— Лучше на выползка…
15. Люди тонут. Ничего смешного
— Годар!!! Ты слышишь меня!!!
— Слышу!!
— Не выпускай колеса!!! Я сейчас раскупорю ящик с сухарями!!!
— Обвяжи меня плащом! Я продрог!
— Сейчас!!!
Перекрикивая вой шторма, Пулю и Годар ведут подобные разговоры на баркасе, который сделался игрушкой, как принято говорить, взбесившегося океана.
— Куда хоть нас несёт?! Компас вертится, как этуаль из Фоли-Бержер!
— К чорту на рога! И даже не обмотанные ватой!
— Что тебе больше нравится: каторга или эта пляска!!!
— Водка, которую мы выдули!!! Нет ли ещё?!
— Я искал… Это был единственный бидон.
— Я бы дал десять франков, если бы они у меня были, за то, чтоб узнать, в каком пункте океана мы потонем!
— Ручаюсь, что тебе не понравится солёная вода!
— Сейчас что: день или ночь?!
— Дьявол его знает!!! Всё перемешалось!
— По-моему — сегодня вторник!
— Если ты переберёшь все дни недели, наверняка угадаешь!!! Я готов ручаться, что пока ещё сентябрь.
— Пожалуй, между пятнадцатым и двадцать пятым числом!!!
— Что-нибудь вроде!!!
— А ведь эта посудина крепкая штука!
— Что ж мы будем делать, когда стихнет?! У нас ни капли газолину!
— Отвинчивай понемногу мотор и выбрасывай части за борт!!! Всё-таки лишняя тяжесть!!!
— Нет уж, спасибо! Так болтает, что можно голову проломить!!!
— Что это за грохот впереди?!
— Просто шторм сильнее!!!
— Нет, Пулю, это какая-то земля!!!
— Вот и хорошо! Остановка значит!
— Чорта остановка! На дно камушком!!!
— Годар!!!
— Пулю!!!
— Мы налетели на камни!!!
— Прыгай за борт!!!
— Я давно в воде!!!
— Сюда! Сюда, Пулю!..
— Года-ар!..
— Плыви сюда-а-а!..
— Держи-и!..
— Года-а-а-р!..
— Я-а-а!.. Сюда-а-а!!!
16. Ковбоев — бревно и невежа
Под вечер восемнадцатого сентября в кабинет Ковбоева проник толстый низенький человечек.
Иван Филиппович только что закончил текущий отчёт о марсианах и, полагая, что, как водится, вошёл посыльный, чтоб передать материал секретарю, не глядя протянул рукопись.
Обнаружив через несколько мгновений, что рукопись продолжает пребывать в его руке, Ковбоев поднял глаза, похожие на два недозрелых апельсина, и вытаращил их при виде неизвестного, склонившегося в почтительном поклоне.
— Пузявич! — сказал вошедший.
— Что-о?! — по-английски по привычке вопросил Ковбоев.
— Пузявич. Это моя фамилия. Я русский поляк.
— А-а-а! Так вы русский, — машинально на родном языке протянул Ковбоев.
— Как?! Вы разве тоже русский?! — изумлённо всплеснул руками Пузявич.
— Да. Имею эту глупость, — нахмурился, досадуя на себя, Ковбоев и продолжал: — Вам что, работы? Вы — эмигрант?
— Да, я эмигрант… Собственно…
— К сожалению-с, ничем…
— Нет, мне не надо работы…
— Вы от благотворительного комитета? От Лиги православия? От Совета русской армии? Откуда вы, чорт возьми!?
Пузявич напыжился.
— Я — эмиссар её величества, императрицы всероссийской.
— Не припомню, кто сейчас у нас императрица!.. Всероссийская, вы говорите?
— Да, всероссийская, — нетвёрдо вымолвил Пузявич.
Ковбоев переставил с места на место пресс-папье и потрогал карандаши.
— Ну, как у вас, там… в Петербурге, скажем?..
Пузявич остолбенел.
— В Петербурге?! Да ведь там — красные.
— Ах, виноват, — Ковбоев посмотрел в окно. — Хорошо, поди, сейчас в Ливадии, — мечтательно уронил он.
— В Ливадии же большевики!!! Что вы!!
— Ну?.. — разговор становился трудным. — Всероссийская, вы говорите?
— Ну, да же! Императрица и всё такое!
— Замечательно… Курите? Нет, я свои… Ммм!
