна его перебила:
– Напрасно я вам это сказала. Женщины вообще не должны такого говорить мужчине при первой встрече.
– Отчего же? – спросил, запинаясь, Чигорин.
– Теперь вы зазнаетесь и будете думать, что я – такая же романтическая глупышка, как эти ваши юные восторженные поклонницы.
– Среди моих поклонниц нет глупышек, – сказал Михаил Иванович. – А что касается вас, я был бы чрезвычайно счастлив, если бы такая великолепная и умнейшая дама, как вы, оказалась среди моих поклонниц. Правда, не знаю, как к этому отнесся бы ваш… друг.
Взгляды их встретились, и Чигорин осекся.
– В шахматных журналах Бостанжогло я видела много ваших партий, – сказала Анна Петровна, понижая голос. – Обороняться не в вашем стиле. Какова бы ни была опасность, вы смело бросаетесь вперед. И это мне в вас нравится.
– Вы правы, я не люблю защищаться. Скрупулезно выстраивать оборону – не мой стиль. Мне нравится играть в нападении.
– И в этом мы с вами похожи, Михаил Иванович. Я так же, как и вы, предпочитаю нападение защите, – сказала Анна Петровна и, прищурив зеленые глаза, пристально и мягко посмотрела на Чигорина.
Он этого взгляда Михаил Иванович почувствовал, как по телу его пробежало что-то вроде электрического тока. А в словах, сказанных Анной, ему послышался какой-то намек. Намек на что? – неизвестно. Но сердце Чигорина забилось сильнее.
– Вы как будто побледнели, – весело произнесла Анна Петровна.
От интимных ноток в ее голосе не осталось и следа, теперь она снова выглядела как красивая светская львица. «Не ошибся ли я? – подумал Чигорин, смотря на ее красивое, чистое лицо. – Не принял ли желаемое за действительное?»
– Почему вы не отвечаете, Михаил Иванович? Что-то случилось?
– Н-нет… Ничего. – Чигорин достал шелковый платок и вытер лоб. – Просто мне на мгновение показалось, что я…
– Что вы?
– Нет, ничего, – снова выдавил Чигорин, проклиная себя за секундную слабость, благодаря которой он чуть было не сказал Анне Петровне… Не сказал ей, что…
– Что вы в меня влюбились? – тихо и весело произнесла женщина.
Чигорин вздрогнул и изумленно на нее посмотрел.
– Господи, да что с вами такое? – улыбнулась Анна Петровна. – Я ведь просто шучу. Не нужно придавать такое значение словам.
– Простите, – пробормотал Михаил Иванович и снова вытер лоб платком.
– Вы бледны, – с трогательной заботой в голосе проговорила Анна Петровна. – Может быть, вы нездоровы?
– Да, – отрывисто ответил Чигорин. – Наверное.
– А может быть, вы…
Взгляды их встретились. «Вот опять! – пронеслось в голове у Чигорина. – Нет, это не могло мне показаться!»
– Что я? – переспросил он.
– Может быть, вы в самом деле влюбились в меня? С мужчинами, которые меня окружают, это происходит часто. Признавайтесь: вы тоже думаете, что влюбились?
– Что за дикая мысль? – ответил Чигорин, покрываясь пятнами. – Мне такое и в голову не приходило. Это же полная бессмыслица.
– Бессмыслица – влюбиться в такую, как я? – тихо спросила женщина, и Чигорину показалось, что голос ее дрогнул от обиды.
– Нет, я совсем не это хотел сказать, – поспешно заверил он, окончательно запутавшись. – Просто я… То есть просто вы… То есть… Черт… Простите, мне, кажется, пора идти!
Чигорин повернулся и зашагал к выходу. У двери он натолкнулся на Бостанжогло и какого-то рослого, грузного мужчину с бакенбардами.
– Михаил Иванович! – воскликнул Бостанжогло с удивлением. – Куда же вы!
