Гошка залился нервным смехом.
— Как ты собралась туда идти? Сквозь стены?
— А тебя никто не спрашивает!
Наташка снова плюхнулась в кресло у стола. Всякое желание что-либо делать у нее пропало — она терпеть не могла, когда над ней смеялись. Да еще кто? Гогочка!
— Между прочим, мог бы нам помочь! — ехидно заметила Цветочница. — А не сидеть и глупо ржать!
— В чем помочь? — Снежкин начал злиться. — Искать вместе с вами то, чего здесь нет? Вы что, больные? Какая инструкция? Это же не пылесос и не чайник! Это скрипка! И если к ней и прилагалась какая-нибудь бумажка, то быть она должна не здесь, а на лавочке, в сквере!
Переполненный возмущением Гошка вскочил и нервно прошелся перед столом. Любка, открыв рот, смотрела на него. Цветкова уставилась на пол.
На том месте, где сидел Снежкин, осталась книжка.
— На чем ты сидел? — прошептала Наташка, чувствуя, как от волнения у нее холодеют ноги.
— Дурак я был сидеть на голом полу, — независимо вскинул голову Гошка.
Первой к книжке бросилась Наташка. Низенькая Любка задышала ей в плечо.
Это была самая обыкновенная современная книга в уже успевшей потускнеть глянцевой обложке. Блестящей фольгой было вытеснено название «Песнь Фрагонара. Скандинавские песни и сказания».
Дальше на мелованной бумаге шли ровные столбцы стихов, изредка перебивающиеся заголовками.
— Вам есть чем заняться в эту длинную ночь, — ухмыльнулся Гошка. — Будете песни петь и сами себе аккомпанировать на подручных материалах.
Но девочки не слушали его. Они несколько раз пролистали книгу сначала в одну сторону, потом в другую. Перевернули и потрясли.
— Смотри!
Наташка подняла болтающийся вниз листами том на уровень глаз. В выгнувшийся горбиком корешок была вложена тряпочка. Вернее даже не тряпка, а какой-то материал, от старости ставший мягким. По побуревшей от времени поверхности шли непонятные мудреные письмена.
— Что ж вы не читаете? — Гошку сейчас злило все.
Любка еще раз потрясла книгу. И из-под корешка выпал затертый листок. Им, видимо, так часто пользовались, что часть текста успела стереться.
Девчонки жадно набросились на добычу. Вырывая листок друг у друга из рук, поворачивая лампу каждая к себе, они начали читать.
«Сады Франзеума.
Пепел рассыпается, оседая грязными комьями по равнине. Чернеют силуэты чего-то, похожего на огромные деревья с длинными толстыми сучьями. Но это не деревья. И хотя нет и малейшего ветерка, они раскачиваются как в медленном танце. Это место хранит память. Здесь достаточно сосредоточиться, ярко представить свое желание, и вот оно уже сбылось. Но кажущаяся легкость обладания обманчива — тот, кто берет, оставляет самую важную частичку себя. Вслед за этим истлевает весь человек, ибо он обречен умереть на седьмой день обладания. Здесь исполняется любое желание. Но это желание будет последним…»
— Значит, это никакая не скрипка, — догадалась Наташка.
— Вот почему она не горела, — присвистнул Гошка. — Обыкновенная фантазия. От такого не горят! — Вдруг ему в голову пришла одна мысль. Он нехорошим взглядом посмотрел на девчонок. — Эх вы, музыканты, — выдохнул он. — Все вы ненормальные! Не можете чего-нибудь обыкновенного пожелать. Все вам несбыточного хочется. Сидели бы тихо по углам, вышивали бы крестиком, ничего бы не было!
— А при чем тут мы? — возмутилась Наташка. — Скрипку захотел Гребень!
— А ты что, не хотела? — набросился на нее Гошка. — Тебе же тоже ее нужно было срочно — вынь да положь! Что, скажешь, не так? Мечтала о легкой славе, вот и получай ее!
— Не хочу я уже ничего! — На ресницах Цветочницы задрожали слезы. — Отстаньте от меня!
— Поздно! — Одним словом Снежкин пригвоздил Наташку к месту. — Сначала она Валерку доконает, а потом за тебя возьмется!
— Почему? — Уже решившаяся было совсем уйти Цветкова действительно примерзла к месту.
— По кочану и по капусте! — Гошка повернулся к Любке. — И хватит трясти книгу! Из нее больше ничего не выпадет!
