Матан не ответил. Он взял со своего стола несколько машинок и теперь возил их по столу туда-сюда. Хемда подумала и попыталась отобрать одну из машинок. Матан уцепился за нее, Хемда стала тянуть, в процессе пощекотала Матана под мышкой, и он захихикал, не отпуская машинки. Хлопнула дверь, и вошла Инбар в спортивном костюме. Матан рывком привстал со стула, на секунду замер, после чего вскочил и убежал из кухни.
— С добрым утром, заяц! — крикнула Инбар в сторону ванной.
Из ванной раздались нечленораздельные мычащие звуки.
— Он очень занят, — объяснила Хемда, отворачиваясь к плите, — он чистит зубы.
* * *
— Вот говорят, многим девочкам сложно найти общий язык со своими папами. Особенно не очень обычным девочкам или тем, кто предпочитает говорить о своих чувствах. Мол, мужчины редко говорят о чувствах и еще реже проявляют готовность в них копаться. А у меня таких проблем нет, я рассказываю папе абсолютно все, даже самое сокровенное. В детстве это было не так., но потом изменилось.
— А когда это изменилось?
— Когда папа умер.
* * *
— И так почти каждый день, понимаешь? Вчера порвал мой рисунок, сказал, что случайно на него упал. Сегодня сдвинул мой велосипед в кусты. Потом откусил кусок моего бутерброда и выплюнул мне на стул.
Волосы у Инбар вились крупными черно-седыми кольцами и на конце прядей образовывали пружинки. Время от времени Матан раскручивал какую-нибудь из пружинок, а потом отпускал и смотрел, как она моментально скручивается обратно.
— Если бы ты был девочкой, все было бы просто. Я бы объяснила тебе, что Алон просто хочет с тобой играть, и предложила бы позвать его в игру.
— А если я не девочка, значит, Алон не хочет со мной играть?
— Да нет, глупый заяц. Алон в любом случае хочет с тобой играть. Просто у девчонок это как-то проще. Позвать, куклу протянуть, что ли. А мальчишке как?
— Не знаю, — насупился Матан. — Кататься на велосипеде я ему не дам.
— Да не давай, кто тебя заставляет. Но подумай, что можно сделать для человека, который очень хочет с тобой дружить.
— А почему он не может просто этого сказать?
— А ты бы смог?
Матан подумал немного, скручивая и раскручивая пружинку волос у Инбар на голове.
— Нет, — сказал он. — Но плеваться бутербродом я бы тоже не стал.
— А что бы ты сделал?
— Я бы помог мне чистить велосипед тряпочкой.
— А потом?
— А потом я бы уехал кататься. И мне стало бы грустно, что я не взял меня с собой.
— Вот ему и грустно. Понимаешь?
— Понимаю. Мне тоже бывает грустно.
— Отчего тебе бывает грустно?
Матан опять насупился.
— Не скажу.
— Понятно. Но Алону ты все-таки как-нибудь помоги. А то он так и будет тебя доставать.
— А если он опять меня обидит?
Инбар хитро прищурилась и склонилась к уху Матана.
— Тогда побей его.
— Это поможет?
— Смотря кому. Тебе — да. Ты будешь ощущать себя героем.
— А ты?
— Что я?
— Ты можешь мне помочь?
Инбар покосилась на Матана и хмыкнула.
— Я могу все что угодно, включая летать, исключая петь. Заказывай.
— Не уходи от мамы, — попросил Матан.
* * *
Алон по прозвищу Алон-Балон приблизился к велосипеду. Велосипед лежал на боку возле забора и ждал, пока Матан доест обед. Но на обед были куриные крылышки с черносливом, а Матан их очень любил, поэтому велосипед заждался. Алон-Балон тоже любил куриные крылышки с черносливом, но такой случай нельзя было упускать. Тем более что уходящая перед обедом нянечка Аяла опять забыла закрыть калитку. Алон-Балон взял велосипед за блестящий руль и поставил на колеса. Велосипед нежно звякнул. Алон не умел кататься на велосипеде, поэтому он просто пошел и повел велосипед за собой. Велосипед поехал.
— Эй, Балон, куда ты повез велосипед Матана? — крикнула Нурит откуда-то сзади.
— Куда надо, — ответил Алон и ускорил шаг.