– Мне надо… Я обещал… одному человеку…
– Но вы ведь только что пришли! И потом, с вами хочет познакомиться мой старинный друг! Позвольте вам представить – ростовский помещик Жеребкин!
– Очень приятно! – обронил Чигорин, пожимая руку спутнику табачного короля. – Мне пора… Я… Одним словом, прощайте! – Чигорин махнул рукой и выскочил из гостиной.
Бостанжогло задумчиво посмотрел ему вслед и нахмурился.
– Он всегда так экспрессивен? – поинтересовался помещик Жеребкин.
– Напротив, – ответил Бостанжогло, – обычно он весьма уравновешен. Ума не приложу, что с ним произошло.
– Видимо, была причина, – заметил на это Жеребкин, хмуря кустистые брови. – Уверен, что грубость вашего протеже была непреднамеренной. В противном случае ему бы пришлось за нее ответить.
Бостанжогло натянуто улыбнулся, потом снова посмотрел на закрывшуюся за шахматистом дверь, извинился перед помещиком Жеребкиным, повернулся и подошел к Анне Петровне.
– Я только что наткнулся на Чигорина, – сообщил он. – Наш шахматист выскочил отсюда как ошпаренный. Что за муха его укусила?
– Муха здесь ни при чем, – ответила Анна Петровна немного рассеянно. – Просто он вспомнил об одном неотложном деле.
– У тебя странное лицо, – сказал Бостанжогло, задумчиво глядя на любовницу. – Могу я узнать, о чем вы говорили?
– Так, ни о чем, – небрежно ответила женщина. – Обыкновенная светская болтовня.
Бостанжогло долго вглядывался в лицо любовницы, потом глухо проговорил:
– Ну-ну.
Затем повернулся и направился к гостям. В глазах его затаилось странное выражение, но Анна Петровна этого уже не увидела.
В тот вечер Чигорин обошел три ресторана кряду, и в каждом выпил по стакану водки. Он нигде не мог сидеть долго. Что-то гнало его прочь, на улицу, на холод и ветер. Несмотря на выпитую водку, он не чувствовал себя пьяным. В его душе боролись разнообразные ощущения и устремления, и он не мог в них толком разобраться. Преобладающим чувством было волнение.
В первом кабаке Чигорин повздорил с хозяином, во втором схватился с двумя пьяными купцами и довольно сильно намял им бока, после третьего хмельные физиономии собутыльников так наскучили ему, что он решил купить у буфетчика штоф и пойти пить домой. На улице яростно завывал ветер и кружил в черном воздухе белые вихри снежинок.
Михаил Иванович брел по щиколотку в снегу, проклиная эту погоду, этот город и это волнение в груди, которое не давало ему успокоиться. И в тот момент, когда жжение в груди стало совершенно нестерпимым и Чигорин понял, что водку, пожалуй, придется выпить прямо здесь, на улице, возле него притормозили сани.
– Тпрр-у! – раздался громкий оклик кучера. – Стой!
Сани остановились.
– Михаил Иванович!
Чигорин, придерживая рукою ворот и пригнув голову против ветра, подошел к саням. В санях сидела женщина. Лицо ее было закрыто черной вуалью, но Чигорин сразу узнал ее.
– Анна Петровна! Анна! – воскликнул он.
– Михаил Иванович, милый, что вы с собой делаете! Зачем вы так много пьете!
Чигорин с грустной улыбкой сообщил:
– Я профессиональный пьяница, Анна Петровна. А профессиональный пьяница, когда он не играет в шахматы, пьет.
– Но вы играете в шахматы!
– Это не игра. Удача отвернулась от меня, и вот я уже никому не нужен. Остается одно – пить горькую.
– О, господи! – воскликнула Анна Петровна. – Но ведь это не так! Я знаю наизусть все ваши партии!
– Не думаю, что я…
Договорить Чигорин не успел. Анна Петровна откинула с лица вуаль, обхватила щеки шахматиста холодными, тонкими пальцами и крепко поцеловала его в губы. Чигорин опешил.