— Так я, собственно…
— Зачем? — строго спросил Ковбоев.
— Вы, слышно, летите на Марс…
— Ну, лечу…
— Так вот… императрица… испросила у сената Соединённых Штатов… право посылки на Марс двух эмиссаров.
— Для какой цели? — изумился Ковбоев.
— Гм! Для… э-э… приискания некоторого участка… — Пузявич запнулся, хотел сказать — земли, но продолжал: — участка марсианской почвы и там при помощи туземцев положить начало новой Российской империи.
— Вы это серьёзно?
— Да, да! Второй эмиссар — господин Кошкодавов. Ходят слухи, — понизил голос Пузявич, — что он представлен к титулу герцога марсийского. Всё, конечно, зависит от исхода нашей миссии… Но, всё же, он — в явном фаворе!
— У вас какие документы?
— Виза государственного департамента Соединённых Штатов!
— Хорошо! Вы совершенно готовы?
— Как же, как же! Даже уже молебны отслужены! Святому Николаю, защитнику плавающих и путешествующих.
— Так… Значит, два филадельфийских профессора никуда не полетят. Придётся отложить до следующего раза. Завтра — в десять утра — отлёт, — наставительно добавляет Ковбоев и протягивает руку, заканчивая аудиенцию, — простите — фамилии?
— Пузявич и Кошкодавов! Казимир Пузявич и Варсонофий Кошкодавов. Ещё раз — он определённо в фаворе.
17. Пулю очнулся. Годар тоже
Пулю очнулся на горячем песке. Ослепительное солнце отправляло свои обязанности на голубеющем своде небес. В пяти саженях от ног Пулю на отлогий берег лениво набегали волны.
— Здорово!.. совсем Робинзон!
Пулю поднялся и первым делом начал осматривать берег: лёгкая тревога набежала на его сердце. Где же Годар? Где этот славный молодой ворчун?
Пулю вспоминает…
Да, он слышал, как тот кричал: «Сюда, Пулю!!! Плыви сюда, Пулю!
И вот Пулю рванулся по волнам на крик Годара… Потом… а чорт знает, что было потом!
Пулю, спотыкаясь, бредёт по песку, закрывая глаза ладонью от слепящего солнца…
Там, впереди, что-то темнеется! Что это?
Пулю бежит, падает и снова бежит…
— Годар!! Годар!! Очнись!! — трясёт он безжизненное тело товарища.
В конце концов Годар тоже приходит в себя.
— Пулю?!
— Годар!.. Ну и напугал же ты меня!! Я думал, что мне придётся тебя засыпать песочком.
— Ах, Пулю! Ведь мы живы и глядим на солнце!.. Смотри-ка, ведь это самое настоящее солнце!..
— Самое. Ну, давай, вставай… Надо поискать воды… Ведь мы, может быть, на каком-нибудь необи…
Пулю подавился словом и уставил глаза на горизонт и молча протянул руку. Годар привстал и воскликнул:
— Постройка! Какой-то сарай!.. Пошли!.. Там люди!
— А вдруг — полиция?
— Пустое! Да из чего же видно, что мы каторжники? Мы просто потерпевшие крушение.
— Эх, была не была!
Приятели поплелись к зданию, поддерживая друг друга.
Подошли. На открытом ровном месте огромный сарай и ничего более…
— Эй, кто там!.. Выходи!..
Молчание.
— Э, Годар, да тут и не заперто!
Вошли.
— Да это мастерская! Смотри, сколько инструментов и материалов!..
— Что же это может быть? Посмотрим, нет ли ещё построек.
Приятели забыли про голод и жажду и выбежали из строения…
— Ты, Годар, иди в эту сторону, а я пойду сюда… Не теряй из виду оврага…
Через полчаса они встретились.
— Пулю! Ты шёл по берегу?
— Ну, понятно. И ты тоже? Значит мы обошли кругом этот островок?..
— Выходит!
— Я не видал ни одной постройки, кроме этого сарая…
— Это не сарай, Пулю, я догадываюсь…
— Что ж это?
— Это — ангар. Аэропланный ангар. Тут что-то очень странно! Одно ясно — строители и их машина — отсутствуют…
— Пойдём туда, я хочу есть… Там несомненно найдётся что-нибудь.
— Пойдём!
Озираясь, пошли к сараю. Вдруг Годар остановился.
