Раньше и больше всего досталось североамериканцам Выхода не было. Потомки гордых ковбоев освоили работу по кухне, уборку, стирку, воспитание детенышей. Им запрещались проявления галантности и куртуазности, что расценивалось как извращенная форма дискриминация со стороны сильного пола.
Слабый пол тем временем с потрясающим успехом осваивал профессии прокуроров, финансовых воротил, политиков, полицейских, солдат и даже гангстеров. Реванш за тысячелетия мужской гегемонии произошел. Да еще как! Под его мощью дал трещины такой оплот антифеминизма, как ислам.
Если в конце двадцатого века саудовскую принцессу казнили за нарушение канонов, то столетие спустя ее же причислили к лику святых, а советы улемов наполовину состояли из женщин. Но при всем уважении к их правам, выстраданным бесчисленными унижениями, историческими обидами, правам, заслуженным уже одним долгом деторождения, нельзя забыть об издержках очередной революции.
Плоды победы есть соблазн. Победители никогда не довольствуются строго необходимым, они берут больше. Сначала — для подстраховки, а потом входят во вкус. И в этом женщины ничуть не лучше мужчин. А иногда опаснее.
Собственно, игрек-хромосома, определяющая принадлежность к мужскому полу, является искалеченной в ходе эволюции хромосомой-икс. Потеря одного из четырех хвостиков бесследно для сынов Адама не прошла. Они приобрели превосходство в физической силе, кое-что из отдельных качеств интеллекта, зато хуже контролировали половое влечение, что и явилось основой порабощения.
Мало того, ущербная хромосома сделала нас жертвами гемофилии, дальтонизма, источниками специфического запаха, счастливыми обладателями искривленных голеней и волосатых ушных раковин. Мы проиграли в естественном долголетии, выносливости, живучести. Но самое скверное, что мужчины проиграли в силе характера
Психологически женщины всегда превосходили мужчин. Долгое время неравенство подавлялось грубыми мускулами. Потом самцы цивилизовались, перестали драться, признали и подчинились.
Но вместе с ними жертвой оказалась семья традиционного типа. Формула «папа, мама, я» сначала заменилась на «маму, папу, меня». Увы, на этой стадии амазонки не остановились. Пришел черед «мамы, меня и папы по воскресеньям». Далее, с помощью генной инженерии, начали размножаться однополые семьи.
Ломка тысячелетних стереотипов привела к невиданному росту психических расстройств и суицидных настроений. Широкое распространение наркотиков, гомосексуализм вкупе с достижениями индустрии виртуального секса и возникновением сект вроде «целомудренников» поставили под вопрос само воспроизводство населения Земли. Впервые после эпохи опустошительных чумных эпидемий оно начало сокращаться.
Искусственное оплодотворение и лабораторное взращивание эмбрионов проблемы не решали, поскольку давали людей без нормальной склонности к продолжению рода. Девочки перестали играть в куклы. При всем при этом смысла промышленной фабрикации индивидуумов не знал никто.
Ситуация сложилась абсурдная, до бесконечности она продолжаться не могла. Цена революции превзошла результаты. Постепенно женщины пресытились избытком свободы. Оказалось, свобода не приносит счастья, если не делить ее с мужчинами. Свобода вообще не имеет ни национальной, ни сексуальной принадлежности. Она бывает либо общей, либо напрасной, невкусной. Бесплодной во всех отношениях.
Но даже после этого конец безобразиям пришел далеко не сразу, не вдруг и не везде. Люди трудно расстаются с инерцией привычек. Потребовалась кропотливая просветительская работа и смена нескольких поколений для осознания того, что самым естественным способом половой жизни является как раз способ естественный, предусмотренный природой.
К сожалению, последствия «холодной войны полов» ощущаются и по сей день. Да, мужчинам позволено вернуться в дом. Кое-где их приняли с раскаянием, где-то — из сострадания, но чаще — по необходимости. И место, с которого были изгнаны, они занимают теперь весьма редко. Хотя всякие бывают исключения, Круклис например. Но в любом случае со времен тех мрачных, хотя и отдаленных уже, в душах мужчин, даже если они абсолютно доминируют в семье, поселился затаенный страх. Это отмечают психологи обоего пола. Впечатляющий мы получили урок.
