— Я запомнил, — предупредил Максимов.
— Ой, напугал. Еще час такой тряски, и в голове кисель будет. Может, остановимся. Макс?
— Нельзя, галчонок. — Максимов стал серьезным. — На месте отдохнем.
— Сколько осталось? — спросил Леон. Максимов посмотрел на дисплей прибора.
— Скоро будем на месте.
Их крестик уже вплотную приблизился к ярко-зеленой точке на дисплее.
«Уазик», надсадно урча движком, медленно перевалил через подножье крутого холма. Тропа в этом месте сузилась настолько, что по ней пришлось ехать, круто завалившись на правую сторону. Тяжко скрипнули рессоры, машина выровнялась.
Открылся вид на узкую долину, упирающуюся в выжженный склон.
— Приехали! — вскрикнула Юко. — Вон там лагерь.
Максимов взглядом обшарил ровную, как стол, долинку. Косая тень скрывала от глаз дальний конец, на который указала Юко.
Полная тишина. Ветер гонял султанчики пыли. Никаких признаков жизни.
Облегчения от конца трудного пути Максимов не почувствовал. Только тревогу.
— Ну-ка посигналь! — приказал он Пете.
На рев клаксона отреагировали только птицы. Два стервятника вяло поднялись в воздух на полпути к месту, где должен был быть лагерь.
Максимов достал из кармана миниатюрный бинокль. Приложил к глазам.
В окулярах отчетливо проступили контуры палаток. Людей видно не было. Вообще никаких признаков жизни. Слабый ветер трепал черную тряпку, повешенную на высоком шесте.
Максимов опустил бинокль. Послюнявил палец, высунул в окно.
«Надо же, повезло. Спиной к ветру подъехали», — подумал он.
— Подай чуть-чуть вперед, — сказал он водителю.
Все время, что «уазик» полз по залитой солнцем пустоши, в салоне висело напряженное молчание.
— Останови.
Максимов прикинул, что до места, откуда из чахлой травы взлетели стервятники, осталось метров двадцать.
— Ждите здесь. Никому не выходить.
Максимов вышел из машины. Снаружи было так же жарко, спасал только слабый ветерок.
Максимов машинально потянулся к платку, толстым жгутом накрученным на шее, но, решив не сеять панику раньше времени, отдернул руку.
Распахнул заднюю дверцу.
— Сиди, — остановил он Карину. — Леон, одолжи на пять минут…
Леону уточнять не требовалось. Он молча протянул Максимову «Калашников». Взамен Максимов отдал пистолет.
Максимов не оглядываясь пошел по тропе к лагерю.
Первый труп, как и рассчитывал, нашел через двадцать метром. Это был мужчина средних лет. Птицы уже успели основательно поработать над ним. Спина и ноги были сплошь исклеваны. В прорехах потемневшей от сукровицы майки влажно блестела разодранная плоть. Затылок был расклеван до белой кости.
Максимов распутал жгут и закрыл себе лицо, как хирургической маской. Сквозь влажную ткань дышалось труднее, но это была единственная защита.
Подсунул ствол под голову трупа, как смог, развернул к себе лицом.
Падальщики еще не успели обглодать лицо. Оно вздулось и потемнело, налилось трупной одутловатостью, но все еще можно было рассмотреть, что это европеец.
Явных следов насильственной смерти, на первый взгляд, не было.
На пожухлой траве отпечатался отчетливо видный след волочения — две борозды на сухой земле. Максимов пошел по следу и быстро понял, никто мужчину насильно не волок, он полз сам. Полз долго, из последних сил царапая земли, пока не затих, предоставив солнцу добить себя.
Максимов пошел к лагерю, чувствуя спиной слабые удары ветра.
«Труп почти свежий. Три — четыре дня, не больше, — рассуждал он. — Со словами Юко сходится. Непонятно только одно: почему лагерь ликвидировали без выстрелов? — И вообще, могли бы спалить к чертовой матери, имитируя нападение неизвестных бандитов».
Он знал ответ, просто пытался чем-то занять себя, пока не убедится, что угадал. Ответом был черный флаг над лагерем.
Второй труп — молодой женщины — лежал в пяти метрах от палатки. Трепавший его стервятник даже не стал взлетать, увидев Максимова. Просто хлопнул крыльями. Зло покосился на человека, перебрал лапами, устраиваясь поудобнее.
