— Автомобиль в порядке? — спросил я.
— Можно продолжать поездку. В течение десяти минут просьба не превышать скорость сорок километров в час. Необходимо восстановить давление в пневматике. Кроме того, сообщаю, что мистер Джонатас Апнэм извещен о повреждениях. Он на линии.
— За кого ты меня принимаешь? — пробормотал я. — Соедини… Добрый день! — бодро крикнул я, услышав сопение в динамике. — Знаете, у меня тут случилась неприятность… А машина и в самом деле отличная…
— Ничего удивительного! — торжествующе рассмеялся он. — Примерная стоимость ремонта составляет две с половиной тысячи, — добавил он тем же тоном.
— Как их вам перевести?
— В смысле? Ведь машина застрахована, — удивился он, а я мысленно обругал себя за глупость. — Хорошо, что с вами все в порядке. Комп мне все передал. Очень хитро, очень! — похвалил он меня.
— Надеюсь, это останется между нами?
— Даже Торквемаду удивило бы мое нежелание отвечать на вопросы.
— Ну, тогда спасибо вам огромное. До свидания.
— Удачи, — бросил он и отключился.
Я потянулся к холодильнику и попытался немного остыть с помощью банки холодного пива. Закурив, я вообще почувствовал себя прекрасно. Правда, мелькнула ехидная мысль: «А если это были просто любители сильных ощущений? Или ребята из-под знака Заводного Апельсина? А?», но я с такой силой ее пнул, что она со свистом скрылась за горизонтом. Прежде чем она успела исчезнуть, до меня донесся ее вопль: «Ты убил двух человек!» Скрывавшийся где-то под черепом услужливый эгоизм тотчас же крикнул в ответ: «А что, я должен был позволить себя продырявить?» — и завилял хвостиком. Я погладил его по голове и угостил солидной порцией бурбона. А потом налил вторую себе.
* * *
Правление корпорации ЭТВИКС находилось на площади Лифтмайера. Я нашел отель, из окон которого мог при желании наблюдать за главным входом в это здание. С желанием этим я не в силах был справиться, точно так же как и не в силах был найти ему объяснение. Тем не менее, сняв номер и войдя в комнату, я даже не подошел к окну. Вместо этого я опустился в кресло. Оно пошевелилось и спросило тихим приятным голосом:
— Не желаете ли массаж?
Мне стоило немалых усилий не вскочить, отчаянно ругаясь.
— Нет. И на будущее прошу ко мне без разрешения не обращаться.
Я закурил и, усевшись поудобнее, бросил спичку в уже ожидавшую пепельницу. Настырность предметов обстановки ассоциировалась у меня с наглыми боями, которые вымогают чаевые, а потом презрительно усмехаются в коридоре. Достаточно успешно установив голосовой контакт с компом, я еще раз затребовал все данные об ЭТВИКС. Фамилии, прежде всего фамилии. Я вчитывался в длинные ряды фамилий членов правления, затем крупных акционеров, затем главных сотрудников, менее важных сотрудников, рядовых сотрудников. Я почти выучил их наизусть, но ни одна из них не отозвалась эхом в моем мозгу. Я подкормил пепельницу четырьмя окурками, но ни она, ни я не подпрыгнули от радости. Мне недоставало творческой мысли, вследствие чего нужно было начать что-то делать, ибо только таким образом можно заставить себя генерировать идеи. Я спустился на подземный этаж, в торговый центр. Лишь два или три магазина обслуживали люди, и я прошел мимо. Сперва я задержался в салоне «Цейсе». В нем стояли удобные кресла, а на крышке стола сразу же расцвел приветственный текст.
— Мощный бинокль и… — я поколебался, но добавил: — Фотоаппарат.
— Уточните: светочувствительная пленка, однократные отпечатки, цифровой носитель?
— Хорошо, уточняю: фотоаппарат с телеобъективом, высшего класса, фотографии тоже должны быть высшего класса. Большой емкости.
— В таком случае предлагаем «Юпитер-Л», емкость диска пять тысяч шестьсот шестьдесят снимков. Полная совместимость…
— Хорошо, пусть будет. Бинокль также большой мощности, с ноктовизором. Ага! Еще штатив и кабели. Сколько мне ждать?
— Полторы минуты. Каким образом предпочитаете рассчитываться?
— Со счета.
Экран погас, но едва я облокотился о стол, на нем появился текст. Я бросил на него взгляд.
