Подвох не замедлил последовать на привале. Пленнику развязали руки, и он отправился помыть их к берегу моря. Это чистоплюйство, видимо, не понравилось Югею, который, проходя мимо с полным котлом воды, отвесил согнувшемуся Делайсу пинка. Тот не устоял на ногах и со всего размаху ткнулся лицом в пенистый прибой.
Вокруг раздалось ржание. Но оно стихло, как только пленник встал и поднял голову. Наверное, выражение лица у него было жутковатым. Во всяком случае сам Делайс окончательно озверел.
Он кинулся на обидчика, оба покатились в прибрежной волне, взбивая тучи брызг. У Югея была мертвая хватка, но отчаяние предало сыну архонта сил. Выплеснувшаяся наружу злоба могла сокрушить камни, не то что человеческие кости! Вцепившись в горло меоту, пленник молотил его ногами, не обращая внимания на то, что топит врага. Только оказавшись на глубине, Делайс разжал пальцы. Югей беспомощно всплеснул руками, его голова один раз поднялась над водой и тут же скрылась, а из-под волны огромным пузырем вышел воздух.
Делайс не сразу понял, что степняк не умеет плавать. Тяжелая кожаная одежда, увешанная медными бляшками, тянула его на дно. Столпившиеся на берегу люди гомонили, но не решались вступать в воду. Для них это была не родная стихия. Патикапеец еще раз взглянул на то место, где скрылся Югей, и вся его злость пропала. Он нырнул в зеленоватую глубину, благо от холода вода была совершенно прозрачной, и схватил захлебнувшегося Югея за куртку. Хорошо, что дно оказалось близко да и тащить врага до берега пришлось недолго. А то Делайс сам нахлебался бы воды с такой тяжелой ношей.
У самого прибоя их подхватили вошедшие в воду меоты. По их простодушным лицам было видно, что они не знают, как поступить с пленным. Вроде он чуть не утопил их товарища, но сам же его и спас!
Сын архонта вытащил Югея и тяжело швырнул его на песок. Бреселида оттеснила недовольных сородичей от пленного и под конвоем «амазонок» увела к телегам сушиться у костра. На другой день они разъехались с мужчинами-меотами, и Делайс больше не видел их до следующей осени.
Через год, накануне зимних холодов, в столицу притащилась целая куча степняков, возглавляемая все тем же Югеем. Он ковылял на своих криво сросшихся ногах, как немой укор Тиргитао. Но на этот раз посыльные пришли не от Кайсака, а от всех степных родов, и не к царице, а в храм Триединой, которую кочевники именовали Тюхе. Они намеревались просить у верховной жрицы разрешения не забивать этой осенью скот.
— Ай, ай! Зима голодная будет! — стенали они. — Совсем зверь ушел. Стрелять не в кого. Приплод маленький.
Глядя на этих простаков, Делайс думал, насколько меотийская знать, и говорившая и жившая в городе по-эллински, оторвалась от своих степных сородичей.
— Это Мать обиделась на вас за невнимание. — строго заявила прорицательница, выйдя из храма к просителям. — Вы в последние годы обходитесь одним скотом. А теперь и его давать не хотите!
— Детям есть нечего. — простодушно оправдывались степняки. — Нельзя скот «юк-юк». — они изобразили режущий жест. — Проси у Тюхе прощенья и хороший приплод. Той осенью мы дадим по два быка от каждой семьи.
— Где же Трехликая найдет силы подарить вам хороший приплод, если вы совсем не кормите ее? — возмутилась жрица. — Отдайте, что причитается, и она поможет вам пережить зиму.
Кочевники сели в пыль у ступеней и начали плакать. Триединая Триединой, а среди снега клевер не цветет!
«Живой бог», совершавший в это время приношение меда, вышел из храма на шум.
— Гекуба, неужели нельзя оставить этим несчастным их скот? — не без раздражения спросил он. — Богатство Горгиппии не в быках. Хлеб уже привезли.
— При чем тут хлеб? — взвилась прорицательница. — Странно слышать такие слова от «живого бога»! Эти бездельники хитры и только горазды жаловаться. Позволь им сегодня не отдавать быков, завтра они вовсе выйдут из повиновения.
— Ай, ай, ай! Добрая Гекуба! Попроси за нас Тюхе! — продолжали плакать гости.