— Тут должна быть инструкция! — не унималась Кондрашова. — У всех вещей есть свой срок годности. Эту скрипку можно остановить!
— Нет там ничего! — В раздражении Снежкин отнял книжку у девочки. — Был еще один листок, у того дядьки остался! Он перед нами им тряс, говорил, что это ключ к скрипке. Что, если он захочет, сможет мир перевернуть!
— И куда он его дел? — упавшим голосом спросила Кондрат.
— В карман положил. — Гошка бросил книгу на пол и снова устроился на ней. — Да и не было там ничего особенного. Так, бред всякий. Мол, был какой-то первый чувак, что случайно оказался в этих садах. Колдун заклинание произносил, а его перебили, вот и попал человек не туда. Вышел он из садов с предметом, которого раньше в мире не было. Узнав о чудесном инструменте, который издает очень красивые звуки, замок этого чувака захватили, его самого убили, а инструмент унесли.
— Да-да, — закивала Наташка, вспоминая свои видения. — Он сидел в подвале.
— Тот, кто скрипку забрал, — Гошка говорил, уткнув подбородок в колени, уставившись в одну точку, словно перед ним был текст, и он его читал, — был магистром ордена, звали его Юстин. Он-то и понял, что за вещь у него в руках, но сделать уже ничего не смог. Зато оставил записки, завещав потомкам вернуть скрипку обратно. Но его не послушались. Скрипка переходила из рук в руки. И если человек быстро не умирал по какой-нибудь причине сам, его убивали. В конце концов она попала к правнуку этого Юстина. Он-то обо всем и догадался. Но вернуть скрипку не смог. Шлепнули его.
Гошка замолчал.
Вокруг наступила звенящая тишина. Даже вороны не каркали.
— И что дальше? — прошептала Любка.
— А ничего! — Гошка откинулся к стене. — Свое открытие он записал, а записку засунул в скрипку. Чтобы достать ее, нужно либо скрипку разбить, либо разобрать. Ни то, ни другое невозможно.
— Записку можно из скрипки вытрясти! — авторитетно заявила Любка. — Сто раз это проделывала! Внутри скапливается столько мусора…
— Чтобы вытрясти, — Снежкин устало прикрыл веками глаза, — нужно взять скрипку в руки. А кто ее в руки берет, тот сразу становится ее рабом. Да и нет там уже никакой записки. За столько лет она давно сгнила.
— Я не стану рабом! — не унималась Кондрат. — Не нужна она мне!
— Валерка, наверное, так же думал. Но вот лежит теперь в углу и помалкивает…
Гошка посмотрел в ту сторону, где совсем недавно неподвижным кулем лежал Гребешков. Там никого не было.
От удивления Снежкин вскочил. Вслед за ним сдвинулись со своих мест девочки. И как только они отошли, тяжелый стеллаж за их спиной стал наклоняться. Посыпались книжки и ноты. Любка с Наташкой, вжимая головы в плечи, кинулись прочь.
Со свистом стеллаж ухнулся на пол.
Не успели девчонки перевести дух, как дрогнул следующий стеллаж.
Осторожно!
Гошка потянул Кондрашову на себя. Наташка на секунду замешкалась. Но упавший ей на ногу тяжелый том энциклопедии быстро привел девочку в чувство. С визгом она прыгнула вперед.
Мимо нее пробежал Гошка.
Между стеллажами мелькнула невысокая фигура.
— Стой! — Снежкин нырнул в лабиринт стеллажей.
— Вы отсюда не уйдете! — послышался приглушенный ответ, и в Гошку полетели книги.
От одного стеллажа он успел увернуться. Но этот шкаф задел следующий. И стеллажи, как фишки в домино, стали падать один за другим.
— Георгий! — завизжала Любка, бросаясь вперед.
Какая-то сила дернула ее обратно. Перед глазами все почернело, чей-то голос прошептал на ухо: «Не мешай им…»
Когда мрак перед ней разошелся, она успела заметить быстро тающий в воздухе темный силуэт в шляпе.
Глава VII
В погоне за скрипкой
Любка протерла глаза. Рядом уже никого не было. После грохота снова наступила тишина. В воздухе летала потревоженная пыль.
— Георгий! — неуверенно позвала Кондрашова. — Эй, есть кто-нибудь?
Тяжелые стеллажи лежали неподвижно. В таком виде комната стала похожа на место побоища, где не осталось ни одного живого человека.
