Толстые руки Роджера сжимали ключ от его монастыря, висящий на цепи на шее. В ярости он повернул его и дернул. Тяжелые золотые звенья цепи не поддавались. Тогда он сорвал цепь через голову.
— Дьявол забери всех тамплиеров! — прогремел магистр и бросил ключ в ближайшее узкое стрельчатое окно. Цепь, пролетая через амбразуру, звякнула о ее край. Отдаленный звон раздался, когда ключ с цепью упали на камни внизу.
Во дворе среди одинаковых конических шлемов ожидающих госпитальеров выделялись другие головы. Они были обнажены, но под ними виднелись плечи, облаченные в одежды более богатые, чем белые плащи госпитальеров с плоскими красными крестами. Очевидно, христианские бароны тоже прослышали о коронации.
Амнет повернулся к Жерару:
— Нам лучше уйти, господин.
Магистр тамплиеров кивнул и шагнул к двери в трапезную. Он взялся за железное кольцо и налег всем телом, чтобы открыть ее. Массивная дверь поддалась, и оба тамплиера проскользнули внутрь. За ними быстро последовал Эберт. Амнет перехватил дверь, когда она начала открываться слишком широко, и снова закрыл ее.
Схватившись за внутреннее кольцо, он удерживал дверь.
Бум!
— Откройте! Бум! Бам!
— Откройте во имя Христа!
Жерар позвал других тамплиеров, которые помогли Амнету удержать дверь и в конце концов заложили ее бревном. Бароны стучали снаружи в знак протеста. Раздался звук марширующих ног, и Роджер увел своих госпитальеров из дворца.
— Ну а теперь, хвала святому Бальдру, мы можем принести свои поздравления королю Ги, — пробурчал Жерар де Ридерфорт Томасу, когда они большими шагами шли по залу. Им пришлось идти за спинами рыцарей, освободивших место для церемонии.
— Бальдр не был святым, господин, — прошептал Амнет.
Жерар остановился, озадаченный.
— Неужели?
— Бальдр был одним из старых северных богов, любимый сын Одина и Фригг. Его брат Хед убил его с помощью советов Локи — пронзил веткой омелы его сердце. И это было началом проклятия Локи — по крайней мере так говорит легенда.
— О да. Для меня Бальдр был святым, — мрачно сказал Жерар, продолжая идти.
Когда они добрались до своих мест во главе собрания, Амнет сделал знак Эберту, который, в свою очередь, просигналил трубачу на галерее менестрелей.
Трубач проиграл приветствие, и процессия с королем во главе прошла в зал через кухонный проход.
Пурпур хорошо смотрелся на Ги де Лузиньяне. Плащ из слегка присобранного шелка скрывал ширину его плеч и толщину живота, который выпирал выше и ниже украшенного золотом пояса. Тяжесть короны собирала в складки кожу на лбу и придавала ему чудаковатый вид. Ги выпятил вперед челюсть и шел осторожно, стараясь удержать на голове золотой обруч.
Грегори, епископ Иерусалимский, шел за ним неверной походкой. Чтобы не упасть, старик одной рукой держался за складки его плаща. Ходили слухи, что Грегори почти совсем слепой, хотя он всегда держал свои подернутые пленкой глаза широко раскрытыми, будто видел все вокруг в первый раз после легкой дремоты. Даже если он был слепым, он еще мог прямо смотреть на человека, с которым разговаривал.
Рейнальд де Шатильон ожидал у возвышения, низко склонившись перед сувереном, вытянув одну руку вперед, другой придерживая складки плаща. Тамплиеры, последовав его примеру, также склонились.
Долгое томительное мгновение все головы, за исключением Ги и Грегори, были опущены долу. После трепетной паузы все вернулись в прежнее положение.
Единственной персоной, уклонившейся от этой демонстрации власти, была Сибилла, старшая дочь короля Амальрика и нынешняя жена Ги. Фактически она была королевой Иерусалима и держала власть в своих собственных руках.
Совет баронов, в котором были обильно представлены ордена тамплиеров и госпитальеров, пришел к выводу, что военная обстановка в настоящий момент и в обозримом будущем слишком неустойчива, чтобы позволить женщине иметь реальную власть. Поэтому было решено, что тот, кого Сибилла выберет в мужья после смерти своего прежнего супруга, Вильяма де Монферрата, будет коронован, вместо того чтобы быть просто мужем королевы.
