Долго думали: сажать не сажать? Пока ждали команды, решили держать кандидата на отсидку поближе к лагерям, чтобы далеко не конвоировать, когда придет команда сажать. Михаилу Матоянцу родина доверила строить и обустраивать полигоны на Новой земле и в Тоцке.
А тут срочно потребовалось улучшать отношения с де Голлем, те, кому следует, вспомнили о почетном гражданине Льежа. Матоянцу открыли зеленую улицу в карьере и записали членом общества советско-французской дружбы. Правда, его очень быстро оттуда выжили более активные друзья Франции, о чем Михаил Матоянц никогда не жалел.
Его сыну Ашоту от славной династии Матоянцев досталась страсть к технике и нелюбовь к политике. «Пусть говорят, что хотят, — внушал дед внуку. — Решениями съезда силу тяжести все равно не отменят. А сопромат — не история КПСС, под нового генсека не перепишешь».
Ашот Михайлович Матоянц оказался единственным в роду, кто пострадал от советской власти. И что обидно, в самые ее предсмертные годы.
Засветила ему должность в Женевском представительстве ООН. К тому времени Ашот Матоянц успел построить плотин, заводов и стартовых площадок ракет ПВО по всему развивающемуся миру. От Вьетнама до Мозамбика. Сказался авторитет деда, героическое прошлое отца, друзья французы не забыли боевого товарища, а многие уже успели сделать карьеру и смогли замолвить словечко. Вопрос о назначении был практически решен. Оставалось дело за малым. Желательно было иметь кандидатскую степень. Диссертацию Ашот написал за месяц, заработав остеохондроз. Защищался в корсете, но прошел на «ура». И на следующее утро узнал, что вопрос о назначении решен положительно. На Старой площади. Партия послала на ответственный участок сына сотрудника аппарата ЦК, проверенного в идеологических битвах с империализмом.
На следующий день Ашот вошел в партком Спецмонтажстроя и положил на стол партбилет. И вышел сначала из кабинета, увешанного портретами вождей, а потом через проходную — на улицу.
На следующий день он остался один. Жена взяла чемоданы, упакованные для поездки в Женеву, и переехала к родителям. Детей у них не было, развели быстро.
Но партия загладила невольный грех, разрешив кооперативы. Ашот Михайлович ушел в работу, как некоторые уходят в запой. Все, что он умел делать, — это строить. И строил, пока все разрушали, приватизировали и растаскивали.
С первым миллионом пришел вопрос: а зачем живу? Судьба благосклонна к страстостерпцам. Когда уже нет сил терпеть, она посылает им тех, ради кого стоит жить дальше. Случайно встретил на улице молодую женщину, ведущую за руку девочку-егозу. У обоих были иссиня-черные брови и глаза, какие бывают только у женщин Армении. Ашот пошел следом. Догнал. И с тех пор они не разлучались.
Максимов смотрел на Ашота Матоянца, чувствуя, что и ему нет необходимости представляться. Ашот не выглядел человеком, способным к спонтанным поступкам. Какими бы неожиданными ни казались его действия окружающим, для самого Ашота они были результатом тщательного расчета и долгих тяжелых размышлений.
— Вы — Максимов, не так ли?
— Да. — Максимов отложил газету. — Простите, с кем имею честь?
— Ашот Матоянц. Отчим Карины.
— Очень приятно.
Ни Максимов, ни Матоянц не протянули руки.
«Значит, предстоят серьезные разборы», — подумал Максимов.
В холле сразу же нашлись двое, явно телоохранительных габаритов.
— Ваши? — указал глазами на них Максимов.
— Да. Вас это тревожит?
— Ни коим образом.
— А меня тревожит судьба Карины, — перешел в наступление Матоянц.
— И мне она небезразлична.
— Значит, мы по-разному видим ее будущее.
— Что же удивительного, мы же люди разного круга, — мягко указал Максимов.
Матоянц полез в карман. Достал золотой портсигар. Впрочем, не вычурный и тяжелый, а тонкой старой работы.
— Курите? — поинтересовался он.
— Благодарю, предпочитаю свои.
Матоянц закурил. Сел, закинув ногу на ногу. Прощупал Максимова взглядом, как тычут ножом в прожарившегося барашка, определяя, пора ли подавать на стол.
