В этот момент существо, порожденное человеческими генами и сформированное марсианской мыслью, — существо, неспособное стать ни человеком, ни марсианином, завершило очередную стадию развития, отбросило ее, как пустой кокон, и перестало быть детенышем. Майк получил в полное свое распоряжение вечное одиночество свободной воли и — одновременно — марсианскую готовность объять и взлелеять этот дар, сполна и с наслаждением испить всю его горечь, безропотно нести бремя всех его последствий. С трагическим восторгом он понял: критическая точка принадлежала ему и только ему, и Джилл тут совершенно ни при чем. Брат по воде может учить, предостерегать, направлять, но выбор, делаемый в критической точке, неделим. «Собственность», которую не продашь, не подаришь, не отдашь в заклад, обладаемое, неразделимо сгроканное с обладателем. Отныне и присно, и во веки веков он — это действие, предпринятое в критической точке.
Теперь, познав себя как «я», он получил возможность сгрокиваться с братьями своими еще теснее, сливаться с ними без помех и опасений. Целостность я есть и была, и пребудет вечно. Майкл задержался, чтобы возлюбить и восхвалить «я» всех своих братьев, многие тройки исполненные их — воплощенных и бестелесных — на Марсе, совсем немногочисленные «я» братьев земных — и огромные, не известные еще степени тройки тех обитателей Земли, с которыми он сможет слиться, которых он сможет возлюбить — теперь, когда после долгого ждания, он огрокал и возлюбил себя самого.
Транс Майкла продолжался долго, ведь нужно было огрокать так много, нужно было распутать концы головоломки и вобрать их в свой рост — и то, что он узрел, услышал и прочувствовал в Храме Архангела Фостера (а не только в критической точке, когда они с Дигби оказались один на один, лицом к лицу)… и то, почему сенатор Бун вызывал у него опасливую настороженность, и почему мисс Дон Ардент казалась братом по воде — хотя и не была братом по воде, и дух добра, исходивший ото всего этого прыганья вверх и вниз и завывания и столь неполно им огроканный…
И разговоры Джубала, по пути туда и обратно — именно эти разговоры беспокоили больше всего. Майкл изучал их, сравнивал их с тем, чему учили его в родном гнезде, пытался навести мост между двумя бесконечно далекими языками — тем, на котором он думал, и тем, на котором он только еще учился думать. Наибольшие затруднения вызывало раз за разом повторявшееся Джубалом слово «церковь»; ни одно марсианское понятие ему не соответствовало — разве что взять слова «церковь» и «поклонение»,
«Бог» и «паства» и еще много других и отождествить их, все вместе, с целостью одного-единственного известного с самого начала ожидания взросления слова… а затем перевести это понятие назад на английский, сконцентрировать его в фразе, отвергнутой (но — по разным причинам) и Джубалом, и Махмудом, и Дигби.
Ты еси Бог. Получалось некое приближение, довольно приличное, хотя и лишенное однозначности неизбежности, исходного марсианского понятия. Майкл одновременно произнес про себя английскую фразу и марсианское слово; ощущение гроканья усилилось. Он начал делать это снова и снова, словно ученик, повторяющий, что драгоценность находится в лотосе, и ушел в нирвану.
Незадолго до полуночи Майкл ускорил сердцебиение, начал дышать, мельком пробежался по телу — все ли в порядке, распрямился и сел. Тревоги и усталости как не бывало, их сменили ясность мыслей и легкая, ничем не замутненная радость; он видел впереди огромное количество дел — и был к ним готов.
Кроме того, Майкл почувствовал чисто щенячью потребность в обществе, такую же сильную, как недавняя потребность в одиночестве и покое. Он вышел в коридор и был несказанно рад наткнуться там на одного из братьев.
— Привет!
— О! Привет, Майк. Ты, смотрю, совсем, как огурчик.
— Я чувствую себя отлично. А где все?
— Спят, где же еще. Бен и Вонючка улетели, с час уже назад, ну и все расползлись по койкам.
— А-а… — разочарованно кивнул Майкл; ему очень хотелось объяснить брату Махмуду свое новое гроканье.
— Да и мне бы тоже полагалось, только вот захотелось поесть. Ты-то случаем не голодный?
