— Похожи они на кого-нибудь знакомого?
— Нисколько. Я сам этому удивился.
Зигфрид говорит, немного выждав — я знаю, таким образом он дает мне возможность изменить ответ, который ему не нравится: «Вы упомянули, что одна из женщин, та, что кашляла, материнского типа...»
— Да. Но я ее не узнал. Мне показалось, что она на кого-то похожа, но ты же знаешь, как это бывает во сне.
Он терпеливо говорит: «Не можете ли припомнить женщину материнского типа, которая много кашляла?»
Я начинаю громко смеяться. «Дорогой друг Зигфрид. Уверяю тебя, мои знакомые женщины не относятся к материнскому типу! И у всех у них по крайней мере Малая медицина. Они вряд ли будут кашлять».
— Понятно. Вы уверены, Робби?
— Не приставай, Зигфрид, — сердито говорю я, потому что на этой паршивой кушетке трудно удобно устроиться, а также потому, что мне нужно в ванную, а разговор бесконечно затягивается.
— Понятно. — Немного погодя он берется за что-то другое, как я заранее и предвидел; голубок Зигфрид, клюет понемногу все, что я ему бросаю. — А как насчет другой женщины, той, с густыми бровями?
— Что насчет нее?
— Вы знали девушку с густыми бровями?
— Боже, Зигфрид, я переспал с пятью сотнями девушек! У них самые разные брови, какие только можно себе представить.
— Но это ведь особенные брови.
— Ничего не могу вспомнить экспромтом.
— Не экспромтом, Боб. Пожалуйста, напрягитесь и вспомните.
Легче выполнить его просьбу, чем спорить, и я делаю усилие. «Ну, хорошо, посмотрим. Ида Май? Нет. Сью Энн? Нет. С.Я.? Нет. Гретхен? Нет... ну, по правде говоря, у Гретхен такие светлые волосы, что иногда мне казалось, что у нее вообще нет бровей».
— Это девушки, с которыми вы познакомились недавно, Роб. Может, кто-нибудь раньше?
— Ты имеешь в виду в прошлом? — Я начинаю вспоминать прошлое, вплоть до пищевых шахт и Сильвии. И громко смеюсь. "Знаешь что, Зигфрид? Забавно, но я не могу вспомнить, как выглядела Сильвия... Ох, подожди минутку. Нет. Теперь я вспомнил. Она обычно выдергивала брови по волоску, а потом рисовала их карандашом. Я знаю об этом, потому что однажды мы лежали в постели и рисовали друг на друге картинки ее карандашом для бровей.
Я почти слышу, как он вздыхает. «Вагоны, — говорит он, подбирая еще одну крошку. — Как вы их опишете?»
— Как любые вагоны поезда. Длинные. Узкие. Быстро движутся по туннелю.
— Длинные и узкие и движутся по туннелю, Боб? На этом мое терпение лопается. Он так ясен. «Кончай, Зигфрид! Никаких символов пениса ты от меня не получишь!»
— Я ничего не стараюсь получить от вас. Боб.
— Ну, ты мне надоел со всем этим сном. Клянусь, надоел. В нем ничего нет. Поезд — это поезд. Я не знаю этих женщин. И послушай, пока мы еще говорим, мне ужасно не нравится эта проклятая кушетка. За те деньги, что я плачу, можно получить что-нибудь получше.
Теперь он меня рассердил по-настоящему. Он пытается вернуть меня к сну, но я собираюсь задать ему и страховой компании встряску за свои деньги, и к моему уходу он обещает все поменять для моего следующего посещения.
Ухожу я довольный собой. Он в сущности приносит мне много пользы. Вероятно, потому что я набираюсь храбрости идти к нему, и, может, весь этот вздор полезен для меня, даже если у него иногда и возникают вздорные идеи.
Глава 14
Я сражался со своим гамаком, стараясь убраться от колена Клары, и наткнулся на локоть Сэма Кахане. «Прости», — сказал он, даже не оглянувшись, чтобы увидеть, кому он это говорит. Рука его по-прежнему лежала на соске двигателя, хотя мы уже десять минут были в полете. Он изучал мигающие огоньки на приборной доске хичи и отрывался, только чтобы взглянуть на экран над головой.
