— Вы не перестаете меня удивлять, миледи. Когда мы сидели за праздничным столом в Артего, в тепле сытости и уюте, я вас не интересовал, а стоило попасть в передрягу, залезть в болото — тут же неуемное любопытство к моей персоне образовалось. Сами-то что думаете, кто я? — покосился на нее через плечо.
— Я не знаю, что думать, — призналась честно. Ее продолжали шокировать его глаза. Они мерцали и девушка убедилась, ей это не мерещится. — У людей глаза как у кошки в темноте не горят, — добавила тише.
— На себя смотрели? — опять глянул на нее через плечо.
Девушка икнула, вместо отрицания и прикрыла рот.
— Ну, вот, осталось, чтобы вы замерзли и заболели. Дэйн мне голову оторвет и будет прав.
Сантьяго развернулся к ней и завернул в одеяло плотнее, сверху накинул плащ.
— Вы не человек, — прошептала ему в лицо, белея от собственной смелости. У девушки голова кругом от этого пошла, голос совсем сел.
— Только не надо так расстраиваться! — рыкнул граф, встряхнув ее и тем, приводя в себя. — Мы из одного теста, Диана, — добавил тише. — Только ваш покровитель стихия огня, а моя — воды, вот и вся разница. Если вы встревожитесь сильнее — превратитесь в дым и вас отнесет неизвестно куда. Я могу вас не найти.
— Как это, в дым? — просипела, совершенно теряя разумную нить в разговоре. Может, это Ферна простыл и сейчас у него началась горячка? Может та болезнь, что у Дианы все же оказалась заразной и поразил его?
— Обычно, — выдал с нажимом. — Станете легкой, как облачко и понесет, куда ветер дунет.
— Бббред какой-то!
— Норма, — лег рядом и начал вновь обозревать пространство болот.
— Вы хотите сказать?…
— Угу, — кивнул не глядя. — Одного поля ягоды. Вы, я, жители Монтрей, Кадэ, Ноэ, Кенжа.
— Дэйн?
— Дэйн, — кивнул согласно.
— Он… мечет молнии?
— Послушайте, миледи, в мои обязанности не входят объяснения. Я должен привезти вас в Монтрей целой и невредимой, а там, встретитесь с мужем и пытайте его вопросами, сколько пожелаете.
— Вы раздражены.
— Я зол.
— Почему?
Сантьяго посмотрел в небо, набираясь терпения и, выпалил:
— Потому что самоуверенный болван! Мне не достало ум понять, что как планировал, тихо и незаметно, пройти не удастся. Люди ненормальны в своих религиозных порывах, а вы для них просто лакомый кусочек.
— Нам попадаются прекрасные люди.
— Гай Эверли например, — скривился мужчина.
— Я не о нем.
— А о ком? Кто еще вам или нам "попался"?
Диана надолго замолчала, не зная, что ответить, и вот вновь пристала с вопросами:
— Мы долго будем сидеть тут?
— До рассвета.
— Почему?
Граф вздохнул:
— Когда же ваш период "почемучки" пройдет? Мы ждем начало рассвета, миледи. В это время у людей самый крепкий сон, и мы сможем незаметно ускользнуть, если конечно, вас опять не обуяет жажда познаний и сомнений и вы не ринетесь в порыве в центр болот.
— Я буду послушна, — заверила виновато, а про себя подумала: "пока".
Сантьяго глянул на нее, как будто мысли услышал и головой качнул:
— Вы становитесь моим кошмаром.
— Взаимно, монсеньор.
— Никогда не думал, что с молодыми так трудно.
— Себя вы относите к старым?
— Диана, вы умеете молчать?
— Умею, но не люблю. К тому же молчание располагает к размышлениям, я боюсь даже думать о том, что происходит в моей жизни. Так к кому вы себя относите?
Сантьяго сел к ней спиной и почти рявкнул:
— К мужчине, у которого проблемы с терпением. Вы решили заболтать меня до смерти?
— А что плохого я спросила? Ну, хорошо, оставим вашу персону. Можно вопрос по существу: что будет после того как мы выберемся?
— Будем ехать! — уже не сдерживаясь, рыкнул Ферна.
— Куда?
— О, Боги Вселенной! В Оверлон!
— Это где?
— В стороне!
— А зачем?
— Тьфу!
