— Пока вы здесь, я обязательно буду приходить.
— А когда мы двинемся в путь? Вы же хотите нести слово Божие повсюду?
— Конечно.
— Считайте, что дело сделано.
В Оклахоме Просвещение в лице его прежней любовницы Клэр пришло к нему и имело разговор с Духом и Луи Бреве.
— Этот Лимерик использует тебя для того, чтобы наживаться, — сказала Клэр. — Со всей его напыщенностью и черным одеянием ему нет дела до Христа и Евангелия. Он даже втихаря пьет вино. Он делает из тебя дурака — даже большего, чем ты сам из себя делал.
— Какими бы ни были его цели, — ответил Луи, — он приводит людей к Господу. Может быть, он не самый воздержанный, но он много работает.
— А деньги?
— Это все для миссии в Африке, как он объяснил.
— Ты когда-нибудь видел хоть клочок письма из этой миссии или кого-нибудь, кто ее представляет? Видел ли ты когда-нибудь хоть один чек о переводе денег туда?
— Нет, я не посвящен в его финансовые дела. Он дает деньги там, где нужно.
— И, похоже, получает больше, чем дает.
— Поскольку он вершит дело Господа среди людей — и я могу помогать ему, — какое это имеет значение?
— Да он просто ловкий пройдоха. Может ли хороший человек так легко попасть под влияние плохого?
— Ливи не считает его плохим. Она его любит. А я люблю ее и доверяю ее простоте и чистоте. Ливи мудра.
— Впервые ты угадал: Ливи простодушна. Она ничего не знает, кроме игры на органе, на котором, кстати, играет плохо, и пересчитывания монет, что она делает медленно.
— Она делает работу для Господа по-своему, как и все мы.
— Твоя вера непробиваема. Назовем это слепотой и покончим с этим.
— Вере, может быть, нужна слепота.
— Тогда мне нечего сказать.
С этими словами Клэр вышла. Луи никогда больше не видел ее.
Это случилось в Арканзасе жарким вечером, когда мотыльки и мошки вились вокруг ламп. Смуглый незнакомец вошел под тент. Он пришел не для молитвы и службы, не из праздного любопытства, как приходили некоторые.
Он раздвинул полотняные занавески и двинулся по проходу, как человек, идущий к виселице. Его глубоко сидящие глаза не смотрели ни вправо, ни влево. Откинув фалды сюртука, незнакомец сел на последнюю скамью.
Луи, оказавшийся рядом с ним, почувствовал озноб, хотя струйки пота текли из-под его шляпы за воротник, который был когда-то снежно-белым и накрахмаленным, а теперь, спустя месяцы пути, стал мягким и серым.
Холодная угроза исходила от смуглого незнакомца, словно испарения от куска сухого льда.
Глаза мужчины смотрели прямо вперед и, похоже, видели не больше, чем два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что человек спит под действием морфия или какого-то другого наркотика, хотя тот и не клевал носом и не качался на своем месте. Заинтересовавшись, Луи уставился на незнакомца, но он даже не заметил этого.
«Интересно, куда он смотрит?» — подумал Луи. Он проследил направление взгляда: поверх пестрой смеси голов, мужских шляп и женских шляпок, поверх широкого пространства перед скамьями, поверх переносного алтаря с открытой Библией и серебряными канделябрами — на Оливию, сидящую за своим походным органом, на котором стояла корзина для пожертвований.
Все время службы Луи наблюдал за мужчиной, следящим за Оливией и корзиной для пожертвований.
Глаза его были неподвижны, только редко мигали, как глаза ящерицы — каждые пять минут или около того. Когда пришло время сбора пожертвований, глаза начали двигаться: вверх, когда Оливия взяла корзину с органа, вниз, когда она переместила ее на уровень талии, слева направо и справа налево, когда она проносила ее по рядам. Когда она подошла к их скамье, корзина была тяжелой от монет и банкнот. Ливи пришлось вытянуть руки, и ситцевое платье натянулось у нее на груди.