И вот, зная изложенное, я понял, что не знаю, в чьих объятиях провел ночь страсти. И не просто провел, а раскрылся, привязался, приручился, сделал предложение женщине, не представляя ее взглядов и убеждений. Совсем уж плохо, прямо из рук вон. Как мальчишка.
Простейший анализ приводил к неутешительным выводам. Положение грозило душевными болями, травмами, терзаниями, унижениями, запоздалыми сожалениями и стенаниями. Муками, одним словом. Есть ненормальные, которым все такое нравится. Слезы-вздохи. Мазохисты! Серж Рыкофф среди вас не значится. Я отношусь к натурам деятельным. Буратино, никак не Пьеро. Обожаю активность, всегда добиваюсь ясности, чем бы ни грозили последствия. Такой вот Святослав.
Я нащупал пульт, набрал номер связи. Пальцы противно дрожали и липли к панели. Давно я такого не испытывал…
Экран зажегся. На нем возникли глаза Мод. Она сидела очень близко к видеофону. Возможно, сама хотела меня вызвать, но я опередил.
— Телепатия, — сказала Мод.
— Иду к тебе, — прохрипел я безо всяких предисловий. — Иду на вы.
Трепетно взметнулись ресницы.
— Подчинять? — спросила она.
И вдруг заплакала. Вот те раз…
Несколько следующих дней очень важны. Несколько следующих дней я опускаю. Не могу про них, и все. Прошу извинить, это только наше, мое и Мод.
Продолжим со свадьбы. Она случилась, произошла, состоялась и стряслась. Отлично помню этот день. Хотя и не весь.
Итак, свадьба. Меня заставили надеть фрак. Мод была в пышной блузе и узкой юбке, белое с черным.
Но если наряд невесты отличался строгостью, о ее обители этого сказать никто не мог. Все преобразилась сказочно. Квартировавший по соседству с Мод Кшиштоф Ковалек уступил нам свое жилище, и мы объединили компартменты. Получилось нечто вроде небольшого поместья. Внутри из старого убранства сохранился один розовый куст известного происхождения. Он царственно благоухал перед кирпичным домиком в староголландском стиле.
Журчал фонтан. Сразу за ним вдоль стены низвергался водопад королевы Виктории с африканской реки Замбези, символизирующий силу чувств. Водопад бушевал столь яростно, что всяк входящий вздрагивал и начинал шарить руками в поисках спасательных средств. Потом приходил в себя, нервно посмеивался, бормотал поздравления, целовал проказницу и хлопал меня по плечу, обязательно — по левому. К концу церемонии оно ощутимо болело.
Пришедшему вручали бокал, препровождали на совершенно акварельную лужайку, где и был накрыт стол.
Стол, естественно, ломился. Над ним висели вакхические гроздья, самые настоящие, в отличие от водопада. Негромко звучала музыка старых романтиков, начиная с «Вечерней серенады» Шуберта и вплоть до Эльселя. Не того, первого, а Эльселя четвертого, младшего, из двадцать третьего столетия. Директора обсерватории Маунт-Паломар. В то время очень он мне нравился. До тех пор, пока Мод не дала мне послушать своих любимцев.
Гости явились заранее, очень им не терпелось. Лишь Круклис дипломатически опоздал на пять минут, но сразу принялся наверстывать — хлопнул рюмочку, с хрустом закусил, потом облобызал Мод, бубня что-то насчет того, как это делается в городе Могилеве. Стало ясно, что народ в Могилеве страстный. Жизнелюбивый такой народ. Иной в городе с подобным названием, наверное, и не поселился бы.
— Пора, пора, — забеспокоился Абдид. — Рога трубят.
И толкнул Сумитомо. Он, Абдид, есть верный друг и самый надежный страж безопасности. Свидетельствую небеспристрастно и бескорыстно, но компетентно. Бывает такое.
— Какие рога? — удивился губернатор.
— Ну те, которые пора наполнить. Ты власть у нас или кто?
Абдид пометил взглядом Круклиса.
— А, вот ты о чем. Думаешь, не вижу?
— Видеть мало. Надо устранять.
— Сщас.
Суми выпил чашечку саке, встал и дунул в некое подобие боцманской дудки с погибшего в Цусимской битве броненосца. Я некстати подумал, что вот надо же, когда-то наши предки стреляли друг в друга из многодюймовых пушек. А ведь это больно, дико, жестоко, неразумно. И как они не понимали?
