Глава девятая
Следующим утром встретиться с Эмилем мне не довелось. Я завтракал дольше чем обычно, надеясь на его появление, однако он так и не пришел. После завтрака я провел несколько часов, слоняясь по секциям, но все безрезультатно. Эмиль исчез. Обед тоже прошел без него. Гадая, куда он запропастился, я не забывал оставаться веселым и общительным. Сегодня мне как никогда необходимо было продемонстрировать свою лояльность невидимым наблюдателям. Видимо, я даже немного перегнул палку, потому что Вторая заметила, что давно не видела меня таким радостным.
Пришлось на ходу изобретать правдоподобную причину, и я не придумал ничего лучше, чем сослаться на мифическую книгу. Услышав, что я закончил первую главу, заботливая родительница воспылала энтузиазмом и изъявила горячее желание ознакомиться с рукописью. Я мялся, изображал смущение и ломал голову над тем, что же мне теперь делать. В конце концов мы договорились, что я еще немного поработаю над текстом, но Вторая будет первой читательницей.
Избавившись от назойливой мамаши, я направился в Секцию Встреч и затаился в засаде в своем кресле. Диван в углу предоставлял более широкий обзор, но я не рискнул изменять в этот день своим привычкам. Прикрывшись книгой, я следил за проходящими людьми, справедливо полагая, что если Эмиль покажется сегодня на свет, то, скорее всего, мы пересечемся в этом зале.
Вокруг вяло бурлила бессмертная жизнь, после ночных событий казавшаяся какой-то фальшивой и бутафорской. Теперь искренность этих сияющих улыбок представлялась по меньшей мере сомнительной. Постепенно ожидание становилось невыносимым. Я чувствовал, что мне просто необходимо увидеть Эмиля. К счастью, воспоминание о потерянных деньгах помогало сохранять внешнее спокойствие. Конечно, надежнее всего было бы устроиться в каком-нибудь месте, откуда был виден вход в его комнату. Однако исполнению этого плана мешало два обстоятельства.
Во-первых, я до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, где эта комната находится. Во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не стал бы искушать судьбу, сверля взглядом дверь Десятого на глазах у Николь. День тянулся невероятно медленно, но все-таки подошел к концу. Эмиль не пришел. Питая слабую надежду на вечернюю встречу, я долго ужинал в компании Двадцатого и Адада. Они занудно излагали друг другу свои соображения по поводу какой-то новой игры. Вообще-то мне следовало проявить интерес к этому новшеству, но я не мог заставить себя это сделать. Постепенно их разговор перешел в спор о том, кто станет лучшим игроком. Было невероятно тоскливо слушать это бессмысленное препирательство, перемежаемое радостными бараньими улыбками. Наскоро дожевав еду я распрощался и ушел. Эмиля в этот день я так и не увидел.
Ночью я долго ворочался, силясь уснуть. В том, что нам сегодня не пришлось встретиться, не было ничего странного – порой мы не виделись по нескольку дней. Но в свете вчерашних событий отсутствие Эмиля казалось мне подозрительным. Вместо того чтобы махнуть на все рукой и спокойно спать, я изобретал невероятные гипотезы. Может, его как-то наказали за вчерашнюю беседу? Хотя за что его можно было наказывать? И как? Если уж я гуляю на свободе, он и подавно должен гулять. Да и вообще, скорее его надо награждать. Нет, давать награду ему тоже не за что – ведь он абсолютно ничем не отличился. А может, он все-таки доносил на меня? И его вызвали для вынесения личной благодарности? Нет, нет, это все хитрости господ ученых. Конечно, Эмиль невиновен. С этой мыслью я и заснул.
* * *
На ловца и зверь бежит – в этом я убедился на следующее утро в Секции Трапез. Зверь, правда, не прибежал, а степенно пришел и застал ловца в последней стадии поглощения завтрака. Приветливо кивнув мне, Эмиль выбрал порцию, огляделся и подошел к моему столу.
– Как дела? – буднично спросил он, усаживаясь напротив.
Я собрал все силы, чтобы улыбнуться и так же нейтрально ответить:
– Неплохо.
Он поковырял вилкой лежавшее перед ним подобие омлета.
– Этим нас давно не баловали.
«Тоже мне деликатес – обычная яичница», – чуть было не сказал я. Некоторое время мы молча ели. Затем Эмиль улыбнулся каким-то своим мыслям и, подняв вилку сказал:
– А знаешь…
Тут он умолк, очевидно пытаясь сформулировать фразу.
– Знаешь, мне очень нравится то, что придумал Адам. Больше всего радует сам факт появления подобных идей.
Я не имел ни малейшего понятия, о чем он говорит.
– А что он придумал?