— Как вы догадались, я о вас многое знаю. Не все. Но достаточно.
Максимов выжидающе промолчал.
— Будь вы охотником за невестами, озабоченным дегенератом или нечесаным неформалом, типа тех, с кем раньше водилась Карина, разговор был бы другим. Вы, надеюсь, понимаете?
— Безусловно, — согласился Максимов. — Как и отдаю себе отчет в том, что беседую с авторитетным и влиятельным человеком, который не унизится до необдуманного поступка.
Матоянц по-новому посмотрел на Максимова.
— Что ж, это похоже на то, что мне о вас говорили. — Он не стал уточнять, кто и что именно говорил. — Карина сейчас поедет домой, — заявил он. — И вы о ней забудете.
— Первое вполне вероятно, второе невозможно, — ответил Максимов.
Ашот Михайлович покраснел до кончиков ушей. Тяжело засопел. Краска медленно схлынула с лица.
— У вас с ней серьезно? — с явным усилием произнес он.
— Да. Серьезно и взаимно.
— Карина через неделю уезжает учиться во Францию. Учебу в университете я уже проплатил. Все бумаги оформили, пока эту девчонку черти носили неизвестно где.
— Она ездила хоронить отца. В Гамбург. Я ее сопровождал. Извините, что Карина не поставила вас в известность. У нее были свои резоны, мне непонятные, но тем не менее я посчитал себя не в праве настаивать и тем самым вмешиваться в ваши семейные отношения.
Ашот Михайлович сузил глаза. С видимым усилием заставил себя расслабиться.
— Все, вопрос закрыт, — сказал он, откидываясь на подушку. — Теперь займемся вами, Максим. Насколько я знаю, вы собираетесь в экспедицию?
— Ваша осведомленность делает вам честь, — улыбнулся Максимов.
— Моя осведомленность стоит денег, только и всего. Невелика честь гонять охранников по всему городу и заставлять их следить за дочкой! Впрочем, не первый раз, чтобы вы знали. Да бог с ней. Речь о вас. Итак, экспедиция. Она стоит денег. — Ашот Михайлович стряхнул столбик пепла в пепельницу. — Сколько?
— Вы предлагаете мне деньги за то, что я оставляю Карину в покое?
— Именно. Но можете потратить их на экспедицию. Я предпочитаю покупать людей, а не стрелять в них. Смерть порождает проблемы, а деньги их решают. Двадцать пять тысяч вас устроят?
— Мне нужен самолет до Душанбе. Срочно.
Ашот Михайлович повел бровью.
— Как срочно?
— Вылет — завтра утром.
Новая порция пепла упала в пепельницу.
— Минус пятнадцать тысяч от суммы договора, — произнес он тоном бизнесмена.
— Согласен, — кивнул Максимов.
— Вы отдаете себе отчет, что через минуту опротестовать сделку не сможете?
— Безусловно. Как и вы.
— Я-то за свои слова привык отвечать.
Ашот Михайлович вскинул руку. По его сигналу один из телохранителей с грацией танка двинулся к дивану. Склонился над хозяином, одновременно вперив взгляд в Максимова.
Выпрямился с ничего не выражающим лицом, сунул руку во внутренний карман пиджака. Скользящим движением, прикрыв ладонью, опустил в подставленную руку хозяина плоский сверток.
Ашот Михайлович протянул Максимову деньги.
— Здесь пятнадцать тысяч. Пять передадите командиру экипажа на летном поле.
Максимов принял конверт, сунул в карман.
— Вот телефон командира. — Матоянц написал номер на обороте визитки. — Позвоните немедленно. Им надо подготовиться. Еще просьбы будут?
— Да, одна.
На лице Ашота Михайловича отразилось нескрываемое торжество.
— Какая? — процедил он.
— Берегите Карину. Теперь вы за нее отвечаете.
Ашот Михайлович внимательно посмотрел на Максимова.
— Я подумал, вы хотите попросить не ставить в известность Карину.
— А я знал, что вы так подумаете.
Ашот Михайлович встал вслед за Максимовым. Ростом он оказался ниже Максимова, что, однако, не бросалось в глаза из-за властного облика.
Неожиданно для Максимова он протянул руку.
— Моя информация о вас оказалась не полной, — произнес он. — Вернетесь, дайте о себе знать. Есть смысл сотрудничать дальше.
