— Наутро кстати будет.
— А как же вы?
— Не беспокойтесь, я уже взрослый и легко обхожусь без меда, — с улыбкой поведал он.
— Мед любят не только дети.
— Может быть. Но я как-то спокойно относился к нему всегда. Как вы, вам лучше?
— Почти замечательно, — и не удержавшись, добавила яда. — Еще бы стереть вас с пейзажа, добавить сюда родной дом, лохань с водой, розовое мыло, зажженный камин и постель.
Граф молча встал и, сняв с седла скрутку, раскинул ее перед девушкой:
— Можете спать.
— Здесь? — ужаснулась.
— Перин в ближайшее время не предвидится. Я предупреждал — придется потерпеть.
Диана глубоко вздохнула, разглядывая одеяло.
— Могли бы остановиться на постоялом дворе.
— Угу. А к утру вас бы уже взяли и поджарили.
— Кто? Если вы намекаете на причину откровенного бегства, то она в вас, а не в том эскорте, что двигался в сторону замка. Вы слишком мнительны, что весьма необычно для мужчины.
— Я всего лишь не отвергаю действительность, как вы.
— Еще скажите, что вы меня спасли, — скривилась.
— Нет, я только выполнил свой долг.
— Этот долг приписывает вам вытаскивать меня из постели, красть из родного дома почти нагишом, тащить в неизвестность? Господи помилуй, а что я вообще здесь делаю?!
До нее наконец дошло что она одна без денег, пищи и смысла, неизвестно где, неизвестно насколько далеко от дома, наедине с фактически незнакомым, но очень неоднозначным мужчиной.
— У меня даже носового платка нет!
— Он вам очень нужен? — не скрыл насмешки.
— Ах, оставьте! Как я могла согласиться?! Как я могла уехать с вами?!
— Отдаю вам должное: вы мужественно и долго сопротивлялись, — Сантьяго уже откровенно смеялся.
— Вам весело? — рассердилась девушка. — Устроили мне экзекуцию, лишили дома, родных, друзей, всего, что мило моему сердцу…
— Перестаньте обманывать себя, Диана. У вас никогда не было друзей и родных вы никогда не считали родными.
— У вас буйное воображение, — проворчала, отводя взгляд.
Дело в том, что он был прав. И если раньше Диана отодвигала подобные мысли, считая их кощунственными, то сейчас они четко встали перед ней, напоминая о себе всяким отсутствием печали, по поводу отсутствия сестры и отца.
— Я — провидец. Забыли? Со мной лукавить не получится.
Диану словно уличили в дурном поступке. Она нервно развернула одеяло и попыталась устроиться на нем так, чтобы быть полностью укрытой, но и не лежать на траве. Минут через десять возни под пристальным и насмешливым взглядом Сантьяго, это у нее получилось. Девушка повернулась к нему спиной и, сунув сложенные лодочкой ладони под голову, закрыла глаза. Но толк, коль сон не шел?
Она с детства не умела и не могла спать в тонких батистовых рубашках, а тут приходиться спать в грубой мужской рубахе из непонятной материи, в тесном колете, неудобных брюках да еще на жестком, без всяких перин и подушек.
Минут пять она мужественно усмиряла зуд и раздражение во всем теле, примиряясь с колючей грубой материей, неровностью и неудобностью импровизированной постели и не выдержала, начала ерзать и крутиться. Скинь одеяло — становиться прохладно, начинает пробирать озноб, натяни — становиться тесно, жарко, противно. Кто-то копошиться в примятой траве под одеялом, а Диане кажется, ползают прямо по ней. Колет жмет, перекрутившись вокруг талии и груди и, почти душит в вороте. Рубаха трет, так что тело саднит, брюки кажется, горят, раскаленным железом обхватив ноги.
В итоге девушка откинула одеяло и села, разраженная, красная.
— Ненавижу, — выдохнула в лесную чащу. Мелькнувшая молния озарила ее на секунду и воспламенила сухое дерево. Оно вспыхнуло как факел, заставляя Диану вжать голову в плечи с испуга. Девушка настороженно покосилась на Сантьяго: сейчас и он будет убежден, что она ведьма. А вот кинет ее в этой глуши или правда, убьет собственнолично, сожжет на том костре, что она зажгла.
Как же это получается? У нее ли? Если б знать.