Смрад от их кожаной одежды стоял на весь храмовый двор, и царь поморщился.
— Ну ведь чем-то им можно помочь? — спросил он. Осень казалась ему богатой. Он только что стряхивал капли меда на алтарь и разрезал золотым ножом соты. Рядом лежали ячмень, яблоки и айва. «К воронам этих быков!»
— Ты думаешь и говоришь неразумно. — старуха дернула плечом. — Есть один способ насытить Мать. Она забудет о бычьей крови, если «живой бог» напоит ее своей.
Все степняки разом уставились на царя. В их простодушных раскосых гляделках Делайс прочел неподдельный интерес. «Кто меня тянул за язык?» — поздновато спохватился он. Гекуба, несомненно, злорадствуя в душе, повела его в глубину храма и показала два не маленьких кувшина из электрона — благородного сплава золота и серебра.
— Если ты вскроешь себе вены и наполнишь их, любая жертва с твоих подданных будет снята.
«Всей моей крови не хватит!» — с ужасом подумал царь.
— Если твое приношение будет угодно богине, — невозмутимо продолжала Гекуба, — она сама не даст тебе умереть и поднимет уровень крови в сосудах до горлышек. Ты готов?
Положение обязывало. Делайс позволил жрицам Трехликой перетянуть себе руки шерстяными жгутами выше локтей и сам полоснул по сгибам тем самым золотым ножом, которым только что кроил солнечные соты.
Кровь потекла. Не слишком быстро, но и не слишком медленно. Делайс слышал, как стучат капли, падая с высоты на дно подставленных кувшинов. Напротив него улыбалась нарисованными губами деревянная статуя Тюхе. У нее действительно было три лица.
Сначала царь не почувствовал большого изнеможения, но постепенно начал терять силы. Если б дело не шло к вечеру, он умер бы от потери крови в течение дня. Но до заката оставались считанные минуты. Жрицы спешили покинуть храм, который в темное время суток становился настоящим домом богини, и в него запрещалось заходить.
Руки «живого бога» укрепили над головой при помощи веревки, перекинутой через балку. Кровь ни на минуту не должна была прекращать течь. В таком положении Делайс очень быстро потерял сознание.
Очнулся он на полу. В открытую храмовую дверь смотрела луна. Его голова лежала на чьих-то коленях, а вокруг распространялся нестерпимый запах кислой овчины.
— Твоя совсем рехнулся? — Делайс с трудом узнал голос Югея. Тот говорил шепотом. Вокруг них на корточках сидело еще несколько вонючих меотов и пялилось на царя с благоговейным ужасом.
— Поставьте меня. Кувшины пусты. — слабым голосом потребовал Делайс по-меотийски.
На плоском лице Югея зажглась хитроватая усмешка.
— Мы их долили.
— Чем? — поразился царь.
— Кровью, сын воронов! — возмутился степняк. — Петушиной кровью, конечно.
Сидевшие вокруг мужчины согласно закивали.
— Так всегда делается.
— Это Гекуба хотела тебя убить. — подтвердил Югей. — Но Кайсак хитрый! Кайсак дверь сломал и петухов зарезал.
— А как же… — Делайс не договорил, переведя взгляд на деревянный истукан в углу.
— Ай, ай! — расхохотался Югей. — Как страшно! — он вскочил повернулся к изображению Трехликой задом и спустил штаны.
Царь был потрясен. Всего пару часов назад эти люди плакали у ступенек храма. Неужели они притворялись?
— Кайсак не чтит эту обжору. — фыркнул Югей. — Кайсак поклоняется Гойтосиру, мужскому богу. А ты теперь Кайсак, раз отдал за нас кровь. Мы тебя не оставим.
Так Делайс неожиданно для себя стал «живым богом» и той части меотов, которая обычно не признавала власти царских мужей, да и самих цариц слушалась нечасто. Перемену в своем положении он почувствовал сразу. Его как законного владыку пригласили на зимние праздники Кайсака, где посвятили в братство. На руку Делайса надели золотой браслет из толстой крученой проволоки, оба конца которого были украшены оскаленными волчьими головами. Отныне власть над братством принадлежала ему. Тиргитао не имела права возразить, но затаила сильное недовольство.
С тех пор Югей стал для царя связным и правой рукой в общении с кочевниками. Сейчас Делайс знал, что степь готова взбунтоваться так же, как и горы. Оставалось только молить Иетроса, чтоб это произошло одновременно.