Я сел, чувствуя тошноту. Потребовались недели, чтобы я привык к почти полному отсутствию тяготения на Вратах. Силы тяготения в капсуле — это нечто совсем иное. Они слабы, но не остаются постоянными ни на минуту, и мое среднее ухо протестовало.
Я протиснулся в кухонную секцию, поглядывая одним глазом на туалет. Хэм Тайе все еще там. Если он не выберется достаточно быстро, мое положение станет критическим. Клара рассмеялась и протянула руку из своего гамака. «Бедный Бобби, — сказала она. — А ведь это только начало».
Я проглотил таблетку, безрассудно закурил сигарету и сосредоточился на том, чтобы меня не вырвало. Не знаю, насколько это действительно была космическая болезнь. В основном страх. Есть что-то очень страшное в сознании, что между тобой и мгновенной ужасной смертью ничего, кроме тонкой металлической стенки, сделанной какими-то чужаками миллион лет назад. И в том, что ты вынужден куда-то лететь, не имея никакого контроля над кораблем, а место, куда ты прилетишь, может оказаться крайне неприятным.
Я заполз обратно в гамак, погасил сигарету, закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы быстрее проходило время.
А его должно пройти немало. Средний рейс продолжается сорок пять дней в один конец. Дело не в том, как вы, может быть, думаете, как далеко ваша цель. Десять световых лет и десять тысяч — это имеет определенное значение, но не линейно. Говорят, эти корабли непрерывно ускоряются и ускоряют степень ускорения. Дельта не линейна и даже не экспоненциальна, и никто этого себе не может представить. Очень быстро, менее чем за час, вы достигаете скорости света. Потом проходит довольно много времени, прежде чем вы значительно превысите ее. Вот тогда вы двигаетесь действительно быстро.
Это все можно определить (говорят), глядя на звезды на верхнем экране, навигационном экране хичи (говорят). В течение первого часа звезды меняют цвет и перемещаются. Когда вы достигаете скорости света, вы знаете об этом, потому что звезды собрались в центре экрана, который находится в том направлении, куда летит корабль.
На самом деле звезды не двинулись. Вы воспринимаете свет от источников за вами или сбоку. Фотоны, ударившиеся о передний экран, излучены день, неделю или сто лет назад. Через день-два они уже не похожи на звезды. Какая-то пестрая серая поверхность. Похоже на голографическую пленку на свету, впрочем голофильм можно разглядеть на пленке при помощи вспышки, но никто никогда не смог ничего разглядеть в серой пленке на экране хичи.
К тому времени, как я дождался туалета, необходимость уже не казалась такой срочной: а когда вышел, в капсуле была только Клара, она с помощью теодолита проверяла изображения звезд. Повернулась ко мне и кивнула: «Ты теперь не такой зеленый», — одобрительно сказала она.
— Выживу. А где парни?
| ОБЪЯВЛЕНИЯ
|
| Я могу массировать все ваши семь точек. Нагота
| по желанию. 86-004.
|
| Инвестируйте ваши доходы в смешанную быстро
| растущую нацию Западной Африки. Выгодные налоговые
| обложения, гарантированный рост. Наш представитель
| на Вратах объяснит вам подробности. Бесплатно
| лекции, прохладительные напитки.
| Голубой зал, среда, 1500.
| «Дагомея — роскошное завтра».
|
| Есть кто-нибудь из Абердина?
| Поговорим. 87-396.
|
| Ваш портрет в пастели, масле, других
| материалах. 150 долларов. Другие темы.
| 86-596.
— Где им быть? В шлюпке. Дред считает, что нужно так организоваться, чтоб мы разделились. Какое-то время мы будем с тобой одни в шлюпке, а они здесь вверху, потом мы поднимемся, а они спустятся.
— Гм. — Звучит неплохо; я вообще-то уже думал, как же будет насчет уединения. — Хорошо. Что я должен теперь делать?