— Стоп, Пулю! Не надо делать никакого беспорядка! Никакой видимости нашего присутствия! Запасы трогать очень осторожно! Мы будем следить из кустарников!
— Хорошо! Только трудно спрятаться на таком островке! Он не свыше шести километров в окружности!
— Честное слово, странная штука!
— Так вот, — полная осторожность и внимание, Пулю!
— Хорошо, дружище!
Осторожно вошли в ангар, и желудок, как надёжный компас, немедленно провёл их в кладовую, на их счастье достаточно укомплектованную.
— Везёт нам, старина!
— Ура-а… — и Пулю запрыгал от радости, — ты знаешь, что я нашёл!
— Что? Географическую карту?!
— Дурак! Табак, конечно!
18. Мистер Пальбур, заслуживающий памятника в 21 фут и 4 дюйма
Разве люди не находчивы? А американцы в особенности?
Хозяин табачного поля, где остановился аппарат марсиан, мистер Пальбур, имел весьма деликатный разговор с мистером Кудри. Кудри настаивал.
— Убытки за испорченное поле должен взять на себя «Нью-Таймс». Поверьте, сэр, что издательству это доставит только удовольствие…
Но мистер Пальбур отклонял великодушные попытки Самуила Кудри.
— Помилуйте!.. Такие пустяки!.. И вдобавок такая честь!.. Подумайте: марсиане! Первый визит — и на усадьбу Джонатана Пальбура. Я непременно представлюсь гостям!
Марсиане приняли Пальбура, очевидно, за большого начальника, так как право собственности мистера Пальбура на участок земли, избранный ими для спуска, уяснялось ими с трудом. Мистер Пальбур даже прислал гостям ящик шампанского, в котором эти пришельцы с другой планеты немедленно нашли массу прекрасных достоинств. Весь день мистер Пальбур провёл в отчаянных хлопотах… Его автомобиль носился там и сям по плантации. Результаты этой кипучей деятельности стали немедленно понятны любопытным орлеанцам и просто туристам: мистер Пальбур заботливо огородил место спуска обширной изгородью из колючей проволоки. Правда, мистер Пальбур не оказался эгоистом до мозга костей и ничуть не покушался использовать каким бы то ни было способом свои права на марсиан. Мистер Пальбур просто проделал четыре входа за колючую проволоку, причём каждый желающий воспользоваться возможностью проникнуть, не изорвав штаны и не подвергаясь штрафу, через один из упомянутых входов, встречался любезным кассиром. Кассир ставил в известность, что вход на табачную плантацию мистера Пальбура для гулянья (о, отнюдь мистер Пальбур не торговал марсианами! Разумеется, вышедший на прогулку гражданин мог иметь марсиан как приятный сюрприз), так вот, вход на гулянье стоил десять долларов. Можно уверить, что мистер Пальбур особенно хорошо заработал на этом мероприятии в день отлёта межпланетных путешественников. Он даже успел за ночь выстроить досчатый амфитеатр с платой за место в двадцать долларов. Случай безусловно исключительный, и стоило бросить подобную сумму. С фотографов и кинооператоров Пальбур брал положительно дикую цену, так как объяснял, что «гулянья» представляют весьма занимательный материал для заснятия.
Настал этот исключительный момент.
На специальной трибуне, воздвигнутой любезным мистером Пальбуром, — отлетающие.
Очкастый марсианин с жаром говорит речь.
Никто ни дьявола не понимает, но в каждую паузу считает священным долгом прочистить лёгкие при помощи «гип-гип»! Затем речь говорит губернатор, ряд профессоров вызывают зевоту и нетерпеливые жесты даже у марсиан.
Наконец, ораторы сошли на нет, оркестры ликвидировали свои репертуары, и началось явное прощанье. Жители Марса через десять минут должны были сделать отлёт.
Лорд Бриджмент на минуту появляется на трибуне и считает долгом заявить:
— Мной основано акционерное общество «Эрз-Марс-Трэвеллинг-Ляйн». Все справки и сведения у моего уполномоченного — мистера Реджинальда Хоммсворда.
Лорд слегка приподнял цилиндр и в одиночестве направился к аппарату.
Низко кланяясь, под шумные овации возник на пороге кабины профессор Каммарион. Старикан сиял от восторга!.. Ещё бы!.. Профессор, шансы которого висели на волоске, оказался прав. Каммарион потряс седыми прядями и исчез.