— Я все сказал. — Югей стал собираться. — Помни, после отгона скота на зимники.
Он выскользнул из андрона через окно, и за стеной послышался приглушенный возглас: «Чоу, чоу!» — которым степняки подзывали коней.
«Неужели Югей и по дворцу ездит верхом?» — изумился царь.
* * *
Утром следующего дня Бреселида услышала, что в столицу меотянок, прибыла глава рода Собак Крайлад с сыновьями и племянницами. Они обвиняли Умму в убийстве родичей и требовали выкупа.
Тиргитао назначила судебный поединок. Обычно такие схватки проходили во дворе храма Тюхе, богини судьбы. Но на этот раз, чтобы развлечь народ, царица велела перенести бой в театр.
Гости и придворные рассаживались на скамьи, покрытые разноцветными подушками.
— Смотри, вон Собаки. — Бреселида показала рукой на противоположный край площадки.
Там неуклюже переминались с ноги на ногу кряжистые горцы. Было заметно, что они впервые в жизни видят такое скопление людей. Шум, крики, мелькание ярких одежд производили на них пугающее впечатление. В отличие от Уммы, уже привыкшей к смене лиц и толчее, ее враги выглядели подавленными. Они диковато озирались по сторонам, что в сочетании со звериными шкурами и нечесаными волосами вызывало смех толпы.
«Да они издеваются над ними!» — с негодованием думала Бера, глядя на Собак. Она сама уже была одета и причесана, «как человек». Старая Гикая отдала ученице свои поножи, кожаный шлем и широкий боевой пояс.
Увидев на Умме эту драгоценную принадлежность женского вооружения, Бреселида хмыкнула. Девушка еще не была посвящена в воины и не имела права на «дар Ареса». Но сотница вовсе не осуждала старую «амазонку». Медведице предстояло сразиться с тремя противниками, и Гикая сделала все возможное, чтоб уравнять шансы.
В руке Уммы посверкивал короткий акинак, левое предплечье закрывал круглый щит из конской кожи. Ее враги были вооружены куда хуже. Мужчины сжимали грабовые палицы, Крайлад — кремневый нож. Так или иначе их было больше и, если собаки навалятся на Умму всем скопом, у девушки будет мало шансов выжить. Оставалось надеяться, что Тиргитао растянет представление на цепь поединков.
Царица еще не появилась. «Неужели так приятно заставлять себя ждать?» — с досадой думала сотница. Она отлично знала: сестра нарочно запаздывает, чтоб возбудить нетерпение публики. Когда Тиргитао, наконец, показалась в сопровождении эскорта «амазонок» в алых плащах, по скамьях прошелестел дружный ропот: «Вот она, вот она! Смотрите!»
Бреселида вдруг поняла, что ее это раздражает. Всадница скосила глаза и столкнулась с прямым чуть насмешливым взглядом Делайса. Ей стало не хорошо. Неужели он прочитал ее мысли? Женщина мгновенно замкнулась, точно раковина на берегу, сжавшая створки от солнца.
Царь покусал губу. «Я все придумываю. Вижу то, чего нет и быть не может. Она — верный пес Тиргитао. И какие бы разногласия не были между ними, Бреселида никогда не предаст царский род». Он тоже опустил голову. «Проси богов, чтобы вы никогда не сошлись с ней меч к мечу. А если сойдетесь, чтоб ты не отвернул. Потому что она не отвернет».
Внизу у самой кромки поля протрубили медные трубы, и глашатай громко объявил, почему назначен бой. Публика, не скрывая нетерпения, уставилась на противников.
— Тиргитао из чего угодно способна устроить балаган. — процедил сквозь зубы царь.
И снова быстрый взгляд Бреселиды был ему ответом. Они через чур хорошо понимали друг друга. Но в этом не было радости.
— Что? Как? Я опоздал? — над головами собравшихся послышалось хлопанье крыльев, и всклокоченный Нестор прямо с неба спустился в царскую ложу.
Бреселиду обдала волна лаванды.
— Ну ты и надушился! — не одобрила она.
— Это твой мальчик-козел. Он сказал, что от меня опять пахнет рыбой. Ну что, наше девочка держится? Уже оттяпала Собакам пару пустых голов?
— Да тише ты! — шикнул на него Делайс. — Еще ничего не началось. А что за мальчик-козел?