— Конечно. Я голодный.
— Пошли, там, в холодильнике, осталась почти целая курица; пошарим, так и еще что-нибудь найдем.
Они спустились и нагрузили поднос едой.
— Пошли наружу. Воздух сейчас — как парное молоко.
— Хорошая мысль, — согласился Майкл.
— Так тепло, что купаться можно. Настоящее бабье лето. Подожди, я зажгу там свет.
— А не надо, — отмахнулся Майкл. — Давай поднос мне.
Он видел в почти полной темноте. Джубал говорил, что это, наверное, из-за условий, в которых он вырос, и Майкл грокал, что это правда, и грокал еще, что это не вся правда — приемные отцы учили его видеть. Что касается ночи, сам он чувствовал бы себя вполне хорошо даже нагишом на вершине Эвереста, но успев уже узнать, что земные братья плохо выдерживают изменения температуры и давления, относился к этой слабости с сочувственным пониманием. Так что холода Майкл не боялся, наоборот — ему не терпелось увидеть снег, собственными глазами убедиться, что — как пишут в книжках — каждый крохотный кристаллик воды жизни обладает собственной, неповторимой индивидуальностью, походить по этому белому пуху босиком, поваляться в нем…
Но пока что он вполне удовлетворялся теплой ночью и еще более теплым, приятным обществом брата по воде.
— О'кей, бери. А я ограничусь подводными лампами, света хватит, как-нибудь кусок мимо рта не пронесем.
— Хорошо.
Майк любил свет, пробивающийся сквозь зеленоватую воду, дробящийся в вечно изменчивом орнаменте ряби; он не назвал бы, подобно людям, такое освещение таинственным, но зато ощущал в нем красоту, добро.
Поев рядом с бассейном, братья по воде легли на траву и стали смотреть на звезды.
— А вон Марс. Как, Майк, я не ошибаюсь, это правда Марс? А может — Антарес?
— Марс.
— Майк? А что сейчас делается на Марсе?
Майк помедлил; бедность английского языка не позволяла ответить на такой, очень неопределенно поставленный вопрос.
— На той стороне, что ближе к горизонту — в южном полушарии — сейчас весна. Растениям объясняют, как расти.
— Учат растения расти?
Майкл снова помедлил.
— Ларри учит растения расти. Я ему помогал. Только мой народ — я хотел сказать марсиане, теперь я грокаю, что это вы — мой народ, — учат их совсем иначе. А в другом полушарии холодает, и нимф, тех из них, которые пережили лето, собирают в гнезда, чтобы оплодотворить и растить дальше. — Он слегка задумался. — Из людей, которые остались там, у экватора, один развоплотился, а остальные печальны.
— Да, по телевизору говорили.
Майкл никаких телевизоров не видел, минуту назад он даже и не подозревал о смерти поселенца.
— Им не нужно быть печальными. Мистеру Букеру Т. У. Джонсу, пищевому технику первого разряда, совсем не грустно, Старики его взлелеяли.
— Ты его знал?
— Да. У него было свое лицо, темное и красивое. Но он тосковал по дому.
— Господи Боже! Майк, а вот ты… ты никогда не тоскуешь по дому? По Марсу.
— Сперва тосковал. Мне все время было одиноко.
Майкл перекатился со спины на бок и обнял ее.
— А теперь мне не одиноко. И я грокаю, что мне никогда уже не будет одиноко.
— Майк, милый…
Они поцеловались — и не смогли друг от друга оторваться.
— Господи… — голос брата по воде дрожал и срывался. — У меня голова кругом идет, чуть не сильнее, чем в первый раз.
— Брат, с тобой все в порядке?
— Да. Конечно же, да. Поцелуй меня еще.
— Майк? — сказала она через долгое, космически — долгое время. — Ты это, чтобы… я хотела спросить, так ты знаешь…
— Я знаю. Это чтобы взрастить близость. Теперь мы взращиваем близость.
— Я… я готова очень давно — да чего там, мы все готовы, но только… ладно, милый, ерунда, ты только повернись немного, я помогу.
И когда они сливались, сгрокивались все полнее и полнее, Майкл сказал, негромко и торжествующе:
— Ты еси Бог.