Она потянулась ко мне и с отсутствующим видом поцеловала. «Не попадайся на пути. Знаешь что? Похоже, мы движемся к северу Галактики».
Я воспринял эту информацию с серьезным видом. Потом спросил: «А это хорошо?»
Она улыбнулась. «Кто знает?» Я лег и стал смотреть на нее. Если она боялась, как я, а я боялся и знал, что она испугана, она этого никак не проявляла.
Потом стал думать, что находится на севере Галактики и — это гораздо важнее — сколько времени мы будем туда лететь.
Самый короткий зарегистрированный рейс к другой звездной системе занял восемнадцать дней. Это была звезда Барнарда — пустой номер, ничего интересного. Самый долгий, вернее, самый долгий из известных — кто знает, сколько кораблей с мертвыми старателями все еще на пути назад из туманности М-31 в Андромеде? — сто семьдесят пять дней в один конец. Экипаж вернулся мертвым. Трудно сказать, где они были. На снимках ничего особенного не видно, а сами старатели, разумеется, ничего сообщить не могли.
Когда вылетаешь, очень страшно, даже для ветерана. Ты знаешь, что ускоряешься. Ты не знаешь, сколько времени будешь ускоряться. Когда достигаешь поворотного пункта — пункта максимального ускорения, ты знаешь об этом. Ты знаешь об этом, во-первых, потому что золотой провод, который есть на каждом корабле хичи, начинает светиться (никто не знает почему). Но ты знаешь, что корабль поворачивается, даже без этого, потому что небольшое псевдотяготение, которое тянуло тебя назад, теперь начинает тянуть вперед. Низ становится верхом.
Никто не знает, почему хичи не использовали и для ускорения, и для замедления одно и то же устройство. Я этого не понимаю. Нужно быть хичи, чтобы понять это.
Может, это потому, что все их оборудование для наблюдения установлено впереди. Может, потому что передняя часть корабля обычно бронированная, даже в легких кораблях, вероятно, как полагают от столкновений с молекулами пыли и газа. Но некоторые из больших кораблей, несколько трехместных и почти все пятиместные, бронированы со всех сторон. Они тоже не разворачиваются в полете.
Итак, когда начинает светиться провод и вы чувствуете поворотный пункт — начало замедления, — вы знаете, что прошло четверть времени в пути. Не обязательно четверть всего времени рейса, конечно. Сколько времени вы останетесь у цели, это совершенно другое дело. Там вы сами принимаете решение. Но вы прошли половину автоматически контролируемого пути к цели.
Тогда вы умножаете количество уже прошедших дней полета на четыре, и, если это количество не превышает то, на что рассчитаны ваши запасы продовольствия, вы знаете, что по крайней мере не умрете с голоду. А разница между двумя этими числами покажет вам, сколько дней вы сможете пробыть у цели.
Ваши запасы пищи, воды и воздуха рассчитаны на двести дней. Можно растянуть их на триста дней без особого труда (вернетесь худым и, возможно, с авитаминозом). Так что если вы пролетели шестьдесят или шестьдесят пять дней и поворотного пункта все еще нет, вы знаете, что у вас возникла проблема, и вы начинаете сокращать рацион. Если прошло от восьмидесяти до девяноста дней, ваша проблема разрешилась сама собой, потому что выбора у вас нет и до возвращения вы умрете. Вы можете попытаться изменить курс. Но это просто другой способ умереть.
Вероятно, хичи могли менять курс, когда хотели, но это еще один из множества неразрешимых вопросов о хичи. Вроде того, почему они все так тщательно убирали при уходе. Или на что они были похожи? Или куда они исчезли?