– Что бы ни значил этот поцелуй, я готов повторить его снова, – с растерянной улыбкой проговорил он, вглядываясь с лицо женщины. – Хотя не думаю, что Бостанжогло…
– Господи, до чего же вы, шахматисты, дотошны! – рассердилась Анна Петровна. – Ну при чем здесь Бостанжогло? Сегодня вечером я искала вас, а не его! И я вас нашла! Вы хотите говорить о Бостанжогло?
Чигорин почувствовал, что его губы растягиваются в глупую улыбку, но ничего не смог поделать и лишь покачал головой.
– Нет.
– Тогда замолчите и поцелуйте меня! – приказала Анна Петровна.
Чигорин обнял женщину за талию и поцеловал ее в губы, так же крепко, как она его минуту назад.
– Вы не должны пить! Вы победите! Вы обязательно победите, слышите!
– Останьтесь сегодня со мной!
Анна Петровна улыбнулась и покачала головой:
– Нет, сегодня нельзя. Завтра. Завтра я приду к тебе!
– Обещаешь?
– Да!
– Я живу…
– Я знаю, где ты живешь! Давно знаю! Мы встретимся завтра, а пока – прощай!
Чигорин был так взволнован и ошеломлен, что не нашелся что возразить и покорно соскочил на обочину.
– Трогай! – крикнула Анна Петровна кучеру.
Кучер хлестнул лошадь по крупу, и сани, набирая скорость, покатили по заснеженной дороге. Михаил Иванович стоял на обочине и долго смотрел им вслед. Шарф его размотался, ветер дул прямо в лицо и грудь, но Чигорин этого не замечал. Когда сани окончательно скрылись из глаз, шахматист достал из кармана пальто штоф и со словами «Тебя мне сегодня не надо!» швырнул его в сугроб.
В тот благословенный момент, когда Чигорин топил штоф с водкой в сугробе, другой шахматист, Эмануил Ласкер, стоял перед разъяренным горским князем и смотрел на серебристый ствол «кольта», направленный дулом ему в живот.
– Или вы возьмете свои слова назад, – прорычал князь, – или ответите за это оскорбление кровью!
Ласкер улыбнулся и с убийственным спокойствием ответил:
– К прежним вашим характеристикам я добавлю еще одну: вы не только негодяй и трус, вы еще и кретин!
Лицо князя побледнело так, что сравнялось цветом с его белоснежной черкеской. Рука, сжимающая пистолет, нервно дрогнула.
– Вы собираетесь стрелять в безоружного? – все с той же ледяной улыбкой осведомился Ласкер. – Это не по-джентльменски, вы не находите? Хотя чего еще ожидать от дикого горца! Пожалуйста, стреляйте! Не желаете, чтобы я расстегнул сорочку? Она почти новая, и вполне еще может вам сгодиться!
Князь Дадиани Мегрельский затрясся от бешенства. Его глаза, вытаращенные на шахматиста, налились кровью. С минуту противники глядели друг на друга. Противостояние двух взглядов закончилось тем, что князь опустил «кольт».
– Я не стану стрелять в безоружного, – сказал он. – У нас, горцев, есть свои понятия о чести, и они ничуть не хуже ваших. Но когда у вас в руках появится оружие, я убью вас! С каким оружием в руках предпочитаете умереть?
Ласкер усмехнулся.
– Я могу выбирать любое оружие или вы умеете пользоваться только пистолетом? – спросил он.
– Вы можете выбрать такое оружие, какое вам заблагорассудится! – гневно ответил князь Дадиани. – Хоть столовые ножи!
– В таком случае я выбираю… – Ласкер задумчиво нахмурил брови.
Князь ждал, проявляя все признаки нетерпения. Наконец, он не выдержал.
– Так что вы выбираете?
– Шахматы, – с улыбкой ответил Ласкер. – Я выбираю шахматы.