Рейнальд де Шатильон добивался благосклонности Сибиллы. То, что она все-таки выбрала этого Ги де Лузиньяна, было результатом длительной борьбы.
Только Бог да Томас Амнет знали, сколько стальных мечей и ларцов с золотом из сокровищниц тамплиеров повлияло на решение королевы — и на последующее решение совета.
В бессвязной речи епископ Грегори представил короля Ги Богу, христианам Иерусалима, королям Англии и Франции, Святому императору Римскому и императору Византии. Когда речь окончилась, принц Рейнальд выступил вперед и сжал руки Ги, скрепляя согласие между ними.
Один за другим тамплиеры выходили вперед и предлагали свою доблесть и свои мечи на службу Христу и королю Ги.
Когда они вернулись на свои места, Жерар повернулся к Амнету и спросил тихо, одним уголком рта:
— Что твой Камень предсказывает теперь?
— Камень темен для меня в эти дни, господин.
— Ты говоришь загадками!
— Он не показывает мне ни одного лица, которое я когда-либо видел во плоти. Появляется лишь какое-то дьявольское лицо с темной кожей и пронзительными глазами, которые смотрят сквозь туман и бросают мне вызов. Больше нет никаких знаков.
— Итак, ты теперь общаешься с дьяволом?
— Камень служит своим собственным целям. Я не всегда понимаю их.
Жерар хмыкнул:
— Лучше договорись с Камнем, прежде чем мы попытаемся советовать королю Ги.
Томас собирался возразить Жерару, что тот ничего не понимает в этих вещах. Но вовремя вспомнил, что Жерар — магистр и Камень, как и Амнет, в его подчинении.
— Да, господин.
Иерусалимский дворец имел выходы во внешний двор, прорытые под ограждающими его стенами. Они позволяли пройти во дворец, минуя главные ворота, хотя те были открыты всегда, кроме периодов осады.
Рыгая и шатаясь после полудюжины кружек хмельного пива, сэр Бовуар нашел путь, ведущий из трапезной. Его вел зов природы, а его оруженосец — утонченный мальчик знатной французской крови — напомнил ему, что мочиться на камни в коридоре запрещено, особенно, не дай Бог, если за этим вас застанет проныра-сенешаль, Эберт.
Бовуар вышел из освещенного сальными свечами коридора во двор. Как только его ноги коснулись неутрамбованной почвы, он поднял подол своей легкой кольчуги и начал возиться с тесемками штанов. Так велико было его нетерпение, что любой камень в лунном свете казался ему подходящим.
И только он начал мочиться с длинным вздохом облегчения, как от стены отделилась тень и двинулась к нему. Так как руки его были заняты, Бовуар только повернул голову, чтобы посмотреть, кто там идет.
— Могу ли я показать тебе реликвию, о христианский господин? — Голос был певуч, убаюкивал и насмехался.
— Что это, приятель?
— Кусочек от полы плаща Иосифа. Он был найден в Египте после многих сотен лет, а краски еще сохранились. — Руки держали что-то неясное в лунном свете.
— Подними это повыше, чтобы я мог рассмотреть. Руки поднялись вверх, над головой Бовуара, прежде чем он смог что-либо сообразить. Камень, завязанный в узел, ударил его в горло и сломал гортань — рыцарь даже не вскрикнул. Последнее, что он видел, прежде чем тени исчезли навсегда, были горящие глаза продавца редкостей.
Вина из долины Иордана были смолистыми, отдавали пустыней и колючками. Томас Амнет подержал вино на языке, пытаясь обнаружить сладость и терпкость, которую он помнил у вин Франции. Это вино имело вкус лекарства. Он быстро проглотил его.
Остальные тамплиеры были не столь разборчивы. Праздник коронации достиг той стадии веселья, когда добрые христианские рыцари лежат и опорожняют кувшины с вином и пивом в свои глотки. В этом случае вкус вина вряд ли имеет значение.
Амнет посмотрел через стол на сарацинских принцев, которые вынуждены были присоединиться к празднеству — только как гости в этом дворце. Они не пили ничего, кроме чистой воды, которую их слуга наливал им из седельной фляги. Томас, в отличие от многих тамплиеров, знал, что спиртное запрещено их религией.