«Второе Братство Искателей Истинной Харизмы. Ищешь утешения? Сомневаешься? Не уверен в собственных силах? Тебя гнетет бремя собственных ошибок? »
Я вытаращил глаза. Казалось, будто эти слова адресованы прямо мне. У меня пересохло в горле.
«Для таких, как ты, как мы! Созданная ВБИИХ программа отпущения грехов дает тебе шанс в любой момент найти утешение в Покаянии! В программу внесены свыше трех тысяч стандартных грехов, а также возможность соединения их в различных комбинациях. В случае особого, индивидуального греха программа укажет ближайший по своей сути грех, чтобы ты мог немедленно приступить к Покаянию, для завершения которого можешь выбрать удобное для тебя время и место. Программа выдает свидетельство о принесенном Покаянии. Перечень грехов: Аберрация молитвенная. Абъюрация случайная. Абъюрация повторная. Абляция веры…»
Из пола выдвинулся легкий, с плавными очертаниями, автомат на широкой подставке. Он подъехал ко мне и открыл крышку, под которой находилось нечто, что должно было быть биноклем, и второе нечто, чему я дал рабочее название фотоаппарата. Вера фирмы в мои умственные способности меня рассмешила, я захохотал, но быстро замолчал, смущенный последовательным перечислением стандартных грехов: «Анестезия к проявлениям Харизмы. Ангелизм…» Быстро набрав на выдвинувшейся клавиатуре свой банковский код, я подождал, пока комп его подтвердит, и выскочил с покупками из салона. Воспользовавшись информационным табло табачного автомата, стыдливо спрятанного в дальнем углу, я окончательно выяснил вопрос с «Голден гейтом». Его прекратили выпускать шесть лет назад. Мне стало жаль самого себя, а также того себя, который мучился именно сейчас. Вырвав из лап автомата заказанные «Мальборо», я купил еще пачку черного «Дракона», сунул в щель десятку и, не дожидаясь сдачи, с чувством отвращения вышел в коридор. Навьючив покупками ближайшую тележку, я направился в секцию одежды. Мне удалось найти нечто более-менее приличное — у брюк были только две штанины, рубашки не пели, белье не ласкало низ живота, носки не измеряли температуру, а ботинки не пытались определить азимут. Все это обладало постоянным, неизменяемым цветом и, видимо, лежало на самом дне подземного склада, поскольку комп предупредил о задержке с доставкой заказанного товара. Во мне нарастала злость. Лишь после часа в горячей ванне и стаканчика виски я снова смог несколько успокоиться.
Двадцать минут спустя я установил возле окна бинокль и фотоаппарат. Взглянув на себя со стороны, я сделал объективный вывод о том, что выгляжу смешно. Но я не смеялся. Из двух упаковок от дисков я соорудил изящную подставку, на которой начал размещать сигареты, зажигая их одну за другой. Пришлось слегка сразиться с пепельницами, отважно бросившимися в схватку за пепел. Мне он тоже был нужен, так что пришлось все их перевернуть и держать на расстоянии. Через четверть часа я отказался от борьбы, собрав полстакана черного пепла. Пепельницы дергались, пытаясь поднять свои насекомоподобные тела, кресло прыгнуло к столу, но было уже поздно. Мне удалось найти общий язык с компом, результатом чего стал маленький матричный принтер, предложенный мне сверх стандартного набора. В сумке, заполненной содержимым контейнера из котловины, я нашел конверт с президентским документом, вставил его в принтер, из которого вынул картридж с тушью, и поставил принтер на ребро. Посыпав листок пеплом, я набрал и отпечатал нужный мне текст, сдул неиспользованные излишки, проверил, что буквы держатся, и упаковал документ в прозрачный конверт. Часть плана была реализована. Решив немного расслабиться, я немного понаблюдал в бинокль и сфотографировал какую-то китаяночку, выходящую из подъезда ЭТВИКС. Чтобы наловчиться, я слегка поиграл с аппаратом, а когда мне удалось за несколько секунд навести его на надпись на очках девушки, я счел, что достиг своей цели.
Для перехода к следующей части плана нужно было проверить, какое положение в служебной иерархии занимает Дуг, но еще в моем времени я поклялся, что скорее дам руку на отсечение, чем стану выяснять судьбу кого-либо из известных мне людей. Если бы кто-то спросил меня, зачем я подавляю собственное неукротимое любопытство, я бы ответил, что подобное подглядывание за будущим кажется мне более отвратительным, чем копрофагия или насилование пятилетних девочек. Если бы о том же спросил кто-то из друзей, я мог бы добавить, что, по теории Хейруда, а до сих пор у нас не было причин сомневаться в ее истинности, каждое, даже самое мелкое, вмешательство оставляет после себя след. Мне не хотелось бы вернуться в свое время и узнать, что Саркисян работает воздушным гимнастом в цирке, а Оуэн Йитс кончил свои дни на виселице в Мексике.