Она ответила ему без слов. А затем, когда сгрокивание стало еще полнее и Майкл почувствовал, что почти готов развоплотиться, голос Джилл вернул его назад.
— О-о!.. О-о! Ты еси Бог!
— Мы грокаем Бога.
25
На Марсе люди сооружали герметичные купола для следующей (на этот раз в ней будут и женщины) партии колонистов. Благодаря помощи марсиан работы заметно опережали график. Часть сэкономленного времени была потрачена на предварительные изыскания по долгосрочному проекту — чтобы сделать Марс более пригодным для жизни будущих поколений людей, предполагалось высвободить в его атмосферу часть кислорода, химически связанного в песке.
Этим работам Старики не помогали, но и не мешали; время еще не созрело. Их медитации приближались к критической (очень для данного случая слабое слово) точке, которая определила форму и пути развития марсианского искусства на многие тысячелетия вперед. На Земле проходили выборы; некий весьма авантюрный поэт издал — очень малым тиражом — сборник стихов, состоявших из знаков препинания, разделенных большими пробелами; рецензент журнала «Тайм» предложил издавать таким образом стенограммы заседаний Ассамблеи Федерации.
Наряду с избирательной компанией в стране бушевала и рекламная — на этот раз потребителя уговаривали покупать половые органы растений; часто цитировались слова миссис Джозеф («В тени величия») Дуглас: «Обедать за столом, на котором нет Цветов? Да это все равно, что обедать без салфеток!» В Беверли-Хиллс некий тибетский лама (родом из Палермо) осчастливил мир новооткрытой древней йогической техникой мерцающего дыхания, увеличивающего не только запасы праны, но и космическое межполовое притяжение. Челы в одежде из тканей ручного изготовления, копирующих древние восточные образцы, принимали асану мациендра, гуру читал им отрывки из Ригведы, а тем временем в соседнем помещении помощник гуру обшаривал их вещички. О каком-то там воровстве не было и речи — сицилийский прохиндей строил более серьезные, далеко идущие планы.
Президент Соединенных Штатов объявил первое воскресенье ноября Национальным днем бабушек; отмечать оный праздник предлагалось, естественно, цветами. Некой сети похоронных бюро было предъявлено обвинение в незаконной конкуренции (снижение цен на услуги). Фостеритские епископы провели тайное совещание, а затем оповестили свет о втором Великом чуде своей церкви — Верховный епископ Дигби вознесся во плоти и тут же был досрочно произведен в Архангелы, того же (но все-таки чуть-чуть ниже) ранга, что и Архангел Фостер. Длительная задержка с оглашением благой вести объяснялась техническими причинами — конклав выбрал новым Верховным епископом Хью Шорта и ожидал, пока Небеса утвердят его в должности (фракция Буна согласилась на эту кандидатуру только после многократного кидания жребия).
«Унита» и «Ой» откликнулись на избрание Шорта возмущенными — и почти одинаковыми — статьями, «Обсерватория Романо» и «Крисченс Сайенс Монитор» гордо его проигнорировали, «Таймс оф Индия» презрительно хихикнула, а манчестерская «Гардиан» напечатала сообщение безо всяких комментариев — не очень многочисленные английские фостериты славились своей воинственностью.
Архангела же Дигби неожиданное повышение по службе отнюдь не радовало. По вине Человека с Марса все его труды остались не завершенными, а этот долбаный придурок Шорт обязательно все испоганит. Фостер с ангельским терпением дождался, пока у Дигби кончится завод, а затем сказал:
— Выговорился? Вот и прекрасно, а теперь послушай меня. Запомни раз и навсегда, что теперь ты — ангел. Ты понимаешь? Ангел! А потому — вспомни лучше, каким долбаным придурком был ты сам — до того, как исхитрился меня отравить. А потом — ничего, справился. Теперь, когда этот ваш Шорт стал Верховным, он будет делать все как надо, у него и выхода-то другого не будет. Это же — ровно как с папами Римскими, некоторые из них до избрания были такими дуболомами, что будьте-нате. Не веришь — пойди к католикам, спроси, они тебе все расскажут. У нас тут никакой профессиональной зависти, сплошное мирное существование.
Дигби стих, но все-таки высказал самое горячее свое желание.