Мужчина встал и зашатался по краю островка, держась подальше от девушки. Однако ее обида нервировала его и Сантьяго не выдержал, вернулся и подошел:
— Мне не справиться одному. Ситуация слишком чревата прежде всего для вас. Мне придется просить поддержки. В Оверлоне живет мой брат, не один. Он поможет. К тому же Оверлон относится к графству Вэйвика, а он в натянутых отношениях с Эверли, плюс это в стороне от графства Унгаро, что прямо по дороге отсюда. Гай ждет что мы поедем именно туда, и не найдя здесь, устроит поимку там.
— Но ваш Оверлон по дороге в Монтрей?
— Миледи, что у вас было с географией?
— Ничего.
— Видно, — кивнул. — Оверлон по дороге к перевалу, а это главное. За перевалом мы будем практически на месте и почти в безопасности.
— Почти?
— Видите ли, у нас тоже бывает неспокойно, но у нас все понятно и ясно, а здесь твориться неизвестно что.
— Что вы имеете ввиду?
— Церковь в частности! Вы прислушайтесь! Они же псалмы поют! Гай выслал за нами не только воинов, но и монахов. Представляете, какое количество людей сейчас не спит, сидит вокруг болот и молится?
— Что вас возмущает?
— Преступление, из-за которого устроен гон! Метать молнии! Ну, надо же, какой огромный грех!
— Но не норма точно, — шмыгнула носом Диана. Становилось все холодней.
— А кто сказал, что не норма? Кто вообще определил, что нормально, а что нет?
— Церковь, святые отцы.
— Церковь? — Сантьяго навис над девушкой, изучая ее лицо: она всерьез? — Тогда что вы сидите? Идите к своим святым отцам и получите с молитвой пару поленьев под свои прекрасные ножки.
— Нет уж, благодарю, — поерзала девушка, сильнее кутаясь от холода в одеяло.
— Холодно? — заметил мужчина.
— Да.
— Вам?
Издевается?
— Мне!
Сантьяго выпрямился и, разведя руками, рассмеялся в небо:
— Ей холодно! Великий Хозяин Вселенной, дочери огня — холодно! Нет, ты слышал что-нибудь более смешное и абсурдное?
Диана насупилась и сжалась, не зная как принимать его слова. Ощущение что Сантьяго слегка помешался, становилось все определеннее и она предпочла помолчать.
К утру болота покрылись густым туманом и сырость проникали под одеяло и одежду. Девушка сонно хлопал ресницами и пыталась справиться с ознобом. Зубы клацали, но только ли от холода?
Диана смотрела, как Сантьяго руками делает пассы, как бы собирая туман и развеивая и, у него получилось. Какая-то минута — туман разошелся, обнажая затхлые островки воды, ряску, остовы деревьев.
— Пора, — сказал мужчина девушке. Та пошевелиться не могла, окаменела от увиденного, пережитого. Усталость дурманила мозг и было трудно соображать, но одно встало четко — Ферна колдун. Отсюда вытекало то, что Диана тоже ведьма, раз своя для колдуна, Дэйн, к которому ее везут, еще больший чернокнижник, если держит таких слуг как граф и те его уважают. Мысль о том кто она, с кем она и к кому попадет — ужасала.
Что делать? Этот вопрос раз сто вставал перед ней за какие-то четыре дня, но впервые стал четким, требующим немедленного решения.
Самое лучшее было бы вернуться домой, но что ждет ее там, если отец фактически отказался от нее, продав в придачу к земле лорду Монтрей. Артего избавился от нее, как от обузы, огромной неприятности и вернись она, отправит в монастырь, а там один раз возникнет пожар, и Диану объявят ведьмой, отправят на костер.
С покаянием броситься в ноги любого священника? Исповедоваться и попросить провести обряд экзерцизма?
Страшно признать, но она не представляет себя другой. Однако и жить такой, возбуждая нездоровое любопытство, бродя по лезвию, где и с той и с другой стороны смерть, одна от скуки и тоски одиночества в каком-нибудь монастыре, другая от рук ретивых служителей Божьих, тоже не выход.
Сантьяго подвел лошадей и усадил девушку в седло, попросив почти нежно.
— Вы очень устали, вижу. Потерпите до Оверлона.
Диана лишь потерянно кивнула, обескураженная его тоном и видом. Он словно ничего из ряда вон не совершил — ну, раздвинул туман, и что?