Я надел чистую одежду — черт побери, я вынужден был признать, что она оказалась удобной, — и включил комп.
— Соедини меня с…
Вот именно. Лучше всего было бы с ЦБР, но вдруг там я попаду на… С полицией будет безопаснее. Только с кем? С комиссаром? Сразу станет известно. Но низшие чины могли быть воспитаны в духе полной субординации. Может, с каким-нибудь специальным отделом?
— Отменяю. Дай мне схему городской полиции. У меня полномочия «двадцать три нуля».
Я посмотрел на схему. Сразу бросились в глаза три находившихся чуть в стороне отдела, и я нашел то, что мне было нужно, — Отдел по Борьбе с Терроризмом. Любимый терроризм! Не вымер, золотой ты мой! Дождался раздираемого сомнениями Оуэна. Ах ты мой сладкий!..
— Соедини меня с начальником Отдела по Борьбе с Терроризмом. Стоп! Как его зовут?
— Тандерберд Хиттельман. Соединять?
Я наверняка не знал никакого Тандерберда, а тем более человека, который мог бы назвать сына в честь модели автомобиля двухвековой давности. Какое-то время я пытался вспомнить, как называлась машинка, пластиковый кузов которого могли бы разорвать на куски две непослушные девочки: «вагант»? «бирбант»? «Трабант»! Да, «трабант»! Мне стало смешно при мысли, что я мог бы дать сыну имя Трабант. Трабант Йитс. Я решил как можно быстрее забыть о подобном способе давать имена детям. Впрочем, Филу имя дала Пима. А если бы, например, Пиму звали…
— Хватит! Э-э… Соедини меня с мистером Хиттельманом. И включи изображение.
Я ждал полминуты. Танди, видимо, допивал кофе или застегивал ширинку. Увидев его недовольную физиономию, я лишь уверился в собственных догадках. Сохраняя смертельно серьезное выражение лица, я наклонил голову:
— Добрый день. Я говорю с начальником ОБТ?
— Да. — При виде моего каменного лица он явно заинтересовался.
— Я бы хотел с вами встретиться. Это займет несколько минут, но место встречи должно быть полностью экранировано.
— Довольно странное предложение, вам не кажется? — спросил он, что выглядело не менее странным для шефа антитеррористического отдела. Разве что по этой фразе включалась запись разговора.
— Странно, что вы удивляетесь. У вас нет помещения для встреч с осведомителями?
Теперь он уже по-настоящему удивился.
— Осведомителями? — повторил он. — Да кто же сейчас так говорит? Если бы кто услышал…
— Наверное, не имеет значения, как это называется? — Я едва удержался, чтобы не стереть пот со лба. — Где и когда? Это должно быть сегодня, как можно быстрее. Не буду утомлять вас уверениями, что дело серьезное и требует решительных действий.
— А могу я узнать, с кем имею честь? — Он поскреб подбородок, похоже, лишь затем, чтобы бросить взгляд куда-то вниз.
— Прошу сохранить наш разговор в тайне, — четко проговорил я. — Я мог бы постараться связаться с вами и не раскрывая своих данных, а раз я этого не делаю, значит, доверяю вам и вашему профессионализму. Прошу немедленно стереть запись. Где и когда?
Он несколько раз коротко энергично кашлянул и сделал быстрое движение рукой.
— Через час начинается матч «Небоскребов» с «Таксами». В кассе вас будет ждать билет, на вашу фамилию… — Я был прав, он успел определить мои данные во время разговора. — Место справа займет мой человек. Он проводит вас ко мне.
— Хорошо.
Часть этого часа я потратил на знакомство с более или менее интересными фрагментами футбольных матчей. Правила остались без изменений, мяч нафаршировали датчиками, гигантские экраны обрушивали на зрителей целый потоп сведений: «…пробежал с мячом столько-то сантиметров, после чего ударил по нему с силой…», «удар придал мячу ускорение…», «тела игроков … и … столкнулись с силой…» Однако в самой игре были моменты, от которых порой замирало сердце.