Сигирет из Небулы был одним из тех, кто никогда не отягощал себя знаниями об обычаях людей, которых собирался убивать. Сейчас, вынужденный сидеть за пиршественным столом рядом с ними, он воспринял воздержание принцев как вероломство.
— Вы не пьете? — взревел Сигирет, приподнимая голову над столом.
Ближайший сарацин, не понимающий норманнского, нервно улыбнулся и прикрыл свой рот тонким платком, которым время от времени вытирал губы.
— Не смей смеяться надо мной, собака!
Два других тамплиера, глядя на объект его ярости, тоже подняли головы.
— Они не пьют, потому что с вином что-то неладно. Посмотрите! Они даже воду принесли с собой!
Амнет, видевший дворцовый водоем после того, как стража поила там лошадей, предпочитал вино. Но остальные за столом обратили внимание на сарацин.
— Может быть, они отравили нас?
— Яд! Именно так!
— Сарацины отравили вино!
— Собаки отравили наши колодцы!
Наблюдая за принцами, Амнет видел, что эти крики проникают даже сквозь их вежливые улыбки.
— Эй! Остановитесь! — воскликнул он, поднимаясь со своего места. — Их пророк строго-настрого запретил им прикасаться к вину, так же как наш Господь запретил прелюбодеяние. Они пьют воду, более привычную для их вкуса. Вот и все.
Пьяные рыцари примолкли и посмотрели на него с недоверием. Некоторые из них, он знал, хотели бы иметь хоть какое-нибудь оправдание, чтобы прирезать сарацинских принцев прямо там, где они сидят. А некоторые охотно включили бы и Томаса Амнета в число зарезанных.
— Ты знаешь их обычаи, Томас, — в конце концов сказал сэр Брор. Тебе можно верить.
Амнет поклонился ему с холодной улыбкой и опустился на свое место. Остальные тамплиеры потянулись за кубками и кружками.
Один из сарацинских принцев поймал его взгляд.
— Спасибо, сеньор, — отчетливо сказал он. Амнет кивнул, в свою очередь глядя на него.
— Я слышал об их пророке, — холодный чистый голос послышался с конца стола. Все вокруг Томаса замерло, как молодая мышь в тени сокола. — Судя по тому, что я слышал, их Мухаммед был погонщиком верблюдов и бродягой, и никем более.
Голос принадлежал Рейнальду де Шатильону. Рыцари за столом беспокойно задвигались. Сидящий рядом Жерар де Ридерфорт положил руку на плечо Рейнальда, но тот стряхнул ее.
— Конечно, у него были видения. И он писал плохие стишки. А почему бы нет? Он пьянствовал почти все время.
Сарацинские принцы прищурились, и Амнет был уверен, что они поняли это издевательство. Однако положение гостей обязывало их хранить молчание.
— Он был никем — конечно, до тех пор, пока не женился на богатой распутнице и не смог предаваться своим капризам и — как ты там сказал, Томас? — прелюбодеянию.
Сарацины впились глазами в Амнета, будто внезапно заподозрили его в том, что он расставил для них ловушку.
— Мой господин, — продолжал Рейнальд, обращаясь теперь к королю Ги, — если бы ты захотел смыть позорное пятно присутствия трупа этого погонщика верблюдов в Святой Земле, я мог бы возглавить поход в Аравию, вырыть его кости и разбросать их по песку, чтобы они проветрились.
Амнет не отрываясь смотрел на принцев. Их глаза сузились до щелочек, белые зубы поблескивали между усами и бородами.
— Кто из рыцарей Ордена тамплиеров присоединится ко мне? — воскликнул Рейнальд.
В ответ на этот вызов раздались нестройные вопли норманнских и французских голосов.
Сарацинские принцы готовы были взорваться, чего и добивался Рейнальд де Шатильон.
— Тьфу на всех христиан! — вскричал один, и оба вскочили из-за стола, опрокинув кубки с красным вином и блюда с едой. Куски пищи полетели на одежду и головы рыцарей.
— Так-то французские господа принимают своих гостей? — спросил второй, адресуя свой вопрос прямо Амнету.