Суми дунул еще раз. Все заинтересовались, перестали есть и разговаривать.
— Дамы и господа! Прекрасные и благородные! Бессовестно пользуясь властью, объявляю эту парочку мужем и женой. Со всеми следствиями и последствиями. Вот этих, если кто еще не догадался. Серж, помаши левой лапкой. Вдруг получится?
Я гордо выпятился. Мод стала пунцовой. Мы посмотрели друг на друга и как-то…
— Ага, зяблики, примолкли? — обрадовался Сумитомо. — Во брак вступать — это вам не какую-то дряхлую физику учить, тут способности нужны. И ответственность появляется. Мод, признавайтесь.
— В чем?
— Вы добровольно становитесь миссис с этим рычащим фамилией?
— Вот уж нет! Все видели, как он меня утащил. Средь шумного бала.
— Случайно?
— Случайно, но хищнически. Рычал и бесновался.
— Сильно бесновался?
— Аки зверь в нощи.
— Так. Активно, значит. Утащил в результате?
— Утащил.
— Утащил — тогда все, — сурово приговорил губернатор. — Теперь остается спасать честь. Раньше надо было думать о правах человека.
— С ним подумаешь, — сказала Мод.
Тут красным вдруг стал я. Научился, оказывается. А Мод сохраняла невозмутимое выражение. Стало страшно, как бы она не сбежала из-под венца. Мы ведь были знакомы мало.
— Мод, послушай, — зашептал я, — не надо огорчать его превосходительство.
Но Сумитомо и не думал огорчаться. Приняв нравоучительную позу, он нашел для нас заветные слова, которые ему самому понравились.
— Женщина должна склониться перед самураем. Так мой дедушка говаривал. А он, знаете ли, соображал. Произвел двадцать восемь потомков от девятнадцати жен. Если не считать гейш, конечно. Хотя сейчас уже наверняка побольше как тех, так и других. Но суть не в этом. Все жены ему благодарны, вот в чем дело. Ну и подчинялись, само собой. Думаете, из-за силы? Да ничего подобного! Подчинялись потому, что лучше мужчин никто не знает, чего хотят женщины, вот! Мгм. А неплохо сказано…
Все закивали, что да, мол, лучше не выразить.
— Усвоила, стрекоза? — спросил губернатор.
Стрекоза, которая вполне могла оказаться в числе жен Сумитомова предка, скромно потупилась. Как-то все перепутано в наше время, никогда не знаешь, кого почитать, а кому читать наставления. Впрочем, губернатор наш в это время и жил, ориентировался прекрасно.
— Так-то лучше, — кивнул он. — Главное — в доступной форме объяснить женщине, чего ж ей хочется, и не дать опомниться. Свидетели, быстренько расписываемся! Мы-то ничем не рискуем, хе-хе. Анджела, а где пергамент?
— Да он под стол закатился, — простодушно сказала Анджела. — Парамон, подвиньтесь, пожалуйста.
Она наклонилась, извлекла беглый документ. Потом встала и развернула его на широкой спине инспектора безопасности. Сумитомо с размаху пришлепнул свиток огромной печатью Гравитона-4. Абдид поморщился.
Раздались аплодисменты. Гости встали.
— Ребятки, — с чувством сказал Абдид, потирая спину, — спасибо!
— За что? — удивилась Мод.
— Глядя на вас, я понял, что у человечества есть будущее. И не какое попало!
— Отрадно, — согласился Сумитомо. — Да, а среди нас служитель какого-нибудь культа найдется?
— Зачем? — спросил Абдид.
— Для надежности. Ну и ответственность всегда лучше с кем-нибудь поделить, знаешь ли.
— А! Очень мудро, ваше превосходительство.
Сумитомо любил последнюю любезность оставлять за собой.
— Дабы такое оценить, глубокий нужен ум, Абдид-сан.
Абдид церемонно поклонился. Похоже, этим двум нравилось похваливать друг друга. Но им живо напомнили, зачем все собрались, после чего губернатор вернулся к исполнению обязанностей. Он задал весьма существенный вопрос.
— Врачующиеся! Какую конфессию предпочитаете? Мод махнула рукой. А я потребовал буддийского обряда.