Мужчина не заметил этого.
Он смотрел только на корзину. Оливия пронесла ее мимо, но он не открыл своего кошелька. Вместо этого незнакомец поднял глаза вверх, к потолку, и качнул головой из стороны в сторону. Ливи пошла дальше. Луи опустил свое подаяние, улыбнувшись ей. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела проплыли мимо него.
И тогда незнакомец двинулся.
Она была уже достаточно далеко, и его рука, независимо от глаз и тела, скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло которого было длиной, по крайней мере, дюймов восемь.
Одним движением, словно танцор, мужчина проскользнул под ее рукой и повернулся в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета упиралось в кружева между ее грудей. Во время этого танца корзина не перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу — Ливи крепко держала ее, как хороший официант поднос с полными до краев стаканами.
Луи, который вскочил на ноги, заглянул в глаза мужчине. И ничего не увидел.
Мертвые, как камень.
Луи посмотрел на Оливию, пытаясь понять, чего она ожидает от него в этой ситуации. Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не сопротивлялась. Она не смотрела на пистолет.
— Ливи? — спросил Луи.
— Отойди, Луи, — ответила она. — Этот человек хочет лишь денег.
Если бы Луи потрудился услышать ее, он бы заметил, что она говорила слишком спокойно, будто со скуки. Но Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. Он смог прочесть в этих глазах желание нажать курок и разворотить ей грудь. Луи боялся за девушку и, будучи джентльменом, не мог стоять и смотреть, как незнакомец угрожал ей.
В данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса. Подняв руки как мелодраматический актер, играющий Привидение в «Гамлете», он попытался дотянуться до Ливи и освободить ее.
Мужчине понадобилось лишь на несколько дюймов передвинуть дуло и дважды выстрелить в грудь Луи.
Ливи вскрикнула. Ее возглас был исполнен не ужаса или негодования, а презрения:
— Луи, вы глупец!
Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и старого пота, зрелище мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком, и последнее мнение о нем: «Глупец!»
Сломанный фургон стоял на правой стороне рядом с указателем, — десять километров в одну сторону, двадцать в другую. Грязный красный вымпел был привязан к его антенне. В этом была единственная опасность: антенна была от передатчика, и те, кто сидел в фургоне, могли позвать на помощь в любой момент.
Хасан пожал плечами, когда съезжал на боковую дорожку. Американцы не столь наблюдательны, как востроглазые израильтяне, завоевавшие его родину.
Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.
Он проехал указатель и медленно покатился по гравийной дорожке перед сломанным фургоном. Проезжая мимо окна, он увидел в нем темную фигуру. По ее очертаниям он угадал, что под одеждой скрывается оружие.
— У вас затруднения? — приветливо спросил Хасан.
— Ничего такого, что нельзя исправить кусочком проволоки.
Ответ был правильным. Хасан сунул револьвер в карман, толкнул дверь и вышел наружу под блики фар проезжавшего грузовика. Он еще отряхивал пыль с пиджака и волос, когда его пригласили в фургон.
— Извините, господин Хасан. Это наиболее неудобное место для военного совета.
— Да нет же, Махмед. Обочина дороги столь обычна, что остается почти невидимой.
— До тех пор, пока не появилась полиция.
— На этот случай есть правдоподобное объяснение. «Поломка оборудования в руках бестолковых арабов». И один из их богатых соотечественников, который хотел бы помочь, но не знает как.
— К тому же мы заминировали дорожку в пятидесяти метрах отсюда.
— Тогда я покину вас при приближении полиции, — холодно ответил Хасан.
— Как всегда, господин. Чем может помочь вам Братство Ветра?
— Мне нужно пристанище.
— На какое время?
— На неделю, может быть, на две.
— Только для вас?
— Для меня, леди Александры, команды избранных гашишиинов и одного узника. Это должно быть уединенное место, куда можно незаметно добраться за один-два дня.
— У нас ничего подходящего нет.