У Дианы возникло подозрение, что проблема в ней самой и прежде чем что-то предпринимать, судить и осуждать, пугаться или в бега пускаться, нужно составить свое мнение, а то оно у нее размытое, как горизонт на рассвете. И плохо от этого только ей — запутывается и мечется, не зная "к какому берегу пристать".
Кони, медленно ступая по воде, двинулись вперед. Всадники прошли, невидимые за стеной тумана людям Эверли, и постепенно набирая темп, пустились вскачь.
К полудню они прибыли в город.
Глава 9
Оверлон потряс Диану не меньше, чем Эверли или чародейство Сантьяго.
Шумный, кипящий, где-то серый от простолюдинов, а где-то блестящий от господ, он напомнил ей улей, где каждая пчелка выполняет свою задачу и трудиться, трудиться, снует, жужжит, превращая слаженность в хаос.
Девушка то и дело останавливала лошадь, чтобы лучше рассмотреть каменную кладку лестниц или лужу на мостовой, последить за работой сапожника, изучить затейливые вывески, полюбоваться шпилями башенок и величавой красотой собора возле рыночной площади.
Однако Сантьяго не давал ее любопытству полного удовлетворения — увлекал все дальше и дальше, когда, окрикивая, кода предлагая поторопиться, а когда и беря за поводья лошадь, уводил силой прочь от лавки хлебопека или лотка с изумительными безделушками.
Везде было много народу, но особенно много на одной из площадей окруженной веселыми двухэтажными домишками. Посреди нее стояли виселицы, под ними, на деревянных скамьях, стояли трое оборванцев, а на постаменте слева от них — человек в богатых одеждах. Он зачитывал обвинение и, люди скандировали и ликовали:
— Вешай, вешай!!… Давай, давай!! Правильно, давно их надо было вздернуть!! Разбойники!!
— … нападение на обозы, грабеж…
— … целая шайка их, говорят…
— Душегубы, тьфу!
— … приговорил к смерти через повешенье!! — завершил зачитывать приговор глашатай и взмахнул рукой, приказывая мужчине с голым торсом и красной маской на лице, начать казнь.
— Нравиться смотреть как вешают? — тихо спросил Сантьяго, качнувшись к уху девушки.
— Нет.
— Тогда едемте, — приказал хмуро. Девушка двинула лошадь за ним.
— Если честно, я никогда не видела как казнят, — заметила, когда они выбрались из толпы на пустую, узкую улочку.
— Жалеете?
— Что не видела? Нет. Неприятное зрелище. Но людям нравится. Слышали, как они кричали?
— Им было весело. Чужая смерть, как и боль вызывает у них лишь смех.
— Вы очень плохого мнения о людях.
— Я хорошо осведомлен о их натурах.
— Не думаю. Вы готовы лишь осуждать, а мне представляется, что прежде нужно разобраться. Вот почему они ликовали? Из-за низменности натуры? Все? Не вериться. А слышали, что они говорили, кричали? Тех, кого приговорили к повешенью, знали по делам, нелицеприятным. Они были преступниками, грабили обозы. Значит наказание справедливо. Люди рады, что их освободили от разбойников.
— Я так не думаю.
— А что вы думаете?
— Диана, вы всерьез хотите развить эту тему?
— Отчего нет?
— Хорошо. Как вы думаете, отчего человек встает на кривую дорожку?
— Бес путает, человек слаб и податлив для искушения.
— Если вы называете бесом инстинкты, то можно согласиться. Но как тогда быть с наказанием? Ведь инстинкт есть у каждой божьей твари. Что ж теперь, всех вешать?
— Вы оправдываете преступников?
— Сужу здраво, только и всего.
— Не узрела здравомыслия. Что по-вашему инстинкт? Воровать, грабить?