Максимов вошел в квадрат, образованный четырьмя палатками.
Никого. Только тяжелый трупный запах.
Сидевший на навесе стервятник гортанно вскрикнул, испугавшись неожиданного появления человека с оружием в руке. Громко захлопал крыльями и тяжело взлетел в воздух.
Вокруг все вдруг наполнилось движением и нечеловеческими мерзкими криками.
Максимов рефлекторно метнулся в сторону, кувырком прокатился по земле, распластался, описал дугу стволом автомата.
Из палаток, как стая растревоженных гусей, вырвались стервятники. Хлопали крыльями, волоча хвосты по пыли, тяжко подпрыгивали, ложась на ветер.
Он успел заметить, что грудь и шеи птиц лоснятся от липкой жижи. Едва сдержался, чтобы не дать очередь вслед взмывающим в небо тварям.
Стервятники, возмущенно клокоча, закрутили в небе карусель, явно не собираясь далеко отлетать от сытного стола.
Максимов встал, отряхнулся. Туже затянул платок. Из-под распахнутых пологов палаток пахнуло такой трупной вонью, что сразу же сперло дыхание.
В темноте палаток от жары трупы успели вздуться и потемнеть. Сложно было определить, мужчина перёд тобой или женщина. Максимов, борясь с тошнотой, заставлял себя смотреть, схватывая малейшие детали. Проанализировать можно и после. Сейчас главное — увидеть и запомнить.
Большой навес служил столовой и кухней. Длинный стол был пуст. В котлах чисто. После последнего приема пищи всей экспедицией никто ничего не готовил, даже не нашлось грязной посуды. Вся она, чисто вымытая, лежала в ящиках, укрытая от песка и пыли.
Под малым навесом, служившим кабинетом и штабом экспедиции, он нашел профессора Миядзаки. Опознать его удалось только по нашивке на нагрудном кармане куртки.
Профессор сидел, скрючившись, в шезлонге, ткань которого так пропиталась трупным ядом, что сделалась пергаментно-шершавой. От лица практически ничего не осталось. Страшно скалились белые зубы сквозь исклеванные до десен губы. В пустых глазницах засохла темная слизь.
Рука свешивалась к земле, черные отекшие пальцу указывали на блокнот, занесенный пылью.
Максимов ногой отбросил блокнот в сторону. Подошел, стволом стал листать страницы.
Профессор вел дневник четким каллиграфическим почерком. Лишь на двух последних страницах иероглифы превратились в дрожащие каракули. Единственное, что смог прочитать Максимов, было короткое слово на английском, повторяющееся раз за разом.
— Что-то вроде этого я и предполагал, — пробормотал он.
Антрикс — сибирская язва. В худшем варианте — легочной форме — три дня на все. Первый — легкое недомогание, напоминающее начало гриппа. Второй — жар и ломота во всем теле валят с ног. На третий легкие превращаются в кашу, и захлебываешься собственной кровью.
«Это в том случае, если ребята, вскрыв могилу, докопались до биологической бомбы, ждавшей своего часа. Такое случается. А если применили вирус из военных лабораторий, то все могло кончиться за одни день, — подумал Максимов, обводя взглядом мертвый лагерь. — Когда поняли, что умирают, было уже поздно. Только и успели, что флаг поднять, предупреждая живых».
Он вернулся к столу, за которым сидел профессор.
Бумаги и карта были придавлены камнями. Все было густо запорошено мелким песком.
Маленькая ящерка разлеглась прямо на панели спутникового телефона. Стрельнула в сторону, едва на нее упала тень.
— Ну и что нам скажет хвалёная японская техника? — вслух спросил Максимов.
Надавил стволом на клавиши.
Телефон был в исправном состоянии. Судя по записям в памяти аппарата, последний входящий звонок пришел в шесть утра. Исходящих не было.
Максимов продолжал нажимать кнопку, пока не убедился, что связь лагеря с внешним миром оборвалась в одиннадцать часов вечера предыдущих суток. Шла серия исходящих звонков, по пять минут каждый. После этого — тишина. Последний входящий — в десять вечера, продолжительность разговора — десять минут. Номер звонившего тот же, что и в шесть утра сегодня.