— Ничего?
— В этой части штата Нью-Джерси мало наших соотечественников, господин. Кубинцы, вьетнамцы и местные черные истощили гостеприимство здешних мест. Потерявшие родину вынуждены искать более дружелюбные районы. И к тому же влажный климат не для нас.
— Раз у вас нет для меня пристанища, я выберу другую цель.
Махмед вытащил записную книжку из внутреннего кармана пиджака. Он хлопнул ею о складной стол и раскрыл.
— Мы оценили термоядерную электростанцию в Мэйс-Лэндинг, стоящую на реке в пятидесяти километрах от побережья. Она снабжает энергией Межприливный сектор Босуошского коридора. Стоимость сооружения составляет девять миллиардов долларов. С учетом стоимости возмещения энергии в два раза больше.
Хасан подергал губу — дурная привычка, но помогает думать.
— А какова тактическая обстановка?
— Доступ несложен. Станция полуавтоматическая, так что операторы не остаются там круглосуточно. Как в американских конторах — днем толчея, вечером все расходятся по домам.
— Ближайшие военные соединения?
— Ничего серьезного в пределах шестидесяти километров — и все дороги грунтовые. Есть пост в Форт-Диксе, к северу отсюда. Прежде там был большой тренировочный лагерь, но теперь в основном это компьютерный и координационный центр. К нему также относится заброшенная база военно-воздушных сил. В двадцати километрах на восток отсюда находится военно-морская база Лейкхарст. Реально в этом районе действует лишь гражданская гвардия Нью-Джерси.
— Люблю гражданских солдат, — улыбнулся Хасан.
— Более того, поскольку атомная станция находится в окружении кустарниковых зарослей, ее легко удерживать после захвата. Мы можем обеспечить прикрытие — на суше, по реке и ее притокам, и с воздуха — двумя группами людей с ракетами и бригадой саперов.
— Хорошо. Вы не разочаровали меня, Махмед.
— Благодарю, господин Хасан.
— Готовьте своих людей.
— И как скоро мы…
— Я сообщу вам день и час. До тех пор ничего не предпринимайте.
— Конечно, господин.
Сура 4
Священная война
Лев и ящер однажды устроили пьянку,
Там напился Джамшид и уснул спозаранку.
Хоть Бахрам и прошел по его голове,
Не проснется Джамшид, чтоб продолжить гулянку.
Омар Хайям
Саладин слегка подвигал коленями, незаметно для людей, стоящих перед ним, — замаскировав это движение тем, что вроде бы потянулся за чашей с шербетом, — и почувствовал, что его ягодицы разместились глубже в подушках. Военный лагерь в пустыне был максимально благоустроен с помощью тентов, опахал и подушек, набитых конским волосом. Но местный грунт оставался твердым и холодным и никак не напоминал гладкие полы в Каире, выложенные белым камнем с берегов вечной реки.
И теперь эти шейхи Сабастии и Рас эль-Айна с их женской болтовней…
Саладин пришел в эту страну со своими египетскими войсками, чтобы изгнать франкских захватчиков во имя Мухаммеда — и чтобы добыть себе славу. Он пришел не для того, чтобы принимать близко к сердцу глупое тщеславие богатых купцов и старейшин племен, которые хотели преломить хлеб с неверными, а потом обиделись на их манеры.
— А что этот норманн сказал потом? — со вздохом спросил Саладин.
— Он сравнил Пророка с распутником!
— Он запятнал святое имя Хадиджи!
— И это нечестивое оскорбление не могло быть придумано вами из-за вашего незнания французского языка?
— Оскорбление было сделано умышленно, господин.
— И что же он сказал?
— Он предложил возглавить поход на Медину и разорить могилу Пророка.
— Он выпил слишком много вина, — предположил Саладин.
— Он был трезв, господин.
— Он смеялся над нами, господин.