— Выживать. Если младенец голоден, он будет сначала кричать, потом молчать, обессиленный, затем умрет. Если голоден взрослый, он потерпит, потерпит и выберет сообразно своей натуре — один попытается заработать на кусок хлеба любыми средствами, другой украсть, третий предпочтет смерть. Последних единицы, вторых — почти все. Потому что слабы, грязны душой или поддаются искушению? И да, и нет. В каждом с рождения заложен инстинкт самосохранения, голод, нищета, болезни, беды обостряют его, делая человека более подвижным, избирательным, ловким и хитрым. Инстинкты как правило выше условностей, заповедей Богов, морали. Представьте, что у вас на руках ребенок умирает голода, а у вас нет ни единого су, нет возможности заработать, потому что вас не берут на работу, нечего продать, не у кого занять. Что вы будите делать? Либо просить, надеясь на милость более обеспеченных, либо… брать, и понятно, без спросу, то есть воровать. Когда на вас нападает враг, вы не хватаетесь за библию, а беретесь за меч, за его отсутствием, деретесь чем можете, или бежите. Но деретесь не словом Божьим, бежите не за моралью и не от нее. В этот момент вы так же не будите думать, правильно ли поступаете, осознание придет потом, когда дело будет сделано, жизнь защищена. Тогда и можно судить, но опираясь на причины побудившие к так называемому преступлению. Если на меня напал враг, чтобы убить, а убил его я — виновен ли я? Если я не могу накормить ребенка другим способом кроме воровства — виновен ли я?
— Так можно оправдать любое преступление.
— Нет, не любое. Есть те, которым нравится и воровать и убивать. Вот их казнить стоит. Я же говорю о тех несчастных, что вздернуты на площади. Вы видели их — худы, измождены, оборваны. Грабили обозы, но не убивали, заметьте. А теперь подумайте, с чего их таких понесло на не легкое дело? От радости ли или от необходимости, безвыходности? Могу поспорить на свой кошель — от отчаянья, как от него же человек может броситься в реку или со скалы. Так в пылу страсти или отчаянья совершаются преступления или свершаются великие победы. Казнить ли за это — вопрос неоднозначный.
— Интересно, что же по-вашему двигает вами?
— То есть?
— Что заставляет вас колдовать?
Сантьяго даже остановился, услышав вопрос:
— Меня?!
— Да. Я видела, как вы разогнали туман. Это невозможно без колдовства.
— Я всего лишь договорился с ним, как договариваются с торговцем, когда покупают вещь, с другом, когда выходит спор или нужна помощь.
— С туманом невозможно договориться.
— Да? С чего взяли? — внимательно посмотрел на нее мужчина. — Скажите, Диана, а к каким заклинаниям прибегаете вы, когда вызываете молнию?
— Я ее не вызываю!… Она сама приходит.
— Ооо! Ха! Все проще миледи, я владею собой и тем, что во мне заложено, потому что не отвергаю данное, а вы упорно бежите от себя и своей силы. Но она есть, сколь бы вы упрямо не отрицали это, и вырывается спонтанно, потому что не подчинена пока вам, потому что не осознана и не принята вами. Перестаньте отрицать очевидное, примите и вам многое откроется, масса вопросов отпадет сама собой.
— Если принять эту силу, то придется принять и смириться с ее причиной, а имя ей Дьявол.
— Природа. Просто ваша отличается от немного от моей, и сильно от тех, кто на площади. Так дуб отличается от сосны, орешник от смородины, но никто из них не считает себя слугой Дьявола, как и вы их не считаете чем-то нечистым. Конечно, дуб горд тем, что он дуб, сосна тем, что она сосна и каждый уверен в своей исключительности, каждый думает что он единственно дерево, остальные кто угодно. Но разве это так?
— Хотите сказать, что природа человеческая не менее многообразна, чем природа растений? Согласна, хотя у меня мало опыта, чтобы заявлять такое с полной уверенностью. Но говорила я о другом: о том, что делаете вы вольно, а я — невольно. Так или иначе, но то что заложено в нас представляет угрозу для окружающих, а это значит, что то, что заложено, то есть сила, как вы ее называете, исходит от нечистого. Следовательно принимать ее, осознавать — идти на поводу у Дьявола, признавать его и тем противиться Господу.
— Вы настолько набожны, миледи, что свет заветов Господних и проповеди рабов его застили вам глаза и разум? Да посмотрите же вокруг! Видите хоть одного похожего на другого? Но разве в разнице лиц, комплекций, манер, одежды, нрава есть происки вашего Дьявола? Кстати, сейчас я познакомлю вас с братом. Он такой же, как мы с вами, а вот его жена, обычный человек. Но это не мешает им быть вместе вот уже почти восемнадцать лет. И ни один из них не считает другого, как и себя, приспешником нечистого. Они очень разные, как например вы и ваша сестра, но эта разность не мешает им прекрасно ладить и понимать друг друга. Все эти условности, что не дают покоя вашей душе и мутят разум, искусственны, вам навязали их. Но не пора ли повзрослеть и избавиться от их излишков?