И я замер. Мне показалось, что жизнь остановилась. Как лес перед грозой. В этот миг опять решалась моя судьба. Я заметил, что оба кшатрия потянулись к оружию, глаза их стали пустыми. Однако буря не разразилась.
— Хотел бы я пожить в твоем времени, — совсем неожиданно сказал Виручжака. — Но не пришло оно еще, гуру! Ты смел. Ты мудр и благороден. Ты добрый. Ты редкий. Даже единственный. Среди потомков Гаутамы — точно. И не мне решать твою судьбу. Ступай своей дорогой. Приближай свое невероятное время. Кто знает, быть может, я тоже это делаю. По-своему.
Неожиданно он сгорбился и постарел.
— Только вот ты никого не убиваешь, Счастливый. Каждому свое… Не понимаю, как ты умудряешься сохранить свободу. Потому, что не боишься смерти?
— Точно не знаю. Одного этого мало. Быть может, еще и потому, что отвечаю на вопросы, которые всем интересны. Пытаюсь ответить.
— Вот как? И получается?
— Иногда получается. Изредка. Но это ценят.
Виручжака кивнул:
— Похоже на правду. Но у меня такого дара нет. Зато я могу внести в жизнь хоть какой-то порядок. Страшный, но порядок. Постарайся понять.
— Я?
— Особенно — ты. Это важно. Меня никто не понимает.
Потом, обернувшись к свите и махнув в нашу сторону, крикнул:
— Не трогать! Все слышали? Чтоб даже пальцем!
— Как это мудро, — кивает старый брамин. — Пусть враги знают о твоей силе, повелитель.
Виручжака смотрит на него с насмешкой, но ничего не отвечает. За откинутым пологом рабыни готовят царское ложе. Одна из них беззвучно плачет. На ее ягодицах видны синяки. Я отворачиваюсь.
Мы проходим мимо изумленного молодого кшатрия.
— Ну… вот счастливцы, — бормочет Добайкха.
— Это ты счастливец, — усмехается старший кшатрий.
Какой-то начальник с перьями идет перед нами. Чудо в перьях, вспомнилось мне. Чужие слова! Откуда вспомнилось? Ах да, оттуда. Из божественного завтра.
Начальник сообщает приказ и заставляет расступаться караулы. Солдаты пожимают плечами. На то и царь, чтоб чудить.
Когда мы миновали последние посты, я оглянулся. Я хорошо вижу вдаль. В своем времени, на своем холме и в своем кресле все еще сидел Виручжака. Он смотрел нам вслед. Думаю, ему хотелось не просто пойти, а побежать за нами. Странно. Казалось бы, уж он-то счастлив. Кому, как не ему?
Быть может, он и был счастлив до встречи с нами. Потом увидел, что между людьми бывают другие отношения, что даже очень разные люди могут понять друг друга. Увидел и изменился. Встреча с новым обязательно меняет человека. А когда человек меняется, он теряет то, что считал счастьем.
Счастье быстротечно. Иначе быть не может. Оно появляется только после перемен. Но из-за них же исчезает. Счастье — цена перемен. Но если им не платишь за перемены, счастье превращается в скуку.
Счастье — бегущая вода, вечно утекающая между пальцами. Оно не может замереть, как и время. Оно капризно, зыбко, прихотливо, непредсказуемо. С одинаковой легкостью может коснуться царя, брамина, нищего гуру, всеми презираемых млечча. И так же легко утечь.
Для всех людей оно разное. Для млечча — это горсть риса. Для Виручжаки — уничтожение сакиев. Для меня — их спасение. Для Ананды — возможность уйти от Виручжаки живым…
Но вот мы одни. Ананда смотрит вопросительно:
— Куда идти теперь, учитель?
— Идти всегда нужно вперед.
— Впереди ночь и джунгли.
— Утро тоже впереди.
— Ты прав, учитель. Не стоит испытывать судьбу… слишком долго.
Тут я понял, насколько он рад, что остался жив. Просто счастлив. И я почувствовал раскаяние.
— Прости меня, Ананда. Я рисковал тобой.
Его глаза заблестели.
— Разве я мог тебя оставить, Сидхартха?
То, что он назвал меня по имени, выражало не почтение ученика, а привязанность друга. Мы молча обнялись.
Как, в каких глубинах души зарождается этот порыв? Он короток, мера настоящего счастья всегда лишь миг, но могуч, полноводен, топит без остатка. Затопит, простучит в сердце и тут же схлынет, оставив смущение. А вот, поди ж ты, цена всей жизни складывается из таких мигов.
Я поднял глаза и вновь увидел Виручжаку. Он уже не сидел в кресле, стоял и смотрел в нашу сторону. Быть может, завидовал нашим объятиям. Наверное, так оно и было. От души царей не обнимают.
Ананда забеспокоился:
— Пора, учитель. Пока он не передумал.
— Да, пора. Быть может, от судьбы и не уйти, но надоедать ей не стоит.
Мы вновь оставляем дорогу и вступаем в сумрачный вечерний лес. Неожиданно сухая лиана бьет меня по лицу. Я отшатываюсь и получаю удар с другой стороны. Чувствую, как остановилось сердце. Слышу замирающий крик. Кто кричит? Ананда? В глазах темнеет. Вот как… не выдержало, Перевоплощение?
Страха не было, боли тоже. Только удивление и приятная усталость. Потом все кругом стало безвкусным, беззвучным, неинтересным. Серым каким-то. И я понял, что происходит. Успел еще.
Немилосердные боги! Получайте то, что дали. И да будет вам стыдно…
5. СЧАСТЬЕ
Мод шлепала меня по щекам. Слева, справа. Ручка у нее оказалась увесистой. Когда не отвертеться, лучше очнуться.
— Хорош любовник, — с ужасом прошептал я.
— Да хорош, хорош, — утешила Мод.
— Чего хорошего…
— Ты все успел, Сережа. Мы ведь теперь на «ты»?
Я начал кое-что припоминать.
— Ну, знакомство можно считать состоявшимся. Не знаю, что еще требуется.
Мод рассмеялась:
— Да уж!
— А ты успела?
— О! Дважды.
— Правда?
— Не помнишь?
— Постой, постой… Мы начали у порога?
— Верно, у порога. Потом такое пошло…
Я проследил за ее взглядом. На гимнастических брусьях висела рубашка.
— Что? И там?
Мод прыснула.
— У тебя замечательное чувство равновесия. Как себя чувствуешь?
Я пошевелил ногами.
— Словно отмахал километров пятьдесят по джунглям.
— А вообще?
— Вообще? Наверное, я счастлив. Да, конечно, счастлив. Только еще не совсем понял. А ты как?
Мод села и уперлась подбородком в колени.
— Я думала, это случится со мной.
— С тобой? А-а, ты про инсайт.
— Да.
— Тоже видишь дикости?
— Нет, сейчас уже другое.
— Это началось здесь, на Гравитоне?
— Как у всех.
— Значит, Кронос…
— Иначе не объяснишь.
— Но как небесное тело может влиять на мозг?
— На то и тело, чтоб влиять.
— То есть?
— Разве ты не разговаривал с Зарой?
— Зара предпочитает говорить со мной на другие темы. Постоянно нарушает права человека. Для нее я медицинское средство, вроде пиявок, и бесхозный биологический объект в одном лице.
Мод улыбнулась.
— Почему ты так считаешь?
— Иного не подумаешь, общаясь с этим заботливым диктатором. И как ее Абдид выносит?
— Зара прекрасный человек, — строго сказала Мод.
— Прелесть. Скорей бы повзрослела.
— Тогда ты не сможешь говорить, что она прелесть. Но шутки шутками, а в своей области Зара очень серьезный ученый.
— Надо же.
— Не знал?
— Нет. И что она изучает?
— Как раз инсайты. Точнее, влияние Кроноса на человеческую психику.
— Расскажи.
— Ты желаешь этого?
Я смутился.
— Увы. Пока лишь этого.
— Хорошо. Будь по-твоему.
И Мод прочла мне лекцию в постели, щедро открыв один из своих талантов. Сделала она это весьма качественно, как и все, за что бралась.
В четверть часа я узнал о мозге больше, чем за предыдущие четверть века. И что такое лимбическая система, и про внутренние наркотики нервной системы, ответственные за формирование зрительных образов, а также то, как астроциты помогают гигантским клеткам Беца. Оказалось, что разум — это не столько явление, сколько процесс, для которого остановка равносильна гибели.
Увлекшись, Мод подошла к брусьям, набросила на плечи мою рубашку, укрывшую ее до колен, и принялась расхаживать лекторским шагом вдоль кровати.
— …сначала думали, что серотонин всего лишь понижает половую потенцию…
Тут я встрепенулся.
— Спокойно, спокойно, — сказала Мод. — Тебе это не грозит.
— Серотонин, потенция… Прости, а при чем тут Кронос?
— Резонный вопрос, студент Рыкофф. Кронос при том, что посылает гравитационные волны. Надеюсь, вы об этом слышали.
— Чуть-чуть.
Мод приподняла угол одеяла. Я стыдливо перевернулся на живот.
— Скромность украшает человека, — кивнула Мод.
— Эй, я хочу знаний! Внезапно.
— Будут тебе и знания. Так вот, гравитационные волны чуть-чуть неодновременно колеблют молекулы нервных клеток, вызывая короткие растяжения сигма — и пи-связей между атомами. Примерно так, как это происходит в антенных полях, которые выпускает наш Гравитон. Возникающие деформации приводят к изменениям биологической активности белков и нуклеиновых кислот. Лимитирующие ферменты…
— Стоп, погоди. Но антенное поле в миллионы раз больше самой крупной молекулы человеческого тела. Следовательно, у молекул в миллионы раз меньше времени, чтобы «почувствовать» гравитационную волну.
— Даже в миллиарды.
— И этого времени хватает?
Мод улыбнулась.
— Быстро соображаете, студент. Я всегда считала, что мужчина создан главным образом для головы.
— Спасибо. Но каков ответ?
— Ответ будет таков. Времени хватает.
— Каких-то мигов? Удивительно.
— Не очень. Знаешь, какова производительность среднего по мощности фермента?
Я пожал плечами:
— Какова?
— Несколько миллиардов каталитических актов в секунду.
— Ого! Каких актов?
— Каталитических, успокойся. Иначе говоря, довольно заурядный фермент нашего тела способен за секунду превратить миллиарды одних молекул в миллиарды других. Поэтому даже миллиардная доля секунды может привести к изменению соотношения молекул в клетке. Особенно если гравитационные волны следуют одна за другой, что и происходит в окрестностях Кроноса. Теперь представь, к чему приведет изменение концентрации молекул-регуляторов, молекул-командиров. Например, усиливающих синтез эндорфинов. Понимаешь?
— Приблизительно. Кто такие эндорфины?
— Те самые внутренние наркотики нервной системы. Я о них уже говорила.
— Да-да, вспомнил.
— Так вот. Зара считает, что, модулируя силу и частоту гравитационного воздействия, можно в определенной мере управлять образным мышлением человека.
— То есть вызывать галлюцинации?
— Нечто вроде.
— Значит, Кронос нами манипулирует?
— Не исключено.
— А почему он это делает, когда мы спим?
— Ну, это просто. Когда мы спим, сознательная деятельность мозга отключается.
— Ясно. Меньше помех?
— Да.
— Что ж, гипотеза, как говорится, имеет право на жизнь. А что по этому поводу думает Круклис?
— Он не сомневается в том, что Кронос является инструментом разума.
— Ах, в чем только не проявляется разум!
Мою иронию Мод оставила без внимания.
— Если это правда, то мы наткнулись на проявления очень древнего разума, Сережа. Столь древнего, что даже дух захватывает. Знаешь, как на самом деле называются коллапсары?
— Что значит — на самом деле?
— Ну, как их именуют те, кто старше нас?
— Позволь, позволь. Ты в них веришь?
— Я с ними общалась.
— Надеюсь, в инсайтах?
— Да, конечно.
Я сел.
— Воистину не убежать от идолов! И как они выглядят?
— Выглядят?
— Ну, какой облик принимают в видимом спектре?
— Да так, сгустки какие-то. В четырехмерном пространстве, конечно. Сам узнаешь.
— Черные?
— Всякие. Могут иметь любой цвет, чаще просто сияют. Я видела запись из твоего скафандра, Сережа. То, что ты наблюдал на Феликситуре, мало подходит для роли материального носителя разума. Скорее всего это был своеобразный зонд.
— Зонд?
— Да. Инструмент тех, кто старше нас, как мне кажется
— Понятно. И как же называют коллапсары тех, кто старше нас?
— Компакт-элементами низшего порядка. Примерно так это звучит по-человечьи.
— Малюсенькие такие элементики?
Мод мимолетно улыбнулась:
— Да. Они являются частями более сложной системы. Парамон полагает… Эй, обучаемый! Что за гримасы?
Я постарался совладать с лицом. Кажется, не успел.
— У кого?
Мод заглянула под кровать.
— Да кроме тебя, здесь никого нет.
— Надеюсь.
— Неужели ревнуешь?
— И как ты могла подумать, — возмутился я.
Она посмотрела на меня с насмешкой:
— Уверен?
— Не очень.
— Сильно ревнуешь?
Я вздохнул:
— Очень.
— Да что ты во мне нашел?
Я сбросил с нее рубашку и включил бра. Мод машинально прикрылась ладошками, но тоже не успела. Впрочем, я и раньше успел оценить.
— М-да. Выходи за меня замуж.
Она отпрянула.
— Нет, ты нуждаешься в уходе.
— Ага. Хочу бананов.
— В бананах много серотонина.
— Не страшно, меня не убудет. Можешь спросить у Зары.
Мод улыбнулась.
— Это лишнее. Вполне достаточно собственных наблюдений.
— И как?
— Товар качественный, — сдерживая смех, сказала она.
— Вот видишь! Все без обмана. Ну, выходи за меня.
— Сию минуту?
— До завтрака потерплю.
Она ударила меня подушкой.
— Немедленно говори, что во мне углядел!
— Глаза. Ничего нового, любимая.
— Эй, осторожнее с острыми словами.
Глаза у нее блеснули, и она отвернулась.
— Нет, честно, — сказал я. — Страсть хочу жениться.
Спина Мод напряглась.
— Зачем я тебе?
Три упорных вопроса подряд. Что это значило? Слишком много для кокетства, которого у нее так мало.
Зачем мужчине женщина… Вот спросила! А еще умная. Что тут скажешь? А сказать надо. Сейчас или никогда. Второго предложения делать не буду, поскольку одного достаточно. Для мыслящих существ мы и без того сексуальны чрезвычайно, прямо странное дело. Побольше бы целомудрия, побольше. Чтобы без неловкости глядеть в глаза тем, кто старше нас.
Иначе что получается? Мужчина действительно создан для головы, а подчиняется совсем другому органу. Тому, через который женщина им управляет. Но если уж замуж невтерпеж, то лучше сразу и целиком.
— Зачем я тебе?
— Не знаю, — забормотал я. — Так, на всякий случай.
— Что? На какой такой случай?
— Ну… По дому что-нибудь сделаешь.
— Вот наказание, — сказала Мод. — Нет, каков нахал! Горничная ему нужна, видите ли.
— Да, — согласился я. — Полезно.
Мод разгневалась:
— Вдобавок еще и косноязычен. Ах, что за объяснения я выслушивала в прошлом веке!
— Какие? — насторожился я.
— Не важно. Ухожу немедленно.
Тогда я схватил ее за плечи.
— Оу, Серж! Синяки ведь будут.
Я ослабил хватку.
— Ну и лапищи! Сережа, послушай… дай мне сказать… То есть подумать.
— Да? Как долго?
— Нет, в самом деле, кто так разговаривает… Ты меня сбиваешь…
— Да? Так-так.
— Ну перестань. Вот сейчас инсайт тебя как хватанет!
Я не перестал.
— Да что за ба… баловство такое?
А я — еще пуще.
— Ох!
И она пала. В нашем веке тоже сносно получается, господа. Да в любом веке получится. Если сумеешь. И вот еще что. Надо внимательно относиться к здоровью. В постели без него делать нечего. А любить одну душу грустно, инсайт меня побери. Только стихи и рождаются.
На другой день я размышлял о содеянном. Пока голова временно вернулась на место, хотелось узнать, каких отношений хочу. Поскольку это следовало сделать еще до грехопадения, к теме я отнесся усердно и добросовестно. Как истинный научный зануда, начал с исторического обзора проблемы.
«…и прилепится человек к жене своей…» Вот так. Существовали на Земле такие особи — жены человеков. Для прилепливания. Чересчур это, разумеется. Тем более в нынешнее время. Да и поисчезали они куда-то, такие удобные особи. В ходе борьбы за равноправие, которую в конечном счете выиграли.
Однако же полное равенство полов есть заблуждение, вредное для цивилизации. Это стало до крайности понятно в двадцать первом веке, когда многострадальное человечество пережило разгул женской эмансипации.