Марсиане нетерпеливо приглашают своих спутников торопиться… Под недоумевающие взгляды присутствующих два человечка, один толстый, другой тонкий, обнажив головы и, покрестясь, кланяются на все четыре стороны. Затем, развернув трёхцветную тряпицу, важным шагом отправились к аппарату, затянув зычными голосами:
— Боже, царя-а храни-и!.. Сильный…
Новые овации — и нью-орлеанские любимцы прощаются с публикой. Это Ковбоев, Пильмс и Ирена Ла-Варрен… Ковбоев летит ознакомиться с издательским делом, Пильмс — для репортажа, Ирена — изучить женский вопрос на дружественной планете.
Долгое несмолкаемое «ура».
С лёгким воем аппарат вздрагивает, червячные полозья, слегка взрыв землю, внезапно подтягиваются к телу аэроплана — и машина, уже отделившись от земли, начинает набирать высоту.
Мистер Пальбур протяжным вздохом провожает отлетающие на миллионы миль доходы…
19. Возвращение Каммариона с кофточкой Ирены
Вечером Нью-Орлеан был ошеломлён самой неожиданной вещью.
Вернулся профессор Феликс Каммарион.
Улетев утром на аппарате марсиан, достопочтенный профессор вернулся с пассажирским поездом.
Весьма естественно, что после трёх дней исключительного возбуждения, перенесённого Нью-Орлеаном, напряжённые нервы граждан этого почтенного города искали отдохновения.
Немудрено, что огромный «Симфония-Холл», концертный зал, вмещающий до 3-х тысяч человек, был битком набит. Внимание американцев с марсиан быстро соскользнуло на Рахманинова, трое суток безрезультатно дожидавшегося публики, что, однако, не особенно раздосадовало желчного композитора.
Уже прозвучали звонки, звуковая окрошка, особенность готовящихся оркестрантов, начала стихать, как вдруг произошла маленькая заминка.
В ложу губернатора вошёл секретарь, наклонился к уху этого важного человека и, пошептав что-то, поселил изумление на строгих, спокойных чертах губернатора.
Из публики видели, как губернатор поспешно отошёл в глубь ложи, сопровождаемый секретарём, оркестранты любопытно повытягивали шеи, а когда губернатор появился у барьера ложи, очевидно, намереваясь что-то сказать, ему даже не пришлось делать никакого знака рукой, ибо в зале моментально наступила предупредительная тишина.
— Господа, я должен сообщить известие неожиданного характера… Возвратился профессор Каммарион. Вот он здесь, в моей ложе.
К барьеру подошёл профессор с крайне растерянным лицом. В зале, видимо, смешались, не зная, как реагировать на его появление… Неловкость почувствовал даже сам профессор.
Однако возникший было ропот быстро смолк. Все понимали, что профессор несомненно что-нибудь скажет.
— Странный случай, господа, — извиняющимся голосом начал Каммарион и страшно волнуясь. — Припадок!.. Конечно, неудивительный в мои годы!.. Я и сейчас ещё чувствую слабость и головокружение… Я приехал поездом с поста 204-й мили… Вот мои спутники любезно оставили мне такую бумагу. — Профессор развернул лист бумаги и неуверенно подал губернатору. Тот важно посмотрел и поднял руку.
— «Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем. Наш спутник, уважаемый профессор Феликс Каммарион, через двадцать минут после отлёта впал в глубокий обморок, попытки привести его в чувство не удались… Не желая подвергать нашего спутника опасности, в виду невозможности подать ему врачебную помощь, мы предпринимаем спуск, чтобы оставить профессора на родной планете.
Задержка невозможна, марсиане гг. Луфадук и Паопак могут опоздать на межпланетный аппарат. Да поможет профессору небо и тем самым освободит нашу совесть от возможности стыда за оставление в беде товарища. Генри Пильмс, Ирена Ла-Варрен, Джон Ковбоев, Лорд Б.У.Т.Стьюпид, К.Пузявич, Арч. В.Кошкодавов и подписи двух марсиан гг. Луфадук и Паопак, изображённые по их просьбе азбукой Морзе», — прочёл губернатор.
— Они были любезны опуститься посреди поля недалеко от линии железной дороги. Около меня на палке был прикреплён флаг, — кофточка мисс Ла-Варрен! — растроганно произнёс Каммарион, — благодаря ему меня скоро и увидели с поста 204-ой мили!