Увидев Матана, он побежал. Матан, выбегая следом, зацепился за торчащую ветку и до крови разодрал руку от кисти до локтя. Остановился на секунду, досадливо пошипел, лизнул царапину и помчался дальше. Через какое-то время Алон бросил велосипед и побежал налегке, но Матан его догнал. Повалил на спину, капая Алону на рубашку кровью с расцарапанной руки, и прижал к земле. Алон заплакал. Матан посмотрел на него, отпустил и встал. Вернулся к своему велосипеду, оседлал его и поехал обратно в детский сад.
* * *
— А еще, — сказал Матан, выглядывая мокрой головой из купального халата, — сегодня он угнал мой велосипед.
— Кто? Твой Балон? — спросила Инбар, расчесывая ему волосы щеткой.
— Он не мой. Он дурацкий. И он угнал мой велосипед.
— А ты?
— А я догнал его и побил.
— А велосипед?
— А велосипед он еще раньше бросил.
— А ты его сильно побил?
Матан пожал плечами. Инбар осторожно развернула его к свету и принялась смазывать йодом длинную царапину.
* * *
— Я очень удивлена, госпожа Король, — говорила воспитательница Дара. — Удивлена и расстроена. Так избить своего товарища…
— Алон — не товарищ Матана, — ответила Хемда, вытянувшись как школьница перед высокой Дарой. — Они не дружат.
— Это неважно, дружат, не дружат. Он его избил! Когда Алон пришел в группу, у него вся рубашка была в крови. И он плакал, рассказывая, что Матан его побил.
— Мне очень жаль, — сказала Хемда.
— Мне тоже, госпожа Король.
— Я поговорю с Матаном.
— И в жизни детского сада он тоже участвует плохо, — продолжала Дара. — Он не играет с детьми, мало общается, много молчит. Целыми днями сидит на заборе и охраняет свой велосипед. Мне кажется, у него комплекс собственника Не может оторваться от созерцания своего имущества, охраняет его. И Ал она он ведь избил из-за того, что мальчик взял его велосипед покататься.
— А что говорит сам Матан? — спросила Хемда.
— Сам Матан не говорит ничего. Он неразговорчив.
Открылась дверь, и вошла Инбар.
— Извините, я опоздала, — сказала она, — я с работы. Что случилось? Почему нас вызвали?
— Матан избил мальчика, — сказала Хемда.
— Я в курсе, — ответила Инбар. — Матан защищался. Мужчина должен уметь защищать себя и свою честь.
— И свое имущество? — иронически уточнила воспитательница Дара.
— Да, если хотите, и свое имущество. К тому же велосипед для Матана — не просто имущество. Они расстаются только ночью. Алон переживал, что Матан не хочет с ним играть, поэтому утащил велосипед.
— Алон взял велосипед покататься!
— Алон не умеет кататься на велосипеде, — сказала Инбар. — И если вы хотите, чтобы он был увереннее, научите его. Или поручите Матану, он научит.
— А откуда вы это знаете? — удивилась Дара. — Про Алона, про то, что он не умеет кататься, про то, что переживал? И про драку?
— Откуда? — Инбар пожала плечами и небрежным жестом скрестила пальцы за спиной. — Мне сказал Матан.
— Удивительно, — честно отреагировала Дара. — То, насколько он тут молчалив — и насколько, оказывается, откровенен с вами.
Хемда кашлянула, глянула на Инбар и ничего не сказала.
— Видимо, мне не хватает умения найти к нему подход, — вздохнула Дара. — Хорошо, я буду пытаться. Я узнаю, что у них там произошло с Алоном, и… — Она вздохнула еще раз. — И предложу Матану научить Алона кататься на велосипеде. Может, это как-то его расшевелит. Спасибо, госпожа Король. И спасибо, Инбар.
Инбар обошла вокруг письменного стола, возле которого стояла Дара, и улыбнулась.
— Только дайте им для учебы велосипед из садовских запасов, — попросила она. — Чтобы Матан не переживал, когда Алон будет падать на его велосипеде.
— Ладно, — немного растерянно согласилась Дара. — Вы правы, да.
Хемда с Инбар вышли из детского сада и пошли вдвоем по дорожке, посыпанной песком.
— Бар, где ты ей наврала? — подозрительно спросила Хемда. — Зачем ты скрещивала пальцы?
— Понимаешь, Хем… — Инбар пнула ногой пару камушков. — Я в общем нигде ей не наврала. Но Матан не бил Алона.