Он развернулся и, ступая, как Наполеон, идя вдоль шеренги гвардии, двинулся к выходу.
Глава двадцать девятая. «Не пей вина, Гертруда!»
Странник
Максимов пошел навстречу Эрике и Леону, вышедшим из лифта.
— Вот и мы! — Эрика ослепила его улыбкой. — А где Карина?
— Ей пришлось срочно уехать. Какие-то семейные проблемы, — ответил Максимов.
На лице Эрики появилось выражение, какое бывает у спортсмена, поднявшегося на высшую ступеньку пьедестала.
— Очень жаль. Карина чудесная девушка. Мы так мило с ней поболтали. — Она непринужденно взяла Максимова под руку. — Ты покажешь мне Москву, Максим?
— А ты разве раньше не бывала в Москве?
— Один раз, года два назад. Мой двоюродный дядя служит в посольстве. То, что он мне показал, мне не понравилось. Такое ощущение, что не уезжала из Европы. Москва становится интернациональным городом, ты не находишь?
— К сожалению, скорее Сингапуром, чем столицей страны.
— О? Ты такой патриот!
— К своему несчастью. Мой патриотизм — фантомные боли в ампутированной конечности.
Сквозь предупредительно разъехавшиеся в стороны стеклянные двери он вышли на улицу. В ранних из-за пасмурного неба сумерках светились неоновые огни, размытые висевшей в воздухе моросью.
— Погодка — займи, но выпей, — пробормотал Максимов, поднимая воротник куртки.
— Не понял? — спросил Леон.
— Сейчас все поймешь, — пообещал Максимов. Указал на шпиль здания МИДа. — Нам туда.
* * *
Бар «Джон Булль» посещают банковские клерки и удачливые менеджеры оптовых компаний. В «Макдональдсе» жуют снобы с тонким кошельком, продвинутые школьники и мамаши, в награду за хорошее поведение премирующие невоспитанных чад булкой с котлетой и стаканом шипучки. Нормальный русский человек в закусочную, где не наливают водки, не пойдет. Нормальные люди набились в стекляшку у метро. Там было тепло, пьяно и душевно. Но с иностранцем в столь специфическое заведение не пойдешь. Максимов забраковал арбатские суше, баварские, итальянские и турецкие ресторанчики за их суррогатную иностранность. Выбрал «Елки-палки». Сытно, вкусно, относительно недорого и стиль «а-ля рюс» не так уж вызывающ.
— А здесь мило, — выставила оценку Эрика. — Только не пойму, зачем в зале телега?
— Приспособили под шведский стол для закусок, — объяснил Максимов. — С водкой, родная, не тяни. С нее, проклятой, и начнем, — по-русски обратился он к официантке в рубашке с петухами.
— Пойду за закусками. — И Леон с большой тарелкой направился к телеге, где уже вовсю орудовали ложками двое мужчин, по виду — из провинциальных бизнесменов. Дядьки грузили тарелки так, словно решили наесться салатами на год вперед.
— Ты чем-то расстроен, Максим? — Эрика придвинулась ближе.
— Вовсе нет. Наоборот, все проблемы решены. — С ее молчаливого разрешения он закурил. — Пока нет Леона, хочу спросить, что вас связывает?
— У нас партнерские отношения — и не более того. Если ты это имел в виду. А почему ты спросил?
— Ну хочется знать, с кем пускаюсь в авантюру. Там притираться характерами некогда будет. Но если вы умеете отделять личные отношения от деловых — нет проблем. Правда, я не могу понять, как можно работать рядом с женщиной и не испытывать к ней никаких чувств.
— У Леона это хорошо получается. Эрика произнесла фразу так, что по интонации чувствовалось, она ждет вопроса: «А у тебя?»
Максимов сделал вид, что не поддался на провокацию.
— У меня тоже. — От него не укрылась разочарованная гримаска, мелькнувшая на лице Эрики. — Карина в экспедицию не поедет.
В ушах Эрики, наверное, его слова прозвучали, как фанфары на олимпийском стадионе, таким торжеством озарилось ее лицо.
— Вот так новость!
Леон в этот момент подошел к столу. Поставил в центр тарелку с закусками нескольких видов.
— Секретничаете? Это нечестно, — проворчал он.