Индоевропеец как-никак.
— Зер гут, — сказал Зепп. — Я есть лама.
— Давай-давай, — поощрил житель Могилева. — Как ариец арийцу.
В дальнем конце стола поднялся молоденький техник.
— А я давно знал, что они поженятся, — сообщил он. — Еще на Феликситуре Серж так на нее смотрел…
— Как? — заинтересовался Сумитомо.
— У! Ну так… лучше не подходи. Что ты! Аки зверь в нощи, точно. Ухомах, одним словом.
— А давайте выпьем за хвостоногого ухомаха, — предложил Кшиштоф.
— За ухомаха грех не выпить, — сказала Мод. — Похоже, он приносит удачу. Некоторым.
Я нашел под столом ее колено. Мод вздрогнула.
— Ох, потерпи. Не пожалеешь. Ты еще не понял, какую Бабу-ягу разбудил, Серж-царевич.
Сменив гнев на милость, Зара сочинила к нашей свадьбе сонату под названием «Счастье женщины». Бурная получилась музыка, куда там Бетховену.
— У вас так спокойно, — сказала Зара, глядя на водопад королевы Виктории. Умеет она разглядеть в явлении нечто совершенно скрытое для других.
Тут строгая женщина Беатрис вспомнила славянский обычай кричать «горько». Соседи по столу наперебой бросились объяснять, что нужно целоваться.
— Так для того и женюсь, — сообщил я.
— Меньше рассуждай, теоретик!
Я ловлю ускользающие губы жены. Почему-то они и впрямь горчили…
— Раз, два…
Сейчас мне эта свадьба кажется какой-то странной, мифической, что ли. Среди звезд плавал пустотелый шар, в котором люди женились.
— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
Забыв о том, что находится за стенами. Все эти кванты, нейтрино…
— Тридцать пять, тридцать шесть…
…кварки, гравитационные волны. И славно, что забыли. Собственно, стены для того и нужны, чтобы не вспоминать слишком часто о том, что снаружи.
— Семьдесят семь…
Но шар-то тем временем летел к «черной дыре»…
— …девяноста два.
Мы наконец отвалились друг от друга.
— Способная молодежь, — оценил Круклис.
— Мод, — сказала Лаура, — приходи ко мне поплакаться. Водопадами нас не обманешь, правда?
Круклис усмехнулся. Был он подозрительно тихим. Видимо, уже совесть грызла. Она у него есть.
А меня тогда ничего не грызло. Я так напился, что чудом добрался до брачного ложа. Мод меня раздевала. Хорошо, что ее не украли. Был у славян и такой обычай.
— Что ж, — решила Мод на следующий день. — Жена так жена. Раз попалась так бездарно. В горничные…
И принялась собственноручно готовить обед. Получилось восхитительно, не побоюсь этого слова. И даже очень.
— Дальше будет лучше, — пообещала моя новая жена. — Я еще не все вспомнила.
Намечалось неожиданных размеров семейное счастье. Я молчал в немом восторге.
Великое это дело — семейное счастье. Оно имеет свойство осенять не только супругов, но и окружающих. Каким-то инстинктом люди распознают удачный брак и начинают к нему тянуться и слетаться, как на огонек в тайге. Чтобы согреть душу, поучиться мудрой простоте, ощутить сопереживание, что-то понять и быть понятыми.
Со своим уникальным житейским опытом Мод как нельзя лучше подходила для роли всеобщей мамы. И она не скупилась. Отбросив былую суховатость, уводила женщин на дальний край поляны, где они увлеченно секретничали. А моя роль сводилась к тому, чтобы не давать мужчинам мешать священному процессу. С этой целью я готовил фантастические коктейли, прибегая к необъятной памяти Архонта. И этими коктейлями прославился больше, чем открытиями в гравифизике.
Семейные усилия были отмечены. Бессовестно пользуясь властью, Сумитомо наградил нас императорским орденом старояпонии. За «возрождение великого духа Бусидо в весьма отдаленном от Ниппон районе», как гласил приказ. Район получился действительно весьма отдаленным, уж с этим не поспоришь.
К моему удивлению, Мод не упускала случая надеть бриллиантовую хризантему. Даже туалеты конструировала под орден. Она вообще вдруг стала большой щеголихой. Должен заметить, с тоски такого не бывает.