– Как, ты еще не слышал? – удивился Эмиль. – Все только это и обсуждают. Новая игра. Называется «шашки». Адам взял обыкновенную шахматную доску и выдумал новые фигуры и правила. Все фигуры одинаковые и ходят только наискосок, как слон. На первый взгляд, гораздо проще шахмат, но как начнешь – не оторвешься. Мы вчера весь день играли.
Я понял, где он пропадал с утра до вечера. Они, наверное, сидели в какой-нибудь Секции Искусств и резались в эту «новую» игру, пока я изнывал на своем наблюдательном пункте. Вот уж действительно – комиссар Мегрэ.
– Двенадцатый уже стал разрабатывать стратегию игры, – говорил тем временем Эмиль, уплетая омлет. – И к концу дня обыграл всех, даже самого Адама. А я почти всем проиграл, – он скорчил недовольную гримасу, но тут же улыбнулся и закончил: – Зато правила я понял быстрее всех. Ты же знаешь: что-что, а правила я учу быстро.
Я чуть не вздрогнул. Намек был весьма прозрачен, но, в отличие от всего, что я наговорил вчера, к нему было невозможно придраться. Одной короткой фразой Эмиль напомнил мне о былых временах, показал, что не хочет выходить из образа, и продемонстрировал, как умные люди пользуются преимуществами эзопова языка. Я посмотрел на него и как можно естественнее сказал:
– Да, знаю. Ты молодец. Мне, например, правила даются несколько сложнее.
– Скорее, ты их любишь нарушать, – возразил он. – Вспомни, как ты вначале пытался играть в шахматы. Но потом ты понял, что без правил ничего путного не получится.
«Ну дает!» – мысленно восхитился я.
– Тебе надо научиться играть в шашки, – наставительно добавил Эмиль. – Выучишь правила, попрактикуешься и будешь отлично играть. Вот увидишь – это легко и интересно.
Беседа текла. Почти в каждой фразе мнимого Десятого я находил изящный, тонкий и абсолютно безобидный намек. Слушая его, я понял, как мне надо было вести себя во время злополучного разговора два дня назад. Если тогда бы мои реплики хотя бы отдаленно напоминали Эмилевы, мне не пришлось бы распрощаться с четвертью вознаграждения. Не было никакой необходимости тащить его в спальню. Все, что я должен был сделать, – это немного подумать.
К чему секретничать? Можно вести разговор о чем угодно, сидя прямо у скрытого микрофона, если то, что произносится «между строк», понятно лишь собеседникам. Дурак. Вот ведь какой дурак. И при этом еще и наивный дурак. Надо же было так попасться на удочку и принять навет Тесье за чистую монету. Вот передо мной сидит мой единственный друг в этом игрушечном мире, а я уже готов был считать его иудой. Ну разве можно быть таким наивным? Они меня запрограммировали, как робота. Нажали нужную кнопку – и готово.
– … о твоей книге, – сказал Эмиль.
Я понял, что, увлекшись самобичеванием, пропустил начало его реплики.
– Извини, что ты говоришь? – спросил я.
– Я просил тебя рассказать о твоей новой книге, – повторил он.
– О моей книге? – удивился я. Зачем он вдруг вспомнил о ней?
– Ну да. Об этой секции, как там ее… Париж, Пураж? Ты же хотел вчера о ней поговорить.
Ага. Теперь понятно. Сначала он показал мне, каким образом надо строить фразы, а сейчас предлагает поговорить по душам. Спасибо за предложение, друг. Я бы рад, но, в отличие от тебя, меня только что высекли. И пребольно. Так что я пока обожду. Попрактикуюсь в одиночестве, все обдумаю, подготовлюсь, тогда и побеседуем. А пока это развлечение не для меня. Слишком уж дорого оно мне обходится.
– Давай не будем об этом, – весело предложил я.
– Почему?
– Мне не очень хочется обсуждать книгу до того, как она написана.
Он понимающе кивнул. А затем подался вперед и заговорщически сказал:
– Обещаю: никому не расскажу. Если хочешь, это останется нашим секретом, пока ты не закончишь писать. Просто уж очень любопытно. Заинтриговал ты меня. Ну скажи хоть пару слов.
Его настойчивость мне не понравилась. Я не был готов сейчас к такой беседе. И как прикажете понимать это
* * *
Кто-то из древних, кажется Сулла, говорил: «Избавьте меня от друзей, а от врагов я избавлюсь сам». Умный был человек. Понимал, что тот, кого считаешь другом, может оказаться гораздо опаснее явного врага.
Хотя, если задуматься, другом Эмиль мне никогда не был. Это мое воображение и склонность к идеализации сделали его таким. Я смотрел на него, как и на весь этот мир, сквозь розовые очки, а умные люди предпочитают темные. Но я к этим людям явно не отношусь.
Так что сделал бы умный человек, оказавшись на моем месте? Прежде всего, конечно, он бы на нем не оказался. Но если бы это каким-то образом случилось, он бы попытался разобраться в ситуации. Что мы сейчас и сделаем. Ну-ка, где там эта кнопка?