«Юко, — сделал вывод Максимов. — Не соврала. Миядзака поручил ей встретить нас и попросил перезвонить позже, уступив телефон сотрудникам для личных нужд. Но после одиннадцати уже никто к аппарату не подошел».
По утрамбованной тропе прошел к месту раскопок.
Обычный вид. Яма. Ряд тентов вокруг. Аккуратно сложенные инструменты. Люди закончили рабочий день и больше никогда сюда не вернулись.
Максимов заглянул в раскоп.
На самом дне темнел прямоугольник с ровными краями. Достаточный, чтобы вместить в себя тело крупного мужчины. Наверное, оттуда и пришла в лагерь смерть.
«Надо уходить», — решил Максимов.
Назад прошел мимо профессора. Задержался у стола.
Долго смотрел на спутниковый телефон. В палатку, где размещался радист со своей аппаратурой, войти было невозможно — все залило трупной жижей, вытекшей из восьми раздувшихся тел. А здесь, на открытом ветру месте, вполне можно было проверить догадку.
Решившись, Максимов ударом приклада расколол трубку. Из развалившегося корпуса наружу вывались крохотные детальки и осколки электронной платы. Максимов ударил еще раз, целясь в нижнюю часть, где размещался микрофон.
И увидел то, что больше всего не хотел увидеть. Явно лишнюю деталь. Ни цветом, ни размерами не подходящую к остальной начинке трубки. Стальной цилиндрик с мелкой сеточкой крохотных отверстий на торце.
Увидев, что на сетке остались следы белого порошка, Максимов отпрянул, прижав платок ко рту.
Побежал прочь, стараясь дышать как можно реже.
Смерть, невидимая, но неотвратимая была повсюду. Белым порошком, смешавшись с пылью, висела в воздухе.
Леон, несмотря на запрет, вышел из машины. Не утерпел. Прошел к трупу на тропе.
— Еще одну премию решил заработать, стервятник, — зло прошипел Максимов.
До Леона оставалось метров сто, и слышать Максимова он не мог. К тому же тот был полностью поглощен своим ремеслом: раскрыл чемодан с аппаратурой и готовился к съемке.
До зуда в пальцах захотелось дать очередь ему под ноги, но Максимов сдержался.
Снял платок. Держа навесу, поднес зажигалку. Пламя лизнуло ткань.
Леон выпрямился, закрывшись рукой от солнца, стал следить за действиями Максимова.
— У тебя запасной камуфляж есть? — крикнул Максимов.
— Да, — после паузы ответил Леон.
— И слава богу, — прошептал Максимов.
Уронил горящий платок в траву. Она сразу же затрещала, стала чернеть и жухнуть. Огонь из-за яркого солнца казался бесцветным.
Максимов сорвал с себя всю одежду, бросил в огонь. По камуфляжу сначала поползли черные змейки, потом проклюнулись красные язычки. Серый удушливый дым потянулся вверх.
«Запасной обуви не взял, а жаль, — подумал Максимов. — Ладно, бог даст, пронесет».
Он по очереди поднес кроссовки к огню, окуная в горячий дым. Держал, пока хватало терпения выносить боль в пальцах.
— Ма-а-кс! — донесся крик Карины.
Максимов вскинул голову.
Солнце застило глаза, он разглядел только нечеткий контур ее фигуры рядом с машиной.
В следующую секунду «уазик», взревев мотором, развернулся, подняв облако пыли.
— Ма-а-акс! — отчаянно закричала Карина.
Максимов вскинул автомат.
«Двести метров… Блин, срежу же дуру!», — мелькнуло в голове.
Карина была на линии огня, а стрелять бы пришлось вверх и против солнца.
Максимов бросился вперед, забирая вверх по склону. Был единственный шанс остановить «уазик» — накрыть его очередью с высокой точки.
Краем глаза заметил, что Леон нагнулся над своим чемоданом, выхватил что-то и принял стойку для стрельбы с колена.
Протрещала короткая очередь. И сразу же еще одна.
«Уазик» как раз переваливал через гребень. Пули догнали его в последнее мгновенье. Максимов успел заметить, как из заднего стекла брызнули осколки. Машина скрылась из глаз, только слышался низкий удаляющийся рев мотора. Вдруг раздался скрежет, и двигатель захлебнулся.