Граф, однако, и ухом не повел, как сидел у костра, привалившись к сосне спиной, так и сидел.
Может, ослеп или ничего не понял?
И хорошо. Еще минута и огонь погас, получив душ из внезапного дождя. Слишком своевременного и странного — пролившегося ровно над деревцем и только пока не погасил огонь.
Как только все стихло, Сантьяго сказал:
— Разденьтесь.
Диана сжалась в растерянности: бежать сейчас или подождать? Если бежать, то в какую сторону и что ее там ждет? Если и там кто-нибудь захочет поискать ведьмины знаки на ее теле? Этот мир она совсем не знает, он закончился с оградой родного замка, и что за ней, она не знала, но хорошего не подозревала. Судя по тому, что было дома, за границей его могло быть лишь много хуже.
— Разденьтесь, — повторил Сантьяго.
— Неее бу-буду, — обхватила колени девушка, намериваясь держаться до последнего, но свою честь и достоинство отстоять. Хотя куда ей против такого бугая?
— Тогда вам не удастся заснуть, — спокойно заметил мужчина.
— Значит, не буду спать, — робко парировала.
— Выезжаем с рассветом. Если вы не заметили — за вами погоня и нужно убраться как минимум за три графства, чтобы оторваться от желающих поджарить вас на костре.
— Вздор, — неуверенно заметила девушка.
Сантьяго внимательно посмотрел на нее и ей показалось что его зрачки мерцают в полумраке. А может это всего лишь отсвет костерка? А что тогда за мерцающая глубокая синь вокруг графа? Что может гореть за его спиной в лесу и давать такой отсвет? А тот странный дождь, что появился так внезапно и вовремя, и пролился лишь над загоревшим деревцем?
Сердечко девушки екнуло. Она смотрела в глаза Сантьяго не отрываясь и видела то, чего не могла увидеть: пылающее селенье, мечущихся в панике людей, подожженное поле, черный дым и графа, что несся по огню на коне вместе с другими всадниками.
Ей показалось на миг, что это она несется по горящему полю. Она даже почувствовала отчаянье и дикое, все сметающее желание мести.
Кому же он мстил, губя людей, хижины и посевы? Как мог?
И что ей померещилось, правильно ли она поняла?
Померещилось ли?
— Вы наемник? — спросила тихо.
— Нет.
— Но вы убивали и жгли селенья.
Ферна подкинул в костер веток и сказал:
— Я убивал и уверен, убью еще. Но ничего не жег. Вы слишком спешите с выводами Диана. Вы забегаете вперед и судите о том, что вам еще только начинает приоткрываться. Но чтобы не было, я хочу чтобы вы поняли: я не враг вам, я свой.
— Свой?
Интересное заявление.
Диана в раздумьях начала заплетать волосы в косу, косясь на графа.
Странно, не смотря на то, что привидевшаяся ей картинка была больше похожа на полет фантазии, она понимала, что это может оказаться реальностью, могло. Но не смотря на это, девушка не испытывала к Сантьяго отвращения, наоборот, отчего-то почувствовала сопереживание, как будто часть его стала ее частью, а часть ее — была отдана ему. Откуда подобные ощущения возникли у нее, она не знала, не могла себе объяснить, но четко поняла одно — без них ее жизнь была похожа на сон. Все было блеклым по сравнению с чужими переживаниями, что она обрела за миг, даже эта ночь, лес, такой яркий и живой еще полчаса назад казался теперь полумертвым, потому что был лишен тех красок эмоций, к которым она неизвестно каким образом прикоснулась.
Он сказал "свой" и Диана поверила. Не просто поверила — приняла и поняла, вдруг четко осознав, что и раньше, еще при первой встречи с мужчиной поняла это, но отвергла, закопала в глубине души. Почему ей почудилось тогда, что он действительно "свой", то есть не такой, как все и ближе Диане, чем другим, понятней ей, как она ему? Не объяснить — это было выше ее, откуда-то из-за границы обыденности, нормы. Как волна воздуха накрыла и ушла, а ощущение осталось. Но раньше она было похоже на отзвук, а сейчас на четко различимый и отличимый звук.
— Успокойтесь и послушайте себя. Вы поймете, что вам нечего бояться со мной.
— Тогда… может быть, вы отправите меня домой?
— Вам туда нельзя. Обратной дороги уже нет.
— Я не хочу к Монтрей, — призналась.