Томас мог только покачать головой и опустил глаза. Сарацины подобрали свои длинные плащи и шагнули из-за стола. Пока они шли к двери в дальнем углу зала, два тамплиера попытались остановить их. Быстрее, чем французы успели среагировать, два кинжала из дамасской стали очутились возле их глоток. Сарацины и тамплиеры повернулись вокруг лезвий, в результате чего принцы оказались ближе к двери. Больше никто не пытался их остановить.
У самой двери один из них задержался.
— Мы знаем этого Рейнальда! — воскликнул он. — Это самозваный принц Антиохии. Пророк отомстит ему.
Выходя, он так хлопнул дверью, что треск прокатился по всему залу. После его ухода воцарилась абсолютная тишина. Внезапно Рейнальд де Шатильон начал смеяться — высоким, чистым, заливистым смехом. Ги, который хмуро наблюдал насмешки над сарацинскими принцами и их уход, расслабился и тоже начал смеяться. Его смех был более низким и богатым оттенками. Теперь смеялись и тамплиеры.
Только Амнет не участвовал в этом. Ему внезапно открылось видение: темное лицо, черные крылья усов, горящие глаза, отыскивающие Томаса Амнета среди прочих.
— Я предоставил тебе, Томас, много поблажек из-за твоих особых способностей, — грохотал на следующее утро Жерар де Ридерфорт из глубины своего кресла. — Не заставляй меня применять власть.
— Я не хотел проявить неуважение. Но вы не можете не учитывать тот вред, который Рейнальд нанес нашему положению в этой стране.
— А как ты оцениваешь это?
— Рейнальд намеренно грубо оскорбил гостей короля Ги. Правила гостеприимства свято соблюдаются этим народом. Пригласить сарацинских принцев во дворец и так глубоко оскорбить их религию — это мог сделать только сумасшедший.
— Томас, у меня раскалывается голова и неприятное ощущение в желудке. Ты побуждаешь меня непонятно к чему. Я ничего не могу для тебя сделать, Ги даже слова не скажет Рейнальду.
— Потому что он боится этого человека.
— По многим причинам. Принц Антиохии грубый и необузданный человек. Ни ты, ни я не осмелимся оскорбить его. Король Ги не захочет… Ну и что ты хочешь от меня?
— Готовьтесь. Готовьте Орден.
— Камень сказал тебе это?
— Нет, не прямо.
— Готовиться к чему?
— К войне.
Файл 03
Стадия куколки
Помни о ней.
Она — забывает.
Прах, наполняющий ее уста,
Исходит из нее.
Помни обо мне.
Я — позабыл тебя:
Я ухожу в самую темную тьму —
Навсегда.
Я позабыл, что когда-то
Рожден был на свет.
Дилан Томас
Регистрационная система отеля «Холидей Халл» рекламировала комнату в Атлантик-Сити как «люкс» и запросила приличную плату вперед, чтобы они могли оценить услугу. Это означало, что санузел — вместо унитаза рядом с кроватью — размещался в отдельном помещении, совмещенном с ванной. В ванну можно было забраться вдвоем, хотя и согнувшись. В комнате не было окон, но голографическое устройство предлагало широкий выбор видов, включая Тадж-Махал, Маттерхорн и безымянные атлантические пляжи, числом 1960. По крайней мере, они не пахли.
Гарден осмотрел электронику: ограниченный доступ, черно-белое изображение, динамик, сломанный предыдущим постояльцем и висящий на одном-единственном оптическом волокне.
На постели была только одна простыня и половина одеяла. Сделанная по трафарету надпись в изголовье гласила, что посетители, предпочитающие пользоваться своими спальными принадлежностями, должны подвергать их химической чистке за дополнительную плату. Комната сдавалась и на полдня, но они с Сэнди заплатили за сорок восемь часов.
— Привет, милый. Гарден повернулся на звук.
— Привет. Где ты была?
— Нужно было сходить по делу, посмотреть, кое-что проверить. Ты знаешь…
Он действительно знал. Он чувствовал запах этого: аромат любви, пот мужчины, запах только что выделившихся гормонов. Гарден не был уверен, что он всегда мог так свободно читать скрытые знаки в душе и теле. Наверное, эта способность была чем-то новым, обнаружившимся лишь после того, как таинственный мужчина пытался убить его. А может быть, состояние Сэнди было очевидным для любого: женщина, которая недавно получила удовлетворение. Он взял это на заметку — над этим стоило подумать.