— Другие тоже смеялись вместе с ним, господин. Саладин схватил свою бороду двумя пальцами и сделал им знак помолчать. Действительно ли франки имеют достаточно сил, чтобы выполнить эту нелепую затею? Ограбить караван, осадить город — да, для этого у них достаточно людей, если считать и их полукровок. С другой стороны, франки сидят в своих окруженных стенами городах и каменных замках. Они передвигаются между ними в полном вооружении, с авангардом, защищенными флангами и арьергардом, — и все же принимают причастие и молятся Богу, перед тем как покинуть замок. Армия Саладина многого достигла в этой стране.
Рейнальд де Шатильон расхвастался, разогретый вином. Такой поход невозможен. Эти шейхи по своей глупости всерьез восприняли слова Рейнальда. Мудрый человек пропустит это мимо ушей.
С другой стороны, оскорбление было нанесено на публичной церемонии, на коронации их короля в этой стране. Это обстоятельство придает всему дипломатическую основу. Он может даже потребовать, чтобы весь ислам принял в этом участие. Никакой другой защитник веры в этой заброшенной стране, поделенной между аббасидами из Багдада, сельджуками из Турции и айюбитами из Египта, не имел такого положения, как он. Если Саладин примет оскорбление всерьез, весь ислам должен будет ответить.
Со всем исламом за спиной, объединенным в священной войне против христиан, он может достичь той победы, о которой так долго мечтал. И христиане, в лице Рейнальда де Шатильона, дали ему повод. То, что не могли сделать девяносто лет вооруженного конфликта и резни, сделали необдуманные слова пьяного человека.
— Ваша честность убеждает меня, — наконец сказал Саладин. — Это оскорбление Пророка и его благоверной жены зашло слишком далеко. Оно должно быть наказано огнем и мечом.
— Да, господин, — хором ответили они.
— Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса ибн Иосифа, весь ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де Шатильона, а значит, и против всех христиан. Мы должны изгнать их из этой страны за то, что они участвовали в оскорблении.
— Благодарим тебя, господин.
Он повернулся к визирю, который ожидал у входа:
— Мустафа, поищи законников. Пусть выслушают объяснения этих двоих и напишут декрет о джихаде против Рейнальда де Шатильона, который сам провозгласил себя принцем Антиохии. Это должен быть приказ всем правоверным об изгнании его из этой страны. Те христиане, которые замешаны в этом, также преследуются, несмотря на прежние обещания и права гостей.
— Да, господин.
— Весь базар гудит новостями, господин.
Томас Амнет удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Его руки были заняты приготовлением смеси.
Одной рукой он растирал пестиком содержимое чаши, другой поворачивал ступку на четверть оборота с каждым оборотом пестика. И при каждом сороковом обороте добавлял по порядку: щепотку селитры, на ногте большого пальца толченой коры хинного дерева и простой перец.
— Говорят, это будет война до смерти. Саладин созывает силы всех правоверных. Не только своих собственных египетских мамелюков, но и королевскую кавалерию Аравии, которая сражается так же, как вы, франки.
— Ты сам наполовину франк, Лео.
— Как мы, франки. И он призывает турок-сельджуков и аббасидов прислать свои войска.
— Да. Это серьезная угроза.
— Он собирается изгнать всех франков — всех нас — из Святой Земли за оскорбления, которое нанес Рейнальд де Шатильон костям Пророка.
— А как насчет ассасинов? Они тоже в этом участвуют?
Лео скорчил презрительную рожу:
— Ну что вы, господин Томас! Они же не воины. Нет. Они просто секта.
— И поэтому не столь благородны, чтобы участвовать в сражениях?
— Вы не сможете с ними сражаться, господин. Вот и все. Они дерутся не по правилам, ножами и удавками.
— Крадучись, в темноте, так?
— Да, господин.
— Они не подходят для прямой кавалерийской атаки. — Амнет снова принялся за свое дело.
Мальчик посмотрел на него с подозрением:
— Вы надо мной смеетесь?
— Даже и не думал об этом, Лео. Что еще говорят на базаре?