– Николь…
– Да, Пятый?
– Николь, почему ты остановила меня сегодня?
– Ты имеешь в виду твой разговор с Десятым? – Да.
– Разве ты сам не понимаешь?
– Ты не хотела подвергать эксперимент опасности? Но ведь рядом никого не было.
– Я считала тебя более сообразительным, – тихо усмехается она.
– Почему ты меня остановила?
– Потому что мне стало жаль тебя.
– Жаль меня? О чем ты говоришь? Она понижает голос.
– Ты знаешь, о чем я говорю.
– Нет, не знаю. Скажи.
– Глупый мальчик. Если бы ты сказал еще одно слово, твой контракт уже бы ничего не спасло.
– Какая разница, сказал я его или нет? Ты-то ведь знаешь, что я мог его сказать.
Ее голос становится едва слышен.
– Да, я знаю. Но на стол Тесье ложатся донесения только о тех словах, которые были произнесены.
– Так ты… ты не должна была меня останавливать?
Тихий смешок.
– Я никому ничего не должна.
Опять этот эзопов язык. Ну почему у меня нет нужных слов?
– Спасибо. Ты мне очень помогла.
– Я знаю. Теперь будь умницей. Что-то еще?
– Да. Один вопрос.
– Что?
– На меня поступало много доносов? Пауза.
– Это не доносы.
– Хорошо, не будем спорить о словах. Много?
– Ты уверен в том, что тебе это нужно знать?
– Абсолютно.
– Зря. Никогда не будь абсолютно уверен ни в чем.
– Сколько их было?
– Ну хорошо. Несколько.
– Почему ты мне не говорила о них?
– Потому что в этом не было необходимости. Ты просто входил в роль. Небольшие оплошности были неизбежны.
– Кто были эти люди?
– Извини, но этого я тебе не скажу.
– Ладно, спасибо и за то, что сказала. Это был один человек?
– Разумеется нет.
– Почему «разумеется»?
– Спокойной ночи, Пятый.
– Спокойной ночи. Спасибо еще раз.
Тишина.
* * *
Так вот кому я могу доверять. Кто бы мог подумать. И ведь это она рассказала мне тогда правду о Мари и Поле. Откуда такая благосклонность? Может, я ей нравлюсь? Или не я, а вечный Пятый? Что за глупости лезут в голову перед сном. Важно то, что она мне рассказала, а не почему она это сделала. А рассказала она достаточно. Даже более чем достаточно.
Меня переполняла веселая ярость. Вы хотели Пятого? Вы получите его. Настоящего, неподдельного Пятого, который никогда никому не покажет, что в прошлой жизни он был парижанином Андре Рокруа. Он будет самым великолепным Пятым из всех, чья нога ступала в этот напичканный техникой павильон, который вам угодно именовать миром. Не бойтесь, больше он не причинит вам беспокойств. Его бессмертный лик будет неизменно спокоен и приветлив. Его речи будут всегда разумны и правильны. И слово «смерть» никогда не прозвучит из его уст. Отныне я не буду наивным мальчиком. Как я мог поверить в искренность этого сборища? Только слабоумный идеалист мог нарисовать себе такую всеобщую гармонию. Они вжились в образы… Они счастливы… Какая чушь!
Они ни во что не вживались. Они всегда начеку. Они следят за каждым своим словом. И за каждым чужим. Они всегда готовы донести. Да, именно донести. Вещи надо называть своими именами. Особенно такие вещи. Они всегда ищут возможность подставить. И несколько маленьких подленьких доносов уже поступило на меня, пока я пытался стать истинным Пятым. А вот не надо было становиться им. Надо было оставаться собой. Как все они. Что ж, теперь я буду играть по их правилам. И поверьте мне – эти правила я усвою хорошо.
* * *
День за днем я методично, прямо-таки по плану изживал свою наивность. Милая улыбка? Так я вам и поверил. Получите в ответ не менее милую и не надейтесь, что я дам вам повод для доноса. Двусмысленная фраза? Ах, как нехорошо. Переводим разговор на другую тему. Слишком подробные расспросы? Неужели вы всерьез рассчитываете, что я что-нибудь ляпну? Ух вы мои доверчивые. Вспоминаем о срочном деле, прощаемся и ретируемся.
Этот мир напоминает свой прообраз гораздо сильнее, чем мне казалось вначале. В нем просто все гипертрофированно. В том мире все понемногу врут, все понемногу притворяются. Больше перед чужими, меньше перед теми, кому доверяют. Все говорят одно, а думают другое. И каждый человек на людях носит маску – в нужные моменты улыбается, ведет милую беседу, участливо хмурится. Но эта маска порой не очень отличается от реального лица, скрывающегося под ней. И бывают моменты, когда хозяин маски позволяет себе расслабиться, отложить ее в сторону и даже явить избранным свой настоящий облик.