Когда я был ребенком, на ярмарках продавали шутливую книжку «Все, что мы знаем о хичи». В ней было сто двадцать восемь страниц, и все чистые.
| ОТНОСИТЕЛЬНО РОЖДЕНИЯ ЗВЕЗД
|
| Доктор Азменион. Я полагаю, большинство из вас
| здесь из-за научных премий, а не потому, что вы
| по-настоящему интересуетесь астрофизикой. Но не
| волнуйтесь. Большую часть работы выполняют
| инструменты. Вы делаете обычные наблюдения, и если
| попадется что-нибудь особенное, оно всплывет при
| изучении ваших записей здесь.
|
| Вопрос. А мы не должны обращать внимание на
| что-нибудь особое?
|
| Доктор Азменион. О, конечно. Например, один
| старатель заработал полмиллиона. Он оказался в
| середине туманности Ориона и обратил внимание, что
| газ в одной части имеет более высокую температуру,
| чем в остальных частях. Он решил, что здесь
| рождается звезда. Газ конденсируется и начинает
| разогреваться. Через десять тысяч лет здесь,
| вероятно, возникнет солнечная система. И старатель
| стал особо фотографировать этот район неба. И
| получил премию. И теперь Корпорация ежегодно
| отправляет туда корабль, чтобы получить новые
| данные. За это полагается премия в сто тысяч
| долларов, но пятьдесят тысяч идет ему. Я дам вам
| координаты наиболее вероятных мест, вроде
| туманности Треугольника, если хотите. Полмиллиона
| не получите, но хоть что-то будет.
Если Сэм, Дред и Мохамад были в хорошем настроении, а у меня нет причин сомневаться в этом, в первые несколько дней они этого никак не проявляли. Они занимались тем, что их интересовало. Читали. Слушали в наушниках музыкальные записи. Играли в шахматы, а когда удавалось уговорить нас с Кларой, в китайский покер. Мы играли не на деньги, а на время смен. (Несколько дней спустя Клара сказала, что лучше проиграть, чем выиграть: если проиграешь, у тебя есть чем заняться). Они очень терпимо относились к нам с Кларой — гетеросексуальному меньшинству в гомосексуальной культуре, господствовавшей на корабле, — и предоставляли нам шлюпку ровно на пятьдесят процентов времени, хотя мы составляли сорок процентов населения.
Мы ладили. И хорошо поступали. Мы жили в тени друг у друга и каждую минуту пахли.
Внутренность корабля хичи, даже пятиместного, не больше кухни в обычной квартире. Шлюпка дает немного дополнительного пространства — примерно размера большого шкафа, — но часть ее обычно занята припасами и оборудованием. А в общем объеме в сорок два или сорок три кубических метра размещено все остальное, включая меня, тебя и остальных старателей.
Когда вы в тау-пространстве, вы испытываете постоянное небольшое ускорение. На самом деле это не ускорение, а просто нежелание атомов вашего тела превышать скорость света. Его можно описать и как тяготение, и как трение. Но все-таки похоже на небольшую силу тяжести. Вы чувствуете себя так, будто весите примерно два килограмма.
Это означает, что время от времени вам необходимо отдохнуть, и у каждого члена экипажа есть свой гамак, в нем можно спать, а можно сидеть, как на стуле. Добавьте пространство для личных вещей каждого; шкаф для лент, дисков, одежды (ее не особенно там носят), для предметов туалета; для снимков близких и дорогих (если таковые имеются); для всего прочего, что вы решили взять с собой — в своих пределах веса и объема (75 килограммов и треть кубического метра), и вы представите себе нашу тесноту.
Добавьте к этому оборудование хичи. Три четверти его вы никогда не используете. Большую часть вы просто не знаете, как использовать, даже если бы захотели; приходится оставлять его в покое. Но его нельзя двигать. Механизмы хичи составляют неотъемлемую часть корабля. Если ампутировать часть, умирает целое.
Если бы мы знали, как залечить рану, можно было бы убрать часть этого хлама, сохранив действенность корабля. Но мы не знаем, и так все и остается; большой, в форме бриллианта, золотой ящик, который взрывается, если его пытаются открыть; хрупкая спираль из золотистой трубки, которая время от времени светится и иногда становится невыносимо горячей (никто не знает, почему) и так далее. И все это остается в корабле, и вы все время на него натыкаетесь.
Добавьте к этому человеческое оборудование. Космические костюмы, по одному на каждого, подогнанные по вашей фигуре. Фотографическое оборудование. Установка туалета и душа. Секция приготовления пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов, все то, что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.