— Вот уж хрен, — покачал нимбом Фостер. — К этому парню и не подступишься. Ты там по дурости с ним связался — вот и схлопотал. Если не боишься выставить себя еще большим идиотом, чем ты есть на самом деле, — валяй, подавай прошение о ниспослании чуда. Ты-то эту систему еще не понимаешь, а я знаю ее насквозь, так что должен предупредить — пошлют тебя с твоим прошением куда подальше. У марсиан тут своя отдельная лавочка, совсем не такая, как у нас, и пока он им нужен — мы его и пальцем тронуть не моги. Свои дела они обстряпывают сами и на свой манер, Вселенная, она же вся разная — факт, о котором вы, представители на местах, обычно забываете.
— Так что же, этот ублюдок может делать со мной, что угодно, а я должен облизнуться и сказать ему спасибо?
— А со мной что, не так разве было? И я облизнулся. Да еще помогаю тебе, вот прямо сейчас. И вообще — чушь это собачья, а у нас тут дел по горло. Главному Начальнику нужна от работников работа, а не склоки. Хочешь отдохнуть и успокоиться — возьми день в счет отпуска; можешь сбегать в Мусульманский Рай, там у них здорово все устроено. Не хочешь — поправь нимб, чтобы не сидел сикось-накось, крылья уложи по форме, грудь вперед и начинай вникать в обстановку. Чем скорее ты начнешь вести себя, как ангел, тем скорее почувствуешь себя ангелом. Будь счастлив, стажер.
Когда Джубал узнал об исчезновении Дигби (произошло это далеко не сразу, первые сообщения он пропустил), у него, конечно же, мелькнула нехорошая мысль. Но вникать в эту историю не имело смысла — если у Майкла и вправду рыльце в пушку, улик против него нет и быть не может, а что там происходит с верховными епископами — пусть разбираются те, кому это интересно, не пристают — ну и слава богу.
Хлопот хватало и дома — с какого-то момента там все смешалось, не хуже, чем у тех Облонских. Джубал легко сообразил, что именно произошло, но не знал с кем именно — и тоже, как в случае с пропавшим епископом, не желал выяснять. Как ни говори, Майкл уже совершеннолетний и сам отвечает за свои поступки. И пора, уж я-то в его возрасте…
Реконструировать жуткое преступление из поведения девиц не представлялось никакой возможности — картина непрерывно менялась. Сперва ABC против Д, потом ВСД против А, или АВ против СД, или АД против СВ и так по всем возможным комбинациям, в которых четыре женщины могут цапаться друг с другом. Началось это сразу после злополучной поездки к ростеритам и продолжалось почти неделю; все это время Майкл практически не вылезал из своей комнаты, по большей части пребывая в трансе, настолько глубоком, что случись это впервые, Джубал давно объявил бы его мертвым. Теперь подобные отключки стали привычными, хочется ему лежать — ну и пусть лежит, так и весь порядок домашний пошел вверх тормашками. Эти красотки чуть не каждую секунду бегали на цыпочках «посмотреть, как там Майк»; за этим занятием у них не оставалось времени даже на приготовление обеда, тем паче на секретарскую работу. Даже непоколебимая, как утес Энн… кой хрен «даже», да она хуже всех. Ничего не видит, все забывает, ежесекундно ревет — по всякому поводу и безо всякого повода. А ведь совсем еще недавно Джубал с легкостью прозакладывал бы свою жизнь против медной пуговицы, что, доведись Энн стать свидетельницей Второго Пришествия, она, и глазом своим не моргнув, запомнит дату, время, действующих лиц, события, одним словом — все, вплоть до атмосферного давления.
Майкл вывел себя из транса в четверг вечером, и тут А, В, С и Д позабыли свои раздоры, наново сплотились в дружную команду АВСД — и бросились ему прислуживать, да какое там прислуживать, они выстилались «прениже пыли, попираемой его колесницей». Вспомнили они, наконец, и про Джубала, так что тот не стал возникать. Да и какой бы, собственно, смысл — кольнула его неприятная мысль. Начни он сейчас выяснять отношения, Майкл без труда утроит — да хоть удесятерит — жалование девицам, всего-то ему и делов, что послать Дугласу открытку. А главное — они и без этого непременно встанут на сторону мальчонки.