— Хотите я расскажу вам о нем?
— Нет!
— Что так? Неужели вам неинтересен ваш супруг?
— Он — туман для меня, и интересен мне не больше, чем я ему.
— Обиделись на свадьбу по доверенности?
— Не только. Как вам известно, я люблю Уилла. Явление вас и вашего лорда спутало мне все планы и лишило надежды. Вы, вернее он через вас погубили мою жизнь. Я не знаю этого человека и знать не хочу, потому что прекрасно поняла, что ему нужна лишь земля за мной, а я как довесок, ненужный, но обязательный.
— Ваши выводы могут оказаться поспешными и ложными.
— Оставьте, Сантьяго. Я понимаю, что вы выгораживаете своего хозяина, но я не настолько глупа, чтобы не сложить произошедшее и не счесть то, что мне довольно четко дали понять. Я игрушка. Сначала мной играл отец, теперь вы, потом будет играть ваш лорд. Вам всем наплевать, что я чувствую. Но я не кукла без души и не стану ею. Может быть вы и доставите меня своему господину, может быть он станет моим мужем, но мои сердце и душа будут принадлежать лишь Уилиссу.
— Дэйн мой друг, а не господин. Что же касательно Бредворда, то у каждого случается первый пробный опыт. Он ваше увлечение Диана, детское, чистое, как мечта, которую вы сами себе нарисовали. Но меж вами не то только ничего не было — не могло быть. Просто настало ваше время взрослеть и искать предмет, на котором можно потренироваться, а Бредворд первым попал вам на глаза в ненужный момент. Попал бы я — вы бы думали, что влюблены в меня и оттачивали на мне свой дар очарования.
— Я не настолько ветрена, — оскорбилась девушка. Плюхнулась на одеяло и повернулась спиной к мужчине, выказывая свое отношение к его словам.
— Нет, не ветрены — молоды, любознательны и неопытны. У вас наступила очень тяжелая пора. Вы прощаетесь с детством и становитесь очень ранимой, чувствительной. Чувственной.
— Я вас не слушаю.
— Это мне не мешает, — улыбнулся Сантьяго. Диана села, развернувшись к нему:
— Вы ведете себя, как!… - и смолкла, во все глаза уставившись на мужчину.
Она хотела сказать: как отец Иов, как отец, как наставник, учитель… брат. И в тот же момент поняла, как назвать те чувства, что испытывает к нему, как относится — как сестра к брату, и он относится к ней, как брат к сестре. Не как друг, шапочный знакомец или мудрый наставник, а именно как ровня, хоть и старшая, опытная, но все же снисходительная без унизительного самолюбования, заботливая и опекающая, но не навязчивая, понимающая, как только равный может понять равного.
— Свой это?… — спросила тихо.
— Это почти такой же как вы, Диана.
Девушка опять легла, осмысливая его ответ и, спросила:
— Таких много?
— Достаточно.
— И все мы дети бездны?
— Как? "Дети бездны"? Может быть.
— Значит мы дети дьявола? — развернулась к нему.
— Нет, — рассмеялся граф. — У дьявола есть только слуги.
— Мы?
— Нет, Диана. Его слуга тот, кто усиленно с ним борется, чем не забывает напоминать окружающим о его существовании.
Девушка опять легла, задумчиво уставилась перед собой.
Сантьяго кощунствует и явно намекает на служителей Божьих. Но так ли он не прав? А кто вообще прав? Если он идет против церкви, служительницы Божьей, то почему Господь не испепелил его? Отчего тогда та же инквизиция, устраивая показательные акции сожжения, убивая людей — считается святой? Ведь убийство даже букашки претит Господу, а тут люди на костры восходят.
Чем больше Диана думала над этим вопросом, тем больше запутывалась и все яснее понимала, что не слишком умна, чтобы разобраться. Она закрутилась от сонма чувств и мыслей, от тесной неуютной одежды.
— Разденьтесь и поспите спокойно, — вновь предложил Сантьяго.
На этот раз девушка не стала противиться. У нее возникло стойкое ощущение, что бояться действительно нечего. Поспать же надо, очень хочется, но это невозможно в одежде.
— Отвернитесь, — решилась и, как только граф отвернулся, начала быстро разоблачаться.