За тридцать минут до матча я проверил, каким образом можно попасть на стадион, оставил «трафальгар» в руках гостиничной обслуги и частично пешком, частично — уже на территории Спортпола — по движущемуся тротуару добрался до касс стадиона. Практически все ограждение было одной большой кассой, которая поспешно глотала оплату и исчезала, пропуская болельщика. То, что я два дня назад принял за ошеломление видом разноцветных карнавальных костюмов, как оказалось, было лишь следствием моего невежества и провинциальной отсталости. Я позавидовал дальтоникам, отскакивая с дороги у парочки молодых людей, упакованных в толстые надувные матрацы. Они бежали, не обращая внимания на испуганно рассыпающуюся толпу, каждые полтора десятка метров бросались головой вперед, отталкивались от асфальта, сохранившегося здесь в качестве пола, летели по инерции, каким-то чудом приземлялись на ноги и неслись дальше. До меня начало доходить, что, столь спокойно шагая на матч, я выделяюсь из толпы, словно девственница на площади Четырех Мельниц. На фоне надписи «Бар Дух» я вытянул вверх руку и рявкнул:
— В гроб!
— Смерть! — подхватила сорокалетняя пара, шедшая справа от меня.
— В клочья! — добавил я.
— В клочья! — повторили чьи-то голоса сзади.
Я сообразил, что не знаю, о какой команде идет речь. Пришлось оперировать общими выражениями.
— Уничтожим их!
— У-ни-что-жим!
— Уни-чтожим!
— У-НИ-ЧТО-ЖИМ!
Взревели уже несколько сотен глоток. Я присел, якобы чтобы поправить носок. Мне удалось скрыться с глаз находившихся в эпицентре стихии, которую я сам же и вызвал. От курения я воздержался, будучи, похоже, единственным рабом дурной привычки в этой чертовой толпе. Я немного подождал, желая быть уверенным, что меня не схватит за руку безмозглый, жаждущий крови поклонник одной или другой команды и не потребует продолжения ритуала. Сохраняя дистанцию, я обогнул самое большое скопление болельщиков и подошел к ряду касс-входов в относительно свободной части ограждения.
— Хоуэн Редс, — прошептал я в отверстие автомата.
Из горизонтальной щели тотчас же высунулся розовый жетон, совсем как язык изо рта непослушного ребенка. По примеру других болельщиков я приложил жетон к датчику и вошел на территорию стадиона. Минут пятнадцать я потратил на то, чтобы преодолеть полную водоворотов и ложных течений толпу, прежде чем оказался в нужном мне ответвлении. Еще немного потоптавшись по пяткам идущих впереди и ощущая ботинки идущих сзади на собственных пятках, я наконец добрался до своего места. Три кресла справа были еще свободны. Хиттельман задерживался, возможно, проверял, не привел ли я с собой охрану. Может, я и зря дурачился на аллее. Я огляделся по сторонам, но здесь тоже никто не курил. Перехватив лавирующий между рядами автомат с напитками, я взял у него четыре банки пива и сразу выпил две. Без сигареты оно показалось мне невкусным.
— Простите… — услышал я.
Хиттельман прошел передо мной и поднялся по лестнице на верх стадиона. Вздохнув и взяв оставшиеся две банки пива, я двинулся следом за ним. Словно по команде, раздался звук сирены. «Небоскребы» набросились на «Такс», раскрылись несколько тысяч глоток, раздался рев. Я осушил еще одну банку. Я был единственным стоявшим на лестнице болельщиком, единственным, кто покидал сектор. Рев стадиона прозвучал для меня словно прощание. Я выпил второе пиво.
* * *
Я ожидал, что Хиттельман отведет меня в какую-нибудь тесную душную кладовую с лампочкой на голом проводе и запрет за нами дверь из прокатанной стали, покрытой несколькими слоями облупившейся и веками не чищенной краски. Мы спустились на уровень раздевалок и реабилитационных кабинетов, прошли несколько поворотов. За нами закрылась тонкая стеклянная дверь. Комната была светлой, чистой и угрюмой, словно трезвый гробовщик. Хиттельман сразу же вписался в обстановку — сел за стол, наверняка поставленный здесь на случай конфиденциальной беседы, и посмотрел на экран компа, причем явно с целью неуклюжей провокации. Если он ждал, что я начну бормотать что-нибудь о тайне исповеди, то я вынужден был его разочаровать. Поскольку второго стула не было, я сел на край стола и протянул Хиттельману пачку «Мальборо». Он закашлялся и вскочил. Я радостно констатировал, что глупость копов столь же неизменна, как и трудолюбие японцев.