— Как не бил? — удивилась Хемда. — Ты же сказала, что он тебе сказал…
— Да, — согласилась Инбар, — я сказала, что он мне так сказал. Потому что он и правда мне так сказал.
— И при этом не бил?
— И при этом не бил.
— А зачем же он… — Хемда остановилась.
Инбар засмеялась.
— Сразу видно, что ты никогда не была мальчиком, — сказала она и кончиком пальца погладила Хемде кончик носа. — Какой же мужик признается, что не смог ударить другого мужика?
— А он правда не смог его ударить?
— Правда. Поэтому ему важно, чтобы об этом никто не знал.
Хемда сделала пару шагов вперед.
— Бар, — сказала она жалобно, — ну он же не может переехать жить к тебе…
* * *
— Профессор Зауэр, а вот если бы вам предложили что-нибудь изменить в вашей жизни. Вам сейчас сколько лет?
— Пятьдесят шесть.
— И вот вам бы предложили в вашей жизни что-нибудь изменить. Назад. С самого начала. Что бы вы изменили? Вот, допустим, вы рождаетесь еще раз…
Профессор Зауэр — высокий, статный, знаменитый, представительный, как старый ливанский кедр. Он поднимает глаза и мягко уточняет:
— Мальчиком?..
* * *
Инбар достала курицу из духовки, полила ее лимонным соком, накрыла полотенцем и поставила на кухонный стол возле открытого окна. Нарезала салат из огурцов и помидоров, вынула маринованные баклажаны и прислушалась к шуму воды из душа. Подождала еще пять минут и не выдержала.
— Матан! — закричала она в голос, чтобы перекричать шум воды. — Ты утонул?
— Нет! — раздался уверенный бас из ванной. — Я сейчас!
— Матан, курица! — осуждающе крикнула Инбар и вернулась к столу, на котором стояли ярко-желтые тарелки и высокий стеклянный стакан.
— Матан — не курица, — наставительно сказал Матан, входя на кухню и на ходу вытирая голову полотенцем. В дверном проеме он пригнулся.
— Матан — не курица, — согласилась Инбар, одобрительно глядя на него. — Матан — каланча. Садись есть. Остынет.
— Ты стала совсем как мама. — Он сел за стол. — «Матан, остынет, Матан, простудишься».
— Матан, простудишься, — машинально сказала Инбар и прикрыла окно.
— Слушай, Бар, — сказал Матан, энергично жуя, — у меня в части есть один парень. Я хочу, чтобы ты с ним поговорила.
— Зачем?
— Он хочет покончить с собой.
— Отличные новости. У тебя в части есть парень, который хочет покончить с собой, и ты думаешь, что я его отговорю?
— Ну да, — Матан взял себе еще салата, — у тебя получится.
— Почему это у меня получится? Привык отсиживаться за моей спиной. Поговори с ним сам. Ты же офицер! И его командир. Практически отец. Вот и разговаривай.
— Я его командир, да. Но я не знаю, что ему сказать. Понимаешь, — Матан посолил свою курицу, поперчил ее и еще раз посолил, — он считает себя ненормальным. И говорит, что раз он такой, ему незачем жить. Потому что такие ненормальные все равно умирают. И детей у них не может быть.
— А, вон оно что, — протянула Инбар, — понятно. Ненормальные, значит, умирают, а нормальные, значит, бессмертны. Родители у него есть?
— Есть, — кивнул Матан, жуя, и зачем-то уточнил: — Папа. И мама.
— Ладно, — вздохнула Инбар, — тащи сюда своего ненормального. Поговорим.
— Уже, — деловито сообщил Матан.
— Что «уже»?
— Уже притащил, — Матан посмотрел на часы. — Сейчас без четверти восемь, я сказал ему, чтоб в восемь приходил.
— Адрес дал? Он найдет?
— Дал. Найдет.
— Ладно, — скомандовала Инбар, сгружая тарелки в раковину и включая чайник, — тогда пей чай и выметайся. Я ему открою. Не нужно смущать чужого человека присутствием его практически отца.
— Не нужно, — легко согласился Матан и извлек яблоко из вазы на столе, — и чаю не нужно, я уже ушел. Я сегодня у мамы побуду, а завтра приду ночевать.
Он критически оглядел кухню, добавил к яблоку апельсин и вышел, привычно пригнувшись в дверном проеме.
* * *
Солдат оказался царственно-рыжим плечистым парнем. Он поздоровался с Инбар, прошел за ней в комнату и сел, раздумывая, куда девать автомат.