Вытянулась блаженствуя на одеяле, укрылась и, улыбнувшись небу над головой, закрыла глаза. И тут же открыла, опомнившись. Уставилась на мужчину упреждающе:
— Только учите, сели вздумаете…
— Спите, Диана, — улыбнулся Сантьяго.
Глава 6
Утром Сантьяго бросал на Диану хмурые озабоченные взгляды, норовил заглянуть в глаза, но ей было не до него. Она хоть и поспала, но не выспалась и чувствовала себя отвратительно — разбитой, сваренной живьем. От взгляда на лошадь девушку мутило, от вида одежды хотелось взвыть. Но делать нечего, девушка оделась, морщась от саднящего чувства в каждой клеточке тела. Казалось, что грубая ткань натерла вчера ее кожу и за ночь она не восстановилась. Но как быть с лицом? На нем не было рубахи, но оно горело.
Диана потащилась к ручью, чтобы смыть жар с лица, но, подумав, решительно разделась и окунулась в его прохладу целиком. Стало немного легче, однако мысль что вновь придется натягивать на себя грязное из жесткой ткани, омрачала настроение. К костру Диана вернулась еще в худшем состоянии духа, чем уходила.
Сантьяго молча подал ей хлеб, мед и кипяток, и заверил, что сегодня они будут двигаться медленнее и держаться тени.
— Поблагодарю вечером, если доживу, — буркнула девушка, щедро поливая хлеб медом.
Сантьяго вздохнул:
— Я болван, Диана, вы вправе на меня сетовать.
— Воспользуюсь, но позже. Сейчас я просто хочу поесть… А что, сильно обгорела?
Мужчина виновато отвернулся. Настал черед вздохнуть девушке — вот они прелести путешествий. Если б в этом вопросе у нее был опыт, она бы знала, что можно сильно обгореть на солнце и береглась бы впредь. Если б она покидала пределы замка, она бы знала, что случается в жизни, что бывает и как это нестись весь день, изображая ветер, спать в одежде на траве, оказаться в глуши и неизвестности без единого су в кармане, не иметь смены белья, возможности принять ванну, спокойно поесть и поспать. Если б все это она узнала раньше, то больше бы ценила тот уют, которым обеспечил ее отец. И ни за что, никогда бы никуда не поехала ни на лошади, ни в повозке, ни в балдахине.
Пережить бы эту поездку.
— Вы слишком быстро взрослеете. Я не учел эту возможность, надеялся, что все самое тяжелое произойдет не по дороге…
— Сантьяго, прошу вас, просто оставьте меня в покое, — поморщилась девушка. С трудом съела хлеб и выпила воду, и застыла, с тоской поглядывая на лошадей.
— До вашего Монтрей далеко?
— Увы, да.
— Сколько дней? Пять, десять?
— Все зависит от скорости, с которой мы будем двигаться и пути, который выберем.
Девушка застонала:
— Мне кажется, я умерла еще вчера. Прошу вас, Сантьяго, давайте сегодня остановимся на каком-нибудь более менее приличном постоялом дворе.
— Это невозможно. Мы не так далеко ушли.
— Кому вздумается нас преследовать? Святой инквизиции? Уверена у нее есть дела поважнее.
— Я не так уверен, как вы, Дина, и не стану рисковать. Вам придется потерпеть еще пару дней.
— Пару дней? О чем вы? Я не знаю, выдержу ли пару часов.
— Нужно.
— Хотелось бы знать, насколько возможно. Поймите Сантьяго, я не капризничаю. Я всего лишь женщина, а не мужчина и не воин. Я не могу скакать без отдыха, спать, где и как придется, носить это, — оттопырила рукав колета.
— Понимаю, но пока у нас нет выбора.
— Ваша мнительность убьет меня, — вздохнула Диана. — Может быть, вы этого и добиваетесь?
Лицо графа потемнело. Он встал и, раскидав сапогами угли, пошел к лошадям.
— Едем, — приказал без обиняков.
Девушка взвела очи к небу:
— Мадонна, помоги.
Она лежала на холке лошади в полной прострации, и смотрела, как копыта выбивают дерн, оголяя землю, а видела совсем другое: рука с родинкой меж большим и средним пальцем, лениво держит узду. Пшеничная грива, лошадь качая головой неспешно двигается за другой, на которой сидит толстяк и, пыхтя пеняет, что-то отстающему. Тому все равно, он почти не слышит, что ему говорят — мысли заняты курносой девушкой… Адель?