— Он убил его?! — выдохнула Наташка.
Она сидела на корточках у стола, прикрыв голову руками. Когда все закончилось, Цветкова медленно подняла заплаканное лицо.
— Он убил себя! — с отчаяньем выкрикнула Любка.
— Эта чертова скрипка сделала то, что хотела, — Валерка мертв! — Наташка вскочила. — Значит, следующая я? — Она затравленно оглянулась. — Фигушки! Не дождетесь!
Падая, крайний стеллаж задел верхним углом дверь и высадил ее.
Наташка начала карабкаться по наклоненным полкам. Она уже практически долезла до верха двери, когда в коридоре послышался шум. Загорелся свет. В закуток вбежал Виктор Львович.
Цветочница качнулась назад, кубарем скатилась вниз.
— Все равно я здесь не останусь! — в панике прокричала она, бросаясь к окну.
Ей пришлось прыгать через разрушенные полки, к зайцу. До окна оставалось перелезть через последний стеллаж, когда куча нот перед ней зашевелилась и из-под нее поднялся запыленный Валерка.
— Ты жив? — ахнула Наташка. Но радость быстро сменил испуг. — Уйди с дороги! — приказала она, швыряя в ошарашенного Гребня пачку нот. От неожиданности Гребешков снова повалился на пол. Совершив последний рывок, Наташка добралась до подоконника, резво перескочила через него и исчезла в ночи.
Любка мрачно посмотрела на пытающегося встать Валерку, решительно одернула юбку и полезла на стеллаж, загромоздивший дверь. По ее тяжестью стеллаж сорвался с петли, за которую до этого держался, и поехал вниз. Кондрашова вовремя увернулась, чтобы ее ничего не придавило. А вот Виктору Львовичу не повезло. Упавшая дверь накрыла его сверху. Пока «ответственный Немец» выбирался из-под нее, Любка выбежала в коридор.
Везде горел свет. Стало легче ориентироваться. Правда, на минуту Кондрату показалось, что стоит на не в хорошо знакомой ей библиотеке, а где-то в другом месте. Коридор неожиданно стал уже и выше, свет с потолка переместился на стены, стал рваным и тусклым, словно горели не лампы, а факелы. Да и стены оказались не беленные штукатуркой, а сырые, неровные и каменные. Откуда-то капала вода. По полу шуршали в гнилой соломе крысы.
От неожиданности Кондрат попятилась, глянула на поднимающегося дядю Витю. Когда она вновь пошла по коридору, все вокруг стало прежним.
В концертном зале никого не было. По сцене были разбросаны деревянные обломки. Кондрашова подобрала две щепки.
— Моя бедная скрипка, — вздохнула она. — Они ее все-таки разбили!
Но Любке сейчас было не до потерь. Она нырнула за последние ряды. Под креслом лежал открытый футляр. Кондрашова упала на колени, чтобы посмотреть, не лежит ли где скрипка.
Куда же она пропала?
Тогда все произошло слишком быстро. Скрипка перелетела через первый ряд. Она еще не успела коснуться пола, когда Любка уже вылезла вперед со своим предложением.
Кондрашова проползла на коленях все ряды, заглянула за шторы.
Конечно, ее нашли и унесли!
В бессильной ярости Любка стукнула кулаком по полу.
А унес наверняка тот противный старик!
А вдруг он еще не уехал и черная машина по-прежнему ждет его у подъезда? Его ведь тоже в суматохе могло чем-нибудь придавить!
Любка вскочила, боком задев ряд кресел.
Весь ряд подпрыгнул и сдвинулся. Потирая ушибленное место, Кондрашова побежала к выходу. Но вдруг остановилась.
Ей показалось или она уже ловит глюки? Когда сдвинулся ряд, что-то тренькнуло, как потревоженная струна.
Любка вернулась обратно. Обыкновенные обшарпанные коричневые кресла, спинки сидений откинуты…
Из-за одного сиденья торчит завиток грифа!
Видимо, скрипка так удачно упала, что застряла между мягкими сиденьями, а так как все искали ее на полу, никто не догадался поднять голову и увидеть скрипку около своего носа. И если бы Любка не была такой толстой и неуклюжей…
Впрочем, не время об этом.
Скрипка как скрипка. Самая обыкновенная. Струны, гриф, резной корпус.
Брать или не брать?