— Твой командир, когда он дома, обычно бросает оружие где попало, — доверительно сообщила Инбар. — Но тебя он наверняка учит этого не делать.
— Учит, — кивнул солдат и пристроил оружие между колен. — Но это неважно. Потому что жить дальше я все равно не буду.
— Жрать хочешь? — осведомилась Инбар.
— Нет, — коротко отказался солдат.
— Ладно, — согласилась она, — и чаю, наверное, тоже не хочешь.
— Не хочу. Спасибо.
Помолчали.
— Когда я была гораздо моложе, чем сейчас, — заговорила Инбар, — я ухаживала за мамой твоего командира. Мама твоего командира была ослепительно красивая женщина. И у меня с ней был роман.
На слове «роман» солдат поднял голову.
— Это был очень хороший роман. Летний. Ты знаешь, чем летний роман отличается от зимнего?
— Нет, — солдат прикусил губу, и стало заметно, что на щеках у него веснушки.
— Летом гораздо больше хочется гулять. И гораздо удобнее целоваться на ходу.
— А разве можно целоваться на ходу? — удивился солдат. — Приходится же останавливаться!
— Ага, — немедленно согласилась Инбар, — об этом я и говорю. Ну представь себе, каково каждый раз, когда хочется поцеловаться, останавливаться зимой!
Солдат хмыкнул, но ничего не сказал.
— И вот мы гуляли с мамой твоего командира ночами напролет. А время, ты учти, тогда было не такое, как сейчас. Целоваться на улицах и вообще-то было не очень принято, а уж двум женщинам… Короче, мы стеснялись. Поэтому гуляли в совсем поздние часы. Да и вели себя в основном прилично. Но сколько можно гулять и вести себя прилично? И в один из поздних вечеров мы остановились и стали целоваться. В роще. Это, знаешь, очень романтично — целоваться в роще.
— Не знаю, — мрачно сказал солдат.
— Узнаешь, — пообещала Инбар, проигнорировав его интонацию. — Так вот. Мы стали целоваться, а через пять минут выяснилось, что ровно в той же роще гуляет компания подростков. Которые увидели нас и начали улюлюкать и свистеть.
Солдат вздрогнул.
— А вы?
— А что мы? Мы были две влюбленные девчонки, которые к тому же умели быстро бегать. Мы рванули оттуда с такой скоростью, что Хемда потеряла босоножку. Просто уронила на бегу. Потом мы стояли в какой-то подворотне и ржали как ненормальные.
— А потом?
— А потом снова начали целоваться.
Солдат посмотрел на Инбар и переложил оружие на диван.
— Так это же еще найти надо, — сказал он со вздохом.
— Надо, — согласилась Инбар, — и не только найти. Вообще много всего надо. Надо, к примеру, иметь мозги.
— Отец меня убьет, — пожаловался солдат.
— Непременно. Я бы на месте твоего отца сама тебя убила. За то, что ты такой дурак. Ты какой сок больше любишь, апельсиновый или лимонный с мятой?
— Апельсиновый.
— Ну понятное дело. Рыжий, какой тебе сок еще любить. Пошли на кухню. Кажется, после нашествия твоего командира там еще осталось немного фруктов.
Солдат потоптался возле дивана.
— А босоножку? Босоножку потом нашли?
— Неа, — отозвалась Инбар из кухни, — босоножки мы ей потом новые купили. На мою следующую зарплату. Тебе лед класть?
* * *
Пять шагов до кабинета, пять шагов до коридора. Мама жестом зовет меня к себе. Подхожу.
— Скажи ему, — она удерживает меня за рукав, — скажи ему, что ты этого не выбирал.
Я разворачиваюсь, и мама легонько подталкивает меня в спину. Отец читает книгу.
— Папа, — говорю я ему, — я этого не выбирал.
Мария Ампару вышивала ковры. Покупала джутовые дорожки, серые и скучные, как мешки из-под сахара. Подолгу выбирала шерсть в лавочке на углу, доставала мотки с полки, прикладывала их друг к другу, отходила, прищуривала попеременно то правый, то левый глаз. Потом несколько раз возвращалась с полдороги, меняла голубой на серый, серый на оливковый, оливковый опять на голубой, пока наконец хозяйка дона Эрмелинда не говорила: «Хватит мелькать, Мариазиня, у меня от тебя уже в глазах мошки».