Всадница глянула на грифона с упреком: «Тянули тебя за язык?»
— Да, Бреселиде служит один недоделанный пан. — отмахнулся Нестор. — Подобрала его на дороге и нянчится с ним!
В глазах Делайса появилось нехорошее выражение.
— Пан? — свистящим шепотом спросил он. — И что же у него действительно ноги с копытами?
— А тебя не смущает, что у Нестора клюв и крылья? — отрезала «амазонка». — Смотрите на поединок.
И правда, бой уже начался. Как и предполагала сотница, Умме позволили драться с Собаками по очереди. Первыми были братья. С одним Бера разделалась играючи. Она подождала, пока он занес булаву, отклонила щитом удар и тут же ткнула мечом в распрямившееся тело противника.
Вздох удивления прошелся над трибунами.
— Один есть! Молодец! Настоящая амазонка! — захлопал крыльями философ.
— Хорошая работа. — перегнувшись за деревянный бортик ложи, сказал Делайс.
Гикая удовлетворенно кивнула.
— Кажется, я еще могу готовить всадниц.
— Ну и материал достойный. — царь с нарочитым вниманием рассматривал рослую медведицу. — Есть из чего лепить.
Гикая зарделась.
— А какую я ей поставила осанку!
Она уставилась на Бреселиду, ища одобрения, но сотница не удостоила ее ни единым словом похвалы. Ее губы сжались, и она, высоко подняв бровь, глянула на царя. Делайс продолжал с наигранным интересом наблюдать за поединком.
— Отличное вращение. И сила удара. — кивнул он.
— Я видела, как Тиргитао поднимает оружие и потяжелее. — отчеканила «амазонка». Больше она не смотрела ни на Делайса, ни на Гикаю, а, откинувшись назад, наблюдала за площадкой, где топтались, выписывая круги, Бера и ее второй противник.
«Значит мальчик-козел?» — победно думал Делайс.
«Значит сила удара?» — хрустела сжатыми пальцами Бреселида.
Между тем Бере приходилось несладко. Старший из братьев-собак был кряжистым существом с длинными руками. Опытный охотник, он, еще наблюдая за первым поединком, понял, что оружие Уммы лучше, и теперь вращал палицей, не подпуская врага к себе. Расчет был прост — рано или поздно Бера устанет и допустит промах. В своих силах противник был уверен, ведь не он же уже провел один бой.
Затянувшаяся пляска утомила зрителей, и они стали подталкивать врагов к нападению. С трибун в сражающихся полетели огрызки яблок и вишневые косточки. «Держись, — мысленно обратилась Бреселида к Умме. — Не обращай внимания». Она знала, что, как только медведица потеряет самообладание, и очертя голову кинется на противника, охотник воспользуется слабиной в защите.
Беру крики из амфитеатра заметно раздражали. Она вздрагивала, когда мокрый персик или переспелая груша шмякались возле нее в песок. Медведица, все красная от гнева, бросала разъяренные взгляды по сторонам. Ее же противник продолжал махать палицей, игнорируя все вокруг, кроме распалявшейся и терявшей бдительность женщины.
— Черт! — коротко выругался царь. — Что она делает?
«Впадает в боевое безумие!» — захотелось выкрикнуть ему в лицо Бреселиде.
Сама Умма казалась себе прекрасной и грозной. Отбивая сыпавшиеся удары, она остро сожалела, что Ярмес не видит ее. Впервые за последние дни медведица вспомнила о нем без боли и стыда. Ей почему-то казалось, что сейчас волк должен был бы непременно пожалеть о своем бегстве.
— Боги! Да она совсем не держит удар! — с досадой воскликнул Делайс. — Гикая, чем ты гордишься?
— Не знаю, о чем она мечтает! — вспылила старая «амазонка». — Я ее не этому учила.
— Смотри, смотри!
В этот миг охотник изловчился и изо всей силы ударил Умму палицей по ребрам. Медведица согнулась пополам. Тупая боль раздавила ее тело, правая сторона онемела в одно мгновение. Даже рукой трудно было пошевелить.
Держать меч в левой девушка не умела, и потому, отшвырнув оружие в сторону, с диким ревом бросилась на врага. Она надеялась сбить его с ног ударом щита, но охотник выставил вперед громадный кулак, который к восхищению публики пробил кожу щита, как детский барабанчик.