Конечно, вся эта брехня насчет проклятия, которое якобы лежит на скрипке, Кондрашову не сильно тронула. Ничего особенного в ней нет. Валерка сам по себе сбрендил, Наташка носится со своими страхами. А вот Гошка…
При мысли о Георгии Любка снова расстроилась и машинально потянулась к инструменту.
— И хорошо ты умеешь играть? — раздалось у нее за спиной.
Кондрашова испуганно повернулась, прижимая к себе скрипку. Руку неприятно щекотнуло, словно сквозь ладонь прошел слабый разряд тока.
В дверях стоял изрядно потрепанный дядя Витя.
— Попробуй, у тебя получится…
— Вы же сами сказали, что я бездарность, — нашлась Любка. — Лучше дать кому-нибудь поталантливей.
— Вот и отдавай!
Под локтем Виктора Львовича мелькнула тень.
Перед Кондратом выросла сгорбленная фигура Валерки. Увидев Гребешкова, Любка ахнула. За прошедшие несколько часов он сильно изменился: еще больше согнулся, высох, стал похож на ожившую мумию.
Кондрашова попятилась.
— Я на минуточку, — пробормотала она, ощупывая корпус скрипки. — Мне только посмотреть! Одну секундочку!
— Нет там ничего!
Любка отбежала к первым рядам и начала трясти инструмент. Скрипка отзывалась глухим возмущением струн. Казалось, что корпус действительно пуст.
— Отдай!
Гребешков прыгнул вперед.
Любка забралась на сцену, не переставая трясти скрипку. В какое-то мгновение что-то мелькнуло в отверстии резной эфы, прорези в верхней части инструмента. Но толком рассмотреть не удавалось.
Чем дольше она держала скрипку в руках, тем больше Кондрату хотелось попробовать на ней сыграть и уж совсем не хотелось ее никому отдавать. Ведь у нее тоже в детстве было желание стать гениальной скрипачкой. Правда, потом оно куда-то исчезло…
— Убери руки!
Кондрашова оказалась припертой к стенке. Валерке оставалось пройти до нее два шага.
Забыв все Гошкины рассказы, Любка зажмурилась и шарахнула скрипкой по перекошенной яростью физиономии.
От увиденного у нее открылся рот.
Вместе того чтобы развалиться на мелкие кусочки, скрипка изогнулась, мягко мазнула Валерку по лицу, стекла со впалых щек, собралась в единое целое и застыла. Кондрашова явственно почувствовала, как шевельнулся гриф в ее руке.
На секунду свет померк, заменившись дрожащим отблеском факелов. Потянуло подвальной сыростью. Послышались приглушенные крики.
Вдруг все закончилось.
Кондрат испуганно глянула на инструмент. Взвизгнула и отбросила страшную штуку от себя подальше.
Скрипка упала на пол. От нее что-то отделилось. Любка ринулась вперед. Перед ее носом мелькнула длинная крепкая рука. В следующую секунду скрипка оказалась у Валерки. Он тут же вскинул ее на плечо, откуда-то из-за спины достал смычок и начал играть.
Даже если кто-то и хотел ему помешать, то уже не в силах был это сделать.
Музыка завораживала. Она поднимала вверх, оживляла, заставляла забыть все волнения и тревоги. Музыка разрешала только стоять и слушать…
— Она! Она!
Голос донесся из коридора. Заспешили шаги. Дверь распахнулась. Замерший Виктор Львович качнулся вперед. Но блаженное выражение на его лице не исчезло. Он смотрел на играющего Валерку со слезами умиления.
Одна Любка вертела головой, не понимая, что здесь происходит. Вбежавшего старика она сразу узнала. Это был тот самый «гость» Немца, желающий послушать, как звучит инструмент.
Вот он его и услышал.
Волосы на темечке старика стояли дыбом, лоб вспотел, вытянутые вперед руки заметно дрожали. «Сейчас дуба даст», — без всякого сожаления подумала Кондрашова, глядя, как трясет идущего на звук скрипки старика.
— Нашлась… Бесценная моя!
Но вот старика перестало лихорадить. Он выпрямился и огляделся.
— Но это еще ребенок… — прошептал он, зачем-то глядя на Кондрата.
— Сам ты ребенок! — обиделась Любка. — Твоя скрипка? — От злости она стала говорить пожилому человеку «ты», хотя в жизни так никогда не поступала.
— А ты почему не попала под ее влияние? — опешил старик, покосившись на дядю Витю. «Ответственный Немец» стоял, слегка покачиваясь и блаженно улыбался.