Максимов прибавил шагу. Не обращал внимания на врезающиеся в пятки камни и секущую по икрам траву. Лишь один раз мелькнула мысль: «Если нахватался вирусов, то сейчас как раз заколачиваю в легкие!»
Но он отбросил ее, чтобы не мешала бежать. Жизнь сей час зависела от того, удастся ли остановить машину. Там все — одежда, еда и главное — вода.
На гребне они оказались одновременно с Леоном, в десяти метров друг от друга.
«Уазик» не проехал вниз и ста метров, врезавшись в камень.
— Пошли! — крикнул Максимов, рукой показав, что заходить надо с двух сторон.
Подбежали к машине, когда из нее выпрыгнула Юко. Ошарашено посмотрела на несущегося на нее голого Максимова. Медленно осела на землю.
— Некогда рассиживаться, родная! — по-русски, на выдохе крикнул Максимов.
Схватил японку за рукав, рывком отбросил от машины. Леон уже успел встать у дверцы водителя и навести автомат. Оглянулся. По-волчьи оскалился.
— Готов!
Он расслабленно уронил руки.
Максимов скользнул взглядом по тенту, прошитому пулями. Отметил, что кучность попадания отменная. Почти все пули вошли левее заднего окна. У водителя не осталось ни одного шанса.
В этом Максимов убедился, когда Леон распахнул дверцу.
Петя сидел, уткнувшись лицом в руль. Затылок срезало пулей. Содержимое черепной коробки расплескало по лобовому стеклу. На спине на линии лопаток растекались два кровавых пятна.
Максимов сплюнул липкую слюну, забившую рот.
— Можешь себя поздравить, Леон. Только что ты замочил сотрудника местной контрразведки.
— Уверен? — в голосе Леона не было страха, только усталость.
— Подумай сам, кого могли закрепить за японской экспедицией? Только фээсбэшника. Или как они у них называются… Короче, если за бандюка в гостинице тебе светит срок, то за Петруху просто за яйца подвесят.
Леон на перспективу умереть под пытками отреагировал саркастическим смешком.
— Ну-ну, — покачал головой Максимов. — Откуда оружие?
Леон похлопал по вороненому корпусу «Аграма».
— Трофейный. У охотничьего домика подобрал. Помнишь?
— А чемоданчик, значит, с секретом. Рентгеновскими лучами не просвечивается? — догадался Максимов.
— Фирма «Самсамит» делает, специально для фотооборудования, — с усмешкой объяснил Леон. Максимов оглянулся.
— Юко, ты цела?
Девушка отряхивала испачканный в пыли комбинезон. Ответить не успела.
Под капотом «уазика» раздался хлопок, следом за ним — сильный удар распахнул капот, и вверх выстрелил сноп огня.
Максимов и Леон присели от неожиданности.
— Бензопровод перебил, стрелок хренов! — прошипел Максимов.
Пламя перекинулось на тент. Высушенный солнцем брезент сразу же затрещал.
Они не стали сбивать пламя, поняв, что все бесполезно, машину не спасти. Леон успел вытащить первый попавшийся под руку рюкзак, Максимов вырвал из багажника канистру. Тент рассыпался на горящие лоскуты, огонь хлынул в салон.
— Назад!! — закричал Максимов — Баки!!! Едва успели отбежать и рухнуть в траву, как бабахнул тугой взрыв, и над ними пронесся огненный ветер.
За пять минут огонь обглодал машину до черного остова, осел, захлебнувшись в чадящем дыму.
Максимов сидел на камне в стороне от всех. Юко и Карина, притихшие, с побитым видом перебирали вещи из уцелевшего рюкзака.
Голую спину Максимова припекало солнце. Он не спешил одеться в форму, брошенную Леоном. Сигарета дотлевала, спрятанная в кулаке.
— Ладно, хватит себя жалеть, — прошептал Максимов, раздавив окурок. — Леон, подойди! Только так, чтобы ветер дул в спину.
Карина с Юко переглянулись. Это были первые слова, произнесенные Максимовым за полчаса, прошедшие после пожара.
Леон остановился в трех метрах, хотел сделать еще шаг, но Максимов вскинул руку.
— Стой. Дальше нельзя.
Леон встал, широко расставив ноги. Автомат положил на скрещенные руки.
— У тебя не пропало желание идти к кишлаку? — спросил Максимов.
— Еще нет.
— Похвально. Сколько до него?
— До заката можно успеть.