— Я все объясню. — Максимов оглянулся на официантку, возникшую за спиной. — О, как ты вовремя, милая!
Первая рюмка прошла под тост: «За успех в нашем безнадежном деле».
Эрика, увидев, как хлопнули водку мужчины, забеспокоилась.
— Мальчики, не забывайте, у нас еще есть дела.
— Никаких дел уже нет, — возразил Максимов. Промокнул губы салфеткой и продолжил:
— Как обещал, экспедиция организована за три дня. У меня в кармане лежит командировочное предписание, письмо крупному бонзе в министерстве культуры Таджикистана за подписью моего деда, профессора Арсеньева. Нам крупно повезло. Как раз в нужном районе разбит лагерь международной археологической экспедиции. Ее руководитель, профессор Миядзаки, как оказалось, дружен с моим дедом и отказать ему в просьбе не мог. В общем, секретарь Миядзаки встретит нас в Душанбе и отвезет в лагерь. Так что с легендой у нас полный порядок.
— Чудесно! — радостно захлопала в ладоши Эрика.
— Осталось решить вопрос с финансированием, — остудил ее энтузиазм Максимов. Леон бросил взгляд на Эрику. Эрика вмиг стала деловой женщиной.
— Я считаю, что расходы на билеты, питание и проживание каждый должен нести самостоятельно.
— Эрика, а как ты себе представляешь питание и проживание в условиях гористой пустыни? — с иронией спросил Максимов.
— Он прав. — Леон поковырял вилкой кучку тертой морковки. — Потребуется закупить в Душанбе снаряжение и продукты для рейда. А это не прогулка на природе. Рассчитывай, что не один день нам придется идти, прячась ото всех.
— Сколько это будет стоить? — Эрика пыталась взять торг в свои руки.
— Добавьте аренду машины. И чартер до Душанбе, — подлил масла в огонь Максимов.
— Чартер? — вскинула брови Эрика.
— Билеты на регулярный рейс раскуплены на месяц вперед. Остается поезд. Но это трое суток такой экзотики, что вам не выдержать.
Максимов полностью насладился произведенным эффектом и лишь после этого продолжил:
— Но эту проблему я решил. Нашел спонсора. Предоставляет самолет и вкладывает десять тысяч долларов в нашу экспедицию.
— На каких условиях? — тут же среагировал Леон. — Учти, эксклюзив на информацию уже продан.
— Условия никоим образом не затрагивают ваши интересы. Это личный контакт. Отчим Карины — крупный коммерсант. Ему нравится быть меценатом.
Эрика сориентировалась раньше Леона.
— Что ж, если это личное, проблем нет. — На губах ее блуждала улыбка кошки, увидавшей мышку. Максимов разлил водку по рюмкам.
— Предлагаю напиться. Самолет готов, вылет завтра утром.
— Ну зачем же напиваться? — с гортанным воркованием в голосе спросила Эрика.
— Это единственный способ узнать друг друга поближе. И самый надежный способ проверки, кто есть кто. Мы долго жили в условиях тоталитаризма и придумали сотню уловок. Например, кто не пьет наравне со всеми, тот — стукач КГБ.
Никто не хотел, чтобы его заподозрили. Через каких-то двадцать минут Максимов довел кампанию до нужной кондиции.
«Наш человек», — подумал он о Леоне.
Француз не отставал, опорожняя рюмку за рюмкой. Пил, как полагается, пьянея медленно и солидно. Ни выкриков, ни истерического веселья, ни истерики.
«Тяжелый случай», — определил Максимов, отводя взгляд от раскрасневшейся Эрики.
Слишком долго смотреть в ее глаза с расширенными зрачками было опасно. И так уже ножка под столом, сбросив туфельку, настойчиво щекотала ногу Максимова.
* * *
Какие бы у вас ни были планы на ночь, следует проводить подвыпившую даму до дверей ее дома. Мало ли что может случиться.
Эрика со второго захода попала ключом в скважину замка. Распахнула дверь.
— Зайдешь? — Вопросительной интонации не было. Только ожидание.
— На пять минут, — кивнул Максимов.
По улыбке Эрики он понял, что в аэропорт ему суждено ехать из гостиницы.
В номере Эрика усадила Максима